Наконец, Ч. Диккенс был за одно с бедными в понимании Рождества, то есть праздника как он есть. Бедных чаще всего бранят за то, что они слишком много тратят на гостей, это им впрямь нелегко, но, поступая так, они совершенно правы: «if you had judged from the numbers of people on their way to friendly gatherings, you might have thought that no one was at home to give them welcome when they got there, instead of every house expecting company, and piling up its fires half-chimney high» [42].
Рождество у Ч. Диккенса невозможно представить без очага, то есть открытого огня: «At last the dinner was all done, the cloth was cleared, the hearth swept, and the fire made up», «Passing through the wall of mud and stone, they found a cheerful company assembled round a glowing fire», « But even here, two men who watched the light had made a fire, that through the loophole in the thick stone wall shed out a ray of brightness on the awful sea» [42]. Именно возле этого очага собирается вся семья в канун Рождества: «Passing through the wall of mud and stone, they found a cheerful company assembled round a glowing fire. An old, old man and woman, with their children and their children's children, and another generation beyond that, all decked out gaily in their holiday attire» [42], «… we are telling Winter Stories — Ghost Stories, or more shame for us - round the Christmas fire; and we have never stirred, except to draw a little nearer to it» [41].Таким образом, домашний очаг является не только символом уюта, домашнего тепла, но и символом воссоединения семьи: «AndIdocomehomeatChristmas. We all do, or we all should. We all come home, or ought to come home, for a short holiday - the longer, the better - from the great boarding-school, where we are for ever working at our arithmetical slates, to take, and give a rest» [41].
В Генуе в 1844 году Ч. Диккенс написал вторую повесть «TheChimes», которая отличается от «ChristmasCarol» только тем, что в ней больше серого, зимнего, северного ненастья. Как и «Carol», «TheChimes» призывают к жалости и веселью, но сурово и воинственно. Это не рождественская песня, а рождественский гимн.
Художественное воздействие повестей, особенно символических образов Невежества и Нищеты, было потрясающим и по убедительности превосходило самый блестящий памфлет. Остальные рождественские повести — «TheCricketontheHeart», «TheBattleofLife» — написаны не в социальном, а в «домашнем» ключе. Первая из них славит домашний уют и бескорыстие любви. Диккенс изображает счастье, необходимое условие которого — доброта, верность и доверие.
Третья из рождественских повестей «TheCricketontheHeart» наделена всем тем, что мы называли главным в Диккенсовом восприятии рождества. В ней есть уют, то есть удобство, основанное на неудобстве. В ней есть любовь к беднякам, особенно к их мотовству, которое можно недолгим богатством. В ней есть очаг, то есть открытый огонь, алое сердце дома. Этот огонь — истинное пламя Англии — еще не потушила печная цивилизация. Однако все ценное в «TheCricketontheHeart» выражено в заглавии не хуже, чем в самой повести. Сама повесть «уютна». «ChristmasCarol» обращает противника рождества; «TheChimes» его уничтожают; «TheCricketontheHeart» не хватает воинственной ноты.
2.5 Образы детей в Рождественских рассказа Ч. Диккенса
О детских образах в творчестве Ч.Диккенса уже достаточно сказано в отечественном и зарубежном литературоведении. Созданные писателем образы, такие, как Оливер Твист, Николас Никльби, Нелли Трент, Поль и Флоренс Домби, Эмми Доррит и многие другие, навсегда вошли в мировую историю Детства. Эти персонажи поражают своей реалистичностью, узнаваемостью, и в то же время трогательностью, искренностью и лиризмом, а подчас и точно подмеченными комическими деталями. Во многом это связано с особым отношением Диккенса к собственному детству, его воспоминаниям о той поре жизни. Не случайно А. Цвейг в статье «Диккенс» характеризует своего героя следующим образом: «…сам Диккенс – писатель, обессмертивший радости и печали своего детства, как никто другой» [36, c. 76].
Обращаясь к рождественским рассказам Ч. Диккенса разных лет, можно отчетливо выделить две темы. Первая – это, естественно, тема Рождества, вторая – тема Детства. Развивающиеся самостоятельно, исходя из внутренней убежденности и мировосприятия самого автора, эти темы пересекаются и отчасти подпитывают друг друга. Обе темы проходят через все творчество Ч. Диккенса и находят свое воплощение в образах чудаков и детей. Как верно заметила М.П. Тугушева, «детство для Ч. Диккенса всегда было не только возрастом, но и очень важным элементом полноценной человечности. Так он считал, что в хорошем и незаурядном человеке всегда сохраняется нечто от «детства», и воплощал это «детское» качество в своих лучших и любимейших героях…» [33, c. 45].
Образы детей, которые мы находим в Рождественских рассказах Ч. Диккенса, во многом продолжают уже укоренившуюся в творчестве писателя реалистическую традицию в изображении детей, а с другой стороны, именно эти образы привносят новое звучание, оригинальные идеи и мотивы, к анализу которых мы хотели бы обратиться.
Первый мотив, имеющий христианскую основу — это мотив «божественного дитя» — младенца, посланного на землю Богом для спасения человечества. Спасение можно трактовать не только в буквальном смысле слова, как идею Мессии, но и с точки зрения простых человеческих чувств и отношений. У Диккенса в «TheCrikcetontheHeart» (1845) роль «божественного ребенка» исполняет сын Крошки и Джона Пирибингла – «Блаженный юный Пирибингл» [43]. Автор вслед за молодой мамой восхищается младенцем, его здоровым видом, спокойным характером и примерным поведением. Но главная отличительная черта этого образа и связанного с ним мотива заключается в следующем. Именно этот ребенок, ну и еще сверчок, воплощают собой идею счастливого домашнего очага. Без ребеночка юной Крошке раньше было скучно, одиноко, а подчас страшно. И хотя роль юного Пирибингла — это «роль без слов», но именно этот ребенок становится главным объединяющим центром семьи, основой ее веселья, счастья и любви.
Всем детям, независимо от национальности и социальной принадлежности, свойственна вера в чудо. Чудо, волшебство так же естественно для маленького человека, как солнце, ветер, день и ночь. Поэтому второй мотив — это мотив «рождественского чуда». А когда же еще происходить чуду, если не на Рождество! Однако необходимо отметить «специфику» подобных чудес в рассматриваемом жанре. Она заключается в том, что «…рождественское чудо вовсе не является чем-то сверхъестественным – оно приходит в виде обычной жизненной удачи, просто человеческого счастья – неожиданного спасения, вовремя и обязательно в рождественский вечер пришедшей помощи, выздоровления, примирения, возвращения долго отсутствующего члена семьи и т.д. и т.п.» [21, c. 122].
Так, «рождественское чудо» подарило Малютке Тиму («ChristmasCarol») заботливого дядюшку Скруджа, да и просто жизнь: «… andtoTinyTim, whodidnotdie, hewasasecondfather» [42].
Третий мотив святочного рассказа — это мотив «нравственного перерождения». По мнению Диккенса, дети как нельзя лучше способствуют нравственному возрождению, перевоспитанию других персонажей. Вспомним, какое потрясение переживает Скрудж, когда видит мальчика и девочку рядом с Духом Нынешних Святок: «Theywereaboyandagirl. Yellow, meagre, ragged, scowling, wolfish; but prostrate, too, in their humility. Where graceful youth should have filled their features out, and touched them with its freshest tints, a stale and shrivelled hand, like that of age, had pinched, and twisted them, and pulled them into shreds. Where angels might have sat enthroned, devils lurked, and glared out menacing. No change, no degradation, no perversion of humanity, in any grade, through all the mysteries of wonderful creation, has monsters half so horrible and dread…ThisboyisIgnorance. ThisgirlisWant» [42]. Так, используя аллегорию в обрисовке детских образов, автор пытается воздействовать не только на Скруджа, но и на всех разумных людей. «No, no, saidScrooge. 'Oh, no, kindSpirit! sayhewillbespared!» [42]. Этот крик отчаяния звучит со страниц произведений Диккенса, он звучит в каждом образе ребенка, им созданном. Сердце Скруджа наконец-то оттаивает, только для этого ему пришлось увидеть свое детство «alonelyboywasreadingnearafeeblefire; andScroogesatdownuponaform, andwepttoseehispoorforgottenselfasheusedtobe» [42], детство Малютки Тима, который является классическим примером образа ребенка, который заключает в себе идею добродетели и нравственного благородства, ребенка, способного изменить окружающий его мир «Hisactivelittlecrutchwashearduponthefloor, andbackcameTinyTimbeforeanotherwordwasspoken, escortedbyhisbrotherandsistertohisstoolbeforethefire» [42] и в призраках Нищеты и Невежества прозреть общее детство. Икакнасерединежизненногопутимыужевовластисмерти — «Christmas time… when men and women seem by one consent to open their shut-up hearts freely, and to think of people below them as if they really were fellow-passengers to the grave, and not another race of creatures bound on other journeys» [42],—такивдетствемыстоимнапорогеконца.ВвиденияхСкруджаегодетствобыстрокончаетсяисердцегрубеет, емувидитсясмертьМалюткиТима, идругиедети — «Ignorance and Want» [42] — выступаютвестникамичего-тоболеестрашного: «Beware them both, and all of their degree, but most of all beware this boy, for on his brow I see that written which is Doom, unless the writing be erased. Denyit»! [42]. Писатель был глубоко убежден в том, что «сердце, в котором действительно не найдетсялюбви и сочувствия к этим маленьким созданиям, — такое сердце вообще недоступно облагораживающему воздействию беззащитной невинности, а значит, являет собою нечто противоестественное и опасное» [10, c. 68].
Существует еще один аспект, связанный с мотивом «нравственного перерождения». Не только образы детей способны повлиять на моральный климат в обществе, но и взрослые, вставшие на позицию ребенка, посмотревшие на мир его глазами, способны изменить что-то в себе и в своем окружении. Подобный прием мы находим в рассказе Ч. Диккенса «AChristmasTree» (1850). Образ ребенка дан в этом произведении опосредованно, через воспоминания, эмоции и ощущения взрослого человека, вернувшегося в Детство. Это утопически-идеальный мир, мир Доброты, Красоты, Милосердия и Чуда, мир Сказки, которая сосуществует с реальной действительностью, а главная ее цель – сделать эту действительность чуточку лучше. ПоэтомутакискренноитрогательнозвучатсловаДиккенса, обращенныекРождественскойелке: «If Age be hiding for me in the unseen portion of thy downward growth, O may I, with a grey head, turn a child's heart to that figure yet, and a child's trustfulness and confidence!» [10, c. 165].