Грамматически и лексемы, и их серии, и группы (организованные по тому или иному принципу) образуют те или иные модели1 в языке.
1Моде2ль – от французского mode1le – «образец». Для языковедения термин модель (pattern) был предложен американским лингвистом Э. Сепиром в его книге «Язык» (Language, 1921, русский пер. 1934; новое изд. – 1993). Не следует смешивать это чисто лингвистическое понятие модели с тем, что описывает И. И. Ревзин в книге «Модели языка» (М., 1962); автор сам об этом предупреждает, говоря, что «модель... абсолютно не соответствует сепировскому pattern. Модель... не есть часть языка как системы, а представляет собой некоторое гипотетическое научное построение, некоторый конструкт» (с. 9). Книга И. И. Ревзина посвящена особой задаче – приложению математических методов к языкознанию.
Таковы, например, модели производных существительных с суффиксами: -ец-, -ник-, -чик-: кос-ец, жн-ец, стрел-ец, гон-ец, пис-ец;зад-ник, лес-ник, башмач-ник, печ-ник, лавоч-ник; воз-чик, ряд-чик, переплет-чик, мет-чик, лет-чик и т. п.; таковы модели имен действия на -ание, -ение: леж-ание, кат-ание, мет-ание, кид-ание, увядание; кип-ение, извин-ение, сид-ение, пот-ение, изображ-ение и т. д. По модели слов артист, шахматист, марксист образованы слова:значкист, чекист; по модели сложного слова ипподром –велодром, мотодром, аэро(плано)дром, танкодром, рюходром (Н. Тихонов); по модели слова библиотека – фонотека, игротека, фильмотека и т. д. Подобные модели являются словообразовáтельными.
Иного вида модели являются словоизменúтельными, например модели склонения: боб-а, поп-а, кот-а, враг-а, друг-а, муж-а, кон-я, рул-я, цар-я, вихр-я, председател-я и др. падежи; или: вод-ы, трав-ы, толп-ы, мод-ы, свобод-ы; тюр-и, простын-и, зар-и, кабарг-и, бан-и, дал-и, утк-и и др. падежи. Или модели спряжения: игр-ал, ляг-ал, пих-ал, кат-ал, ах-ал и другие формы, белел, черн-ел, весел-ел, сед-ел, пот-ел, мл-ел и другие формы.
Таким образом, модели в языке бывают словообразовательные и словоизменительные.
Среди наличных грамматических моделей в данном языке данного периода следует различать модели продукти2вные и непродукти2вные.
Продуктúвные модели не только охватывают очень большое количество лексического материала, но и служат образцом для любых новообразований (образование различных частей речи от заимствованных, искусственных и вообще новых слов), а также способны языковые факты, функционирующие по непродуктивным моделям, переводить под свой образец.
Например, в истории русского языка продуктивная модель 2-го склонения (типа стол, конь) «перетянула» из 3-го склонения такие слова, как лось, гость, гвоздь, голубь и т. п. (которые до того склонялись как слово путь, оставшееся единственным в непродуктивном склонении).
В современном русском языке в группу глаголов первого продуктивного класса (играть – играют и т. д.) вовлекаются глаголы Других глагольных классов (типа мазать – мажут, показать – покажут), либо возникают параллельные формы, например: полоскать – полощут и полоскают, брызгать – брызжут и брызгают, махать – машут и махают и т. д., а у детей даже: скакают, плакают, мазают (вместо: скачут, плачут, мажут). Еще 100 лет тому назад можно было образовать от глагола икать только форму ичут, а в XX в. все уже употребляли форму икают, а ведь это то же, что детское плакают! В случае с формой икают можно воочию убедиться, что значит победа продуктивной модели над непродуктивной.
Аналогичное явление можно наблюдать в немецком языке, где непродуктивные «сильные глаголы», связанные с внутренней флексией, в просторечии и в детской речи можно встретить в виде «слабых глаголов» без внутренней флексии (вместо springen – sprang, singen – sang, finden – fand: springte, singte, findte и под.).
Непродукти2вные же модели исчерпываются считанными лексическими примерами (например, глаголы типа печь – пекут, течь – текут, жечь – жгут, беречь – берегут и т. д., или типа лезть – лезут, нести – несут, вести – ведут и почти утраченное грясти при грядут; или единичное по склонению слово путь, или слова мать и дочь, имеющие в косвенных падежах основу на -ер: матери, дочери и т. п.) и не могут служить образцом для новообразований.
Не следует смешивать частоту употребительности тех или иных грамматических форм с грамматической продуктивностью и непродуктивностью. Так, в русском языке такие глаголы, как быть, дать, давать, лить, пить, брать, жечь, печь, течь, беречь, стеречь, вести, красть, цвести, плести, молоть, колоть, полоть, пороть, (по)-боротъ (всего 5 глаголов на -оть!), тереть, (за)переть, (у)мереть и некоторые другие, обладают большой частотностью употребления, однако все они относятся к непродуктивным моделям, а терминологические глаголы на -ировать (ангажировать, аранжировать, ассенизировать, манкировать, пунктировать, пуантилироватъ и т. д.) все относятся к продуктивной модели, но по частотности употребления стоят очень низко.
Решение второго вопроса – о способности грамматики материализовать человеческие мысли – связано с положением грамматики в структуре языка.
Фонетика и лексика занимают в структуре языка периферийное положение: лексика относится к смыслово2й периферии, фонетика – к материа2льной.
Грамматика в этом смысле занимает центра2льное положение. Если лексика непосредственно называет действительность, а фонетика непосредственно воспринимается органом чувств (ухом), то грамматика всегда является опосредствованной.
Связь грамматики с действительностью осуществляется только через лексику, так как грамматика, как таковая, лишена всякой конкретности.
Соотношение с восприятием осуществляется для грамматики через фонетику, грамматику, как таковую, непосредственно воспринимать нельзя, – она сама по себе нематериальна, но вне фонетической материальности немыслима, так как то, что не выражено так или иначе фонетически, отсутствует и в самой грамматике. Так, в русском языке различие рода у существительных бывает только в единственном числе: этот большой пруд, эта большая река, это большое озеро, но во множественном различия в роде нет: эти большие пруды (реки, озера); следовательно, существительные, не имеющие единственного числа (ворота, ножницы, штаны и т. п.), рода не имеют. Таким образом, каждое грамматическое явление всегда имеет две стороны: вну2треннюю, граммати2ческое значе2ние, то, что выражено, и вне2шнюю, граммати2ческий спо2соб выраже2ния, то, чéм выражено. Рассмотрение любого грамматического явления в этих двух аспектах обязательно.
«Подразумеваемой» грамматики не существует так же, как не существует и ничего не выражающих «грамматических способов».
То, что2 действительно есть в грамматике данного языка, так или иначе выражено и доступно для восприятия собеседника через свое фонетическое оформление.
Вот почему благодаря грамматике лексика через фонетику получает возможность облечь человеческие мысли в материально доступную для восприятия данность.
В дальнейшем мы будем различать: 1) грамматические значения, 2) грамматические способы их выражения и 3) возникающую в результате взаимодействия грамматических способов и грамматических значений грамматическую форму как единство данного грамматического значения и данного грамматического способа.
Для понимания грамматических единиц, грамматической формы важным является линейность речи и системность языка1.
1Эти понятия часто называют: синтагмати2ческие отноше2ния и парадигмати2ческие отноше2ния. Парадигматические отношения являются прямым следствием системности языка, синтагматические же отношения связаны с линейностью речи, но в связи с тем пониманием синтагмы, которое будет изложено в § 59, синтагматика тоже парадигматична, а не только линейна. Поэтому в дальнейшем мы будем говорить о линейных и парадигматических отношениях.
Линейность речи состоит в том, что языковое высказывание осуществляется во времени, когда один элемент последовательно следует за другим; с этой точки зрения всякое высказывание – лента или цепь, распадающаяся на звенья, следующие одно за другим во времени.
Линейно предложение, распадающееся на слова (лексемы); линейна лексема, распадающаяся на морфемы; линейна морфема, распадающаяся на фонемы; линейность фонемы уже равна нулю, так как элементы фонемы не могут быть произведены один за другим во времени, они должны осуществляться одновременно, фонема – уже скорее точка как элемент линии высших единиц. Благодаря линейности речи важно для грамматики не только количество и качество звеньев данной цепи, но и их порядок; перестановка отдельных звеньев может быть таким же выразительным грамматическим способом, как и прибавление или убавление какого-нибудь звена (см. ниже, § 52, «Способ порядка слов»); отсюда же и выразительные возможности нуля или отсутствия какого-либо звена цепи (фонемы, морфемы, лексемы), что, впрочем, связано уже и с другим обязательным качеством языка – системностью.
Системность языка, как мы уже выяснили выше (см. гл. I), состоит не в простой внешней организации языковых материалов, а в том, что все однородные элементы структуры языка взаимосвязаны и получают свою значимость лишь как противопоставленные части целого.
Для грамматики это качество особо важно; так, можно говорить о категории рода или падежа лишь в том случае, если есть хотя бы два противопоставленных рода или падежа1 в данном языке; если же такого противопоставления нет, а существует лишь одна форма (как для рода в английском или в тюркских языках или для падежа во французском), то данной категории вообще в этом языке нет.
1 Например, в английском местоимении he – «он» (субъектный падеж) и him – «его» (объектный падеж).