- Право, мамаша, - уверял он еще наверху Нину Александровну, - право, лучше пусть выпьет. Вот уже три дня как не прикасался; тоска, стало быть. Право, лучше; я ему и в долговое носил...
Генерал растворил дверь наотлет и стал на пороге, как бы дрожа от негодования.
- Милостивый государь! - закричал он громовым голосом Птицыну: - если вы действительно решились пожертвовать молокососу и атеисту почтенным стариком, отцом вашим, то-есть по крайней мере отцом жены вашей, заслуженным у государя своего, то нога моя, с сего же часу, перестанет быть в доме вашем. Избирайте, сударь, избирайте немедленно: или я, или этот... винт! Да, винт! Я сказал нечаянно, но это - винт! Потому что он винтом сверлит мою душу, и безо всякого уважения... винтом!
- Не штопор ли? - вставил Ипполит.
- Нет, не штопор, ибо я пред тобой генерал, а не бутылка. Я знаки имею, знаки отличия... а ты шиш имеешь. Или он, или я! Решайте, сударь, сейчас же, сей же час! - крикнул он опять в исступлении Птицыну. Тут Коля подставил ему стул, и он опустился на него почти в изнеможении.
- Право бы, вам лучше... заснуть, - пробормотал было ошеломленный Птицын.
- Он же еще и угрожает! - проговорил сестре вполголоса Ганя.
- Заснуть! - крикнул генерал: - я не пьян, милостивый государь, и вы меня оскорбляете. Я вижу, - продолжал он, вставая опять, - я вижу, что здесь все против меня, все и все, Довольно! Я ухожу... Но знайте, милостивый государь, знайте...
Ему не дали договорить и усадили опять; стали упрашивать успокоиться. Ганя в ярости ушел в угол. Нина Александровна трепетала и плакала.
- Да что я сделал ему? На что он жалуется? - вскричал Ипполит, скаля зубы.
- А разве не сделали? заметила вдруг Нина Александровна; - уж вам-то особенно стыдно и... бесчеловечно старика мучить... да еще на вашем месте.
- Во-первых, какое такое мое место, сударыня! Я вас очень уважаю, вас именно, лично, но...
- Это винт! - кричал генерал: - он сверлит мою душу и сердце! Он хочет, чтоб я атеизму поверил! Знай, молокосос, что еще ты не родился, а я уже был осыпан почестями; а ты только завистливый червь, перерванный надвое, с кашлем... и умирающий от злобы и от неверия... И зачем тебя Гаврила перевел сюда? Все на меня, от чужих до родного сына!
- Да полноте, трагедию завел! - крикнул Ганя: - не срамили бы нас по всему городу, так лучше бы было!
- Как, я срамлю тебя, молокосос! Тебя? Я честь только сделать могу тебе, а не обесчестить тебя!
Он вскочил, и его уже не могли сдержать; но и Гаврила Ардалионович, видимо, прорвался.
- Туда же о чести! - крикнул он злобно.
- Что ты сказал? - загремел генерал, бледнея и шагнув к нему шаг.
- А то, что мне стоит только рот открыть, чтобы... - завопил вдруг Ганя и не договорил. Оба стояли друг пред другом, не в меру потрясенные, особенно Ганя.
- Ганя, что ты? - крикнула Нина Александровна, бросаясь останавливать сына.
- Экой вздор со всех сторон! - отрезала в негодовании Варя: - полноте, мамаша, - схватила она ее.
- Только для матери и щажу, - трагически произнес Ганя.
- Говори! - ревел генерал в совершенном исступлении: - говори, под страхом отцовского проклятия... говори!
- Ну вот, так я испугался вашего проклятия! И кто в том виноват, что вы восьмой день как помешанный? Восьмой день, видите, я по числам знаю... Смотрите, не доведите меня до черты; все скажу... Вы зачем к Епанчиным вчера потащились? Еще стариком называется, седые волосы, отец семейства! Хорош!
- Молчи, Ганька! - закричал Коля: - молчи, дурак!
- Да чем я-то, я-то чем его оскорбил? - настаивал Ипполит, но все как-будто тем же насмешливым тоном. - Зачем он меня винтом называет, вы слышали? Сам ко мне пристал; пришел сейчас и заговорил о каком-то капитане Еропегове. Я вовсе не желаю вашей компании, генерал; избегал и прежде, сами знаете. Что мне за дело до капитана Еропегова, согласитесь сами? Я не для капитана Еропегова сюда переехал. Я только выразил ему вслух мое мнение, что, может, этого капитана Еропегова совсем никогда не существовало. Он и поднял дым коромыслом.
- Без сомнения, не существовало! - отрезал Ганя.
Но генерал стоял как ошеломленный и только бессмысленно озирался кругом. Слова сына поразили его своею чрезвычайною откровенностью. В первое мгновение он не мог даже и слов найти. И наконец только, когда Ипполит расхохотался на ответ Гани и прокричал: "Ну, вот, слышали, собственный ваш сын тоже говорит, что никакого капитана Еропегова не было", - старик проболтал, совсем сбившись:
- Капитона Еропегова, а не капитана... Капитона... подполковник в отставке, Еропегов... Капитон.
- Да и Капитона не было! - совсем уж разозлился Ганя.
- По... почему не было? - пробормотал генерал, и краска бросилась ему в лицо.
- Да полноте! - унимали Птицын и Варя.
- Молчи, Ганька! - крикнул опять Коля.
Но заступничество как бы опамятовало и генерала.
- Как не было? Почему не существовало? - грозно вскинулся он на сына.
- Так, потому что не было. Не было да и только, да совсем и не может быть! Вот вам. Отстаньте, говорю вам.
- И это сын... это мой родной сын, которого я... о боже! Еропегова, Ерошки Еропегова не было!
- Ну, вот, то Ерошки, то Капитошки! - ввернул Ипполит.
- Капитошки, сударь, Капитошки, а не Ерошки! Капитон, Капитан Алексеевич, то бишь, Капитон... подполковник... в отставке... женился на Марье... на Марье Петровне Су... Су... друг и товарищ... Сутуговой... с самого даже юнкерства. Я за него пролил... я заслонил... убит. Капитошки Еропегова не было! Не существовало!
Генерал кричал в азарте, но так, что можно было подумать, что дело шло об одном, а крик шел о другом. Правда, в другое время он, конечно, вынес бы что-нибудь и гораздо пообиднее известия о совершенном небытии Капитона Еропегова, покричал бы, затеял бы историю, вышел бы из себя, но все-таки в конце концов удалился бы к себе на верх спать. Но теперь, по чрезвычайной странности сердца человеческого, случилось так, что именно подобная обида, как сомнение в Еропегове, и должна была переполнить чашу. Старик побагровел, поднял руки и прокричал:
- Довольно! Проклятие мое... прочь из этого дома! Николай, неси мой сак, иду... прочь!
Он вышел, торопясь и в чрезвычайном гневе. За ним бросились Нина Александровна, Коля и Птицын.
- Ну что ты наделал теперь! - сказала Варя брату: - он опять, пожалуй, туда потащится. Сраму-то, сраму-то!
- А не воруй! - крикнул Ганя, чуть не захлебываясь от злости; вдруг взгляд его встретился с Ипполитом; Ганя чуть не затрясся. - А вам, милостивый государь, - крикнул он, - следовало бы помнить, что вы все-таки в чужом доме и... пользуетесь гостеприимством, а не раздражать старика, который, очевидно, с ума сошел...
Ипполита тоже как-будто передернуло, но он мигом сдержал себя.
- Я не совсем с вами согласен, что ваш папаша с ума сошел, - спокойно ответил он; - мне кажется напротив, что ему ума даже прибыло за последнее время, ей богу; вы не верите? Такой стал осторожный, мнительный, все-то выведывает, каждое слово взвешивает... Об этом Капитошке он со мной ведь с целью заговорил; представьте, он хотел навести меня на...
- Э, чорт ли мне в том, на что он хотел вас навести! Прошу вас не хитрить и не вилять со мной, сударь! - взвизгнул Ганя: - если вы тоже знаете настоящую причину, почему старик в таком состоянии (а вы так у меня шпионили в эти пять дней, что наверно знаете), то вам вовсе бы не следовало раздражать... несчастного и мучить мою мать преувеличением дела, потому что все это дело вздор, одна только пьяная история, больше ничего, ничем даже не доказанная,, и я вот во столечко ее не ценю... Но вам надо язвить и шпионить, потому что вы... вы...
- Винт, - усмехнулся Ипполит.
- Потому что вы дрянь, полчаса мучили людей, думая испугать их, что застрелитесь вашим незаряженным пистолетом, с которым вы так постыдно сбрендили, манкированный самоубийца, разлившаяся жолчь... на двух ногах. Я вам гостеприимство дал, вы потолстели, кашлять перестали, и вы же платите...
- Два слова только, позвольте-с; я у Варвары Ардалионовны, а не у вас; вы мне не давали никакого гостеприимства, и я даже думаю, что вы сами пользуетесь гостеприимством господина Птицына. Четыре дня тому я просил мою мать отыскать в Павловске для меня квартиру и самой переехать, потому что я, действительно, чувствую себя здесь легче, хотя вовсе не потолстел и все-таки кашляю. Мать уведомила меня вчера вечером, что квартира готова, а я спешу вас уведомить с своей стороны, что, отблагодарив вашу маменьку и сестрицу, сегодня же переезжаю к себе, о чем и решил еще вчера вечером. Извините, я вас прервал; вам, кажется, хотелось еще много сказать.
- О, если так... - задрожал Ганя.
- А если так, то позвольте мне сесть, - прибавил Ипполит, преспокойно усаживаясь на стуле, на котором сидел генерал, - я ведь все-таки болен; ну, теперь готов вас слушать, тем более, что это последний наш разговор и даже, может быть, последняя встреча.
Гане вдруг стало совестно.
- Поверьте, что я не унижусь до счетов с вами, - сказал он, - и если вы...
- Напрасно вы так свысока, - прервал Ипполит; - я, с своей стороны, еще в первый день переезда моего сюда, дал себе слово не отказать себе в удовольствии отчеканить вам все и совершенно откровеннейшим образом, когда мы будем прощаться. Я намерен это исполнить именно теперь, после вас, разумеется.
- А я прошу вас оставить эту комнату.
- Лучше говорите, ведь будете раскаиваться, что не высказались.
- Перестаньте, Ипполит; все это ужасно стыдно; сделайте одолжение, перестаньте! - сказала Варя.
- Разве только для дамы, - рассмеялся Ипполит, вставая. - Извольте, Варвара Ардалионовна, для вас я готов сократить, но только сократить, потому что некоторое объяснение между мной и вашим братцем стало совершенно необходимым, а я ни за что не решусь уйти, оставив недоумения.