постепенно все пойдет к лучшему, и Петрушка будет бегать с ребятами,
сидеть за книжкой, а не командовать с рогачом у печки.
Петрушка за столом съел меньше всех, но подобрал все крошки за собою
и высыпал их себе в рот.
- Что ж ты, Петр, - обратился к нему отец, - крошки ешь, а свой кусок
пирога не доел... Ешь! Мать тебе еще потом отрежет.
- Поесть все можно, - нахмурившись, произнес Петрушка, - а мне
хватит.
- Он боится, что если он начнет есть помногу, то Настя тоже, глядя на
него, будет много есть, - простосердечно сказала Любовь Васильевна, - а
ему жалко.
- А вам ничего не жалко, - равнодушно сказал Петрушка. - А я хочу,
чтоб вам больше досталось.
Отец и мать поглядели друг на друга и содрогнулись от слов сына.
- А ты что плохо кушаешь? - спросил отец у маленькой Насти. - Ты на
Петра, что ль, глядишь?.. Ешь как следует, а то так и останешься
маленькой...
- Я выросла большая, - сказала Настя.
Она съела маленький кусок пирога, а другой кусок, что был побольше,
отодвинула от себя и накрыла его салфеткой.
- Ты зачем так делаешь? - спросила ее мать. - Хочешь, я тебе маслом
пирог помажу?
- Не хочу, я сытая стала...
- Ну, ешь так... Зачем пирог отодвинула?
- А дядя Семен придет. Это я оставила. Пирог не ваш, я сама его не
ела. Я его под подушку положу, а то остынет...
Настя сошла со стула и отнесла кусок пирога, обернутый салфеткой, на
кровать и положила его там под подушку.
Мать вспомнила, что она тоже накрывала готовый пирог подушками, когда
пекла его Первого мая, чтобы пирог не остыл к приходу Семена Евсеевича.
- А кто этот дядя Семен? - спросил Иванов жену.
Любовь Васильевна не знала, что сказать, и сказала:
- Не знаю, кто такой... Ходит к детям один, его жену и его детей
немцы убили, он к нашим детям привык и ходит играть с ними.
- Как играть? - удивился Иванов. - Во что же они играют здесь у тебя?
Сколько ему лет?
Петрушка проворно посмотрел на мать и на отца; мать в ответ отцу
ничего не сказала, только глядела на Настю грустными глазами, а отец
по-недоброму улыбнулся, встал со стула и закурил папироску.
- Где же игрушки, в которые этот дядя Семен с вами играет? - спросил
затем отец у Петрушки.
Настя сошла со стула, влезла на другой стул у комода, достала с
комода книжки и принесла их отцу.
- Они книжки-игрушки, - сказала Настя отцу, - дядя Семен мне вслух их
читает, вот какой забавный Мишка, он игрушка, он и книжка...
Иванов взял в руки книжки-игрушки, что подала ему дочь: про медведя
Мишку, про пушку-игрушку, про домик, где бабушка Домна живет и лен со
внучкой прядет...
Петрушка вспомнил, что пора уже вьюшку в печной трубе закрывать, а то
тепло из дома выйдет.
Закрыв вьюшку, он сказал отцу:
- Он старей тебя - Семен Евсеич!.. Он нам пользу приносит, пусть
живет...
Глянув на всякий случай в окно, Петрушка заметил, что там на небе
плывут не те облака, которые должны плыть в сентябре.
- Чтой-то облака, - проговорил Петрушка, - свинцовые плывут, из них,
должно быть, снег пойдет! Иль наутро зима станет? Ведь что ж тогда нам
делать-то: картошка вся в поле, заготовки в хозяйстве нету... Ишь
положение какое!..
Иванов глядел на своего сына, слушал его слова и чувствовал свою
робость перед ним. Он хотел было спросить у жены более точно, кто же такой
этот Семен Евсеевич, что ходит уже два года в его семейство, и к кому он
ходит - к Насте или к его миловидной жене, - но Петрушка отвлек Любовь
Васильевну хозяйственными делами:
- Давай мне, мать, хлебные карточки на завтра и талоны на
прикрепление. И еще талоны на керосин давай - завтра последний день, и
уголь древесный надо взять, а ты мешок потеряла, а там отпускают в нашу
тару, ищи теперь мешок, где хочешь, иль из тряпок новый шей, нам жить без
мешка нельзя! А Настька пускай завтра к нам во двор за водой никого не
пускает, а то много воды из колодца черпают: зима вот придет, вода тогда
ниже опустится, и у нас веревки не хватит бадью опускать, а снег жевать не
будешь, а растапливать его - дрова тоже нужны.
Говоря свои слова, Петрушка одновременно заметал пол возле печки и
складывал в порядок кухонную утварь. Потом он вынул из печи чугун со щами:
- Закусили немножко пирогом, теперь щи мясные с хлебом есть, - указал
всем Петрушка. - А тебе, отец, завтра с утра надо бы в райсовет и
военкомат сходить, станешь сразу на учет - скорей карточки на тебя
получим.
- Я схожу, - покорно согласился отец.
- Сходи, не позабудь, а то утром проспишь и забудешь.
- Нет, я не забуду, - пообещал отец.
Свой первый общий обед после войны, щи и мясо, семья съела в
молчании, даже Петрушка сидел спокойно, точно отец с матерью и дети
боялись нарушить нечаянным словом тихое счастье вместе сидящей семьи.
Потом Иванов спросил у жены:
- Как у вас, Люба, с одеждой - наверно, пообносились?
- В старом ходили, а теперь обновки будем справлять, - улыбнулась
Любовь Васильевна. - Я чинила на детях, что было на них, и твой костюм,
двое твоих штанов и все белье твое перешила на них. Знаешь, лишних денег у
нас не было, а детей надо одевать.
- Правильно сделала, - сказал Иванов, - детям ничего не жалей.
- Я не жалела, и пальто продала, что ты мне купил, теперь хожу в
ватнике.
- Ватник у нее короткий, она ходит - простудиться может, - высказался
Петрушка. - Я кочегаром в баню поступлю, получку буду получать и справлю
ей пальто. На базаре торгуют на руках, я ходил приценялся, есть
подходящие...
- Без тебя, без твоей получки обойдемся, - сказал отец.
После обеда Настя надела на нос большие очки и села у окна штопать
материны варежки, которые мать надевала теперь под рукавицы на работе, -
уже холодно стало, осень во дворе. Петрушка глянул на сестру и осерчал на
нее:
- Ты чего балуешься, зачем очки дяди Семена одела?..
- А я через очки гляжу, а не в них.
- Еще чего! Я вижу! Вот испортишь глаза и ослепнешь, а потом будешь
иждивенкой всю жизнь проживать и на пенсии. Скинь очки сейчас же, я тебе
говорю! И брось варежки штопать, мать сама заштопает или я сам возьмусь,
когда отделаюсь. Бери тетрадь и пиши палочки - забыла уж, когда
занималась!
- А Настя что - учится? - спросил отец.
Мать ответила, что нет еще, она мала, но Петрушка велит Насте каждый
день заниматься, он купил ей тетрадь, и она пишет палочки. Петрушка еще
учит сестру счету; складывая и вычитая перед нею тыквенные семена, а
буквам Настю учит сама Любовь Васильевна.
Настя положила варежку и вынула из ящика комода тетрадь и вставочку с
пером, а Петрушка, оставшись доволен, что все исполняется по порядку,
надел материн ватник и пошел во двор колоть дрова на завтрашний день;
наколотые дрова Петрушка обыкновенно приносил на ночь домой и складывал их
за печь, чтобы они там подсохли и горели затем более жарко и хозяйственно.
Вечером Любовь Васильевна рано собрала ужинать. Она хотела, чтобы
дети пораньше уснули и чтобы можно было наедине посидеть с мужем и
поговорить с ним. Но дети после ужина долго не засыпали; Настя, лежащая на
деревянном диване, долго смотрела из-под одеяла на отца, а Петрушка,
легший на русскую печь, где он всегда спал и зимой и летом, ворочался там,
кряхтел, шептал что-то и не скоро еще угомонился. Но наступило позднее
время ночи, и Настя закрыла уставшие глаза, а Петрушка захрапел на печке.
Петрушка спал чутко и настороженно: он всегда боялся, что ночью может
что-нибудь случиться и он не услышит - пожар, залезут воры-разбойники или
мать забудет затворить дверь на крючок, а дверь ночью отойдет, и все тепло
выйдет наружу. Нынче Петрушка проснулся от тревожных голосов родителей,
говоривших в комнате рядом с кухней. Сколько было времени - полночь или
уже под утро - он не знал, а отец с матерью не спали.
- Алеша, ты не шуми, дети проснутся, - тихо говорила мать. - Не надо
его ругать, он добрый человек, он детей твоих любил...
- Не нужно нам его любви, - сказал отец. - Я сам люблю своих детей...
Ишь ты, чужих детей он полюбил! Я тебе аттестат присылал, и ты сама
работала, - зачем тебе он понадобился, этот Семен Евсеич? Кровь, что ль, у
тебя горит еще... Эх ты, Люба, Люба! А я там думал о тебе другое. Значит,
ты в дураках меня оставила...
Отец замолчал, а потом зажег спичку, чтобы раскурить трубку.
- Что ты, Алеша, что ты говоришь! - громко воскликнула мать. - Детей
ведь я выходила, они у меня почти не болели и на тело полные...
- Ну и что же!.. - говорил отец. - У других по четверо детей
оставалось, а жили неплохо, и ребята выросли не хуже наших. А у тебя вон
Петрушка что за человек вырос - рассуждает, как дед, а читать небось
забыл.
Петрушка вздохнул на печи и захрапел для видимости, чтобы слушать
дальше. "Ладно, - подумал он, - пускай я дед, тебе хорошо было на готовых
харчах".
- Зато он все самое трудное и важное в жизни узнал! - сказала мать. -
А от грамоты он тоже не отстанет.
- Кто он такой, этот твой Семен? Хватит тебе зубы мне заговаривать, -
серчал отец.
- Спать пора! Чего вы разбудили меня? Дня еще нету, темно во дворе!
Чего вы шумите и свет зажгли?
- Спи, Настя, спи, рано еще, я сейчас сама к тебе приду, - ответила
мать. - И ты, Петрушка, не вставай, не разговаривай больше.
- А вы чего говорите? Чего отцу надо? - заговорил Петрушка.
- А тебе какое дело - чего мне надо! - отозвался отец. - Ишь ты,
сержант какой!
- А зачем ты стекло у лампы раздавливаешь? Чего ты мать пугаешь? Она
и так худая, картошку без масла ест, масло Настьке отдает.
- А ты знаешь, что мать делала тут, чем занималась? - жалобным
голосом, как маленький, вскричал отец.
- Алеша! - кротко обратилась Любовь Васильевна к мужу.
- Я знаю, я все знаю! - говорил Петрушка. - Мать по тебе плакала,
тебя ждала, а ты приехал, она тоже плачет. Ты не знаешь!