- Нет, я все знаю; она лишь насмеялась над ним.
- А над вами никогда не смеялась?
- Н-нет. Она смеялась со злобы; о, тогда она меня ужасно укоряла, в гневе, - и сама страдала! Но... потом... о, не напоминайте, не напоминайте мне этого!
Он закрыл себе лицо руками.
- А знаете ли вы, что она почти каждый день пишет ко мне письма?
- Стало быть, это правда! - вскричал князь в тревоге: - я слышал, но все еще не хотел верить.
- От кого слышали? - пугливо встрепенулась Аглая.
- Рогожин сказал мне вчера, только не совсем ясно.
- Вчера? Утром вчера? Когда вчера? Пред музыкой или после?
- После; вечером, в двенадцатом часу.
- А-а, ну, коли Рогожин... А знаете, о чем она пишет, мне в этих письмах?
- Я ничему не удивляюсь; она безумная.
- Вот эти письма (Аглая вынула из кармана три письма в трех конвертах и бросила их пред князем). Вот уже целую неделю она умоляет, склоняет, обольщает меня, чтоб я за вас вышла замуж. Она... ну да, она умна, хоть и безумная, и вы правду говорите, что она гораздо умнее меня... она пишет мне, что в меня влюблена, что каждый день ищет случая видеть меня, хоть издали. Она пишет, что вы любите меня, что она это знает, давно заметила, и что вы с ней обо мне там говорили. Она хочет видеть вас счастливым; она уверена, что только я составлю ваше счастие... Она так дико пишет... странно... Я никому не показала писем, я вас ждала; вы знаете, что это значит? Ничего не угадываете?
- Это сумасшествие; доказательство ее безумия, - проговорил князь, и губы его задрожали.
- Вы уж не плачете ли?
- Нет, Аглая, нет, я не плачу, - посмотрел на нее князь.
- Что же мне тут делать? Что вы мне посоветуете? Не могу же я получать эти письма!
- О, оставьте ее, умоляю вас! - вскричал князь: - что вам делать в этом мраке; я употреблю все усилия, чтоб она вам не писала больше.
- Если так, то вы человек без сердца! - вскричала Аглая: - неужели вы не видите, что не в меня она влюблена, а вас, вас одного она любит! Неужели вы все в ней успели заметить, а этого не заметили? Знаете, что это такое, что означают эти письма? Это ревность; это больше чем ревность! Она... вы думаете она в самом деле замуж за Рогожина выйдет, как она пишет здесь в письмах? Она убьет себя на другой день, только что мы обвенчаемся!
Князь вздрогнул; сердце его замерло. Но он в удивлении смотрел на Аглаю: странно ему было признать, что этот ребенок давно уже женщина.
- Бог видит, Аглая, чтобы возвратить ей спокойствие и сделать ее счастливою, я отдал бы жизнь мою, но... я уже не могу любить ее, и она это знает!
- Так пожертвуйте собой, это же так к вам идет! Вы ведь такой великий благотворитель. И не говорите мне "Аглая"... Вы и давеча сказали мне просто: "Аглая"... Вы должны, вы обязаны воскресить ее, вы должны уехать с ней опять, чтоб умирять и успокоивать ее сердце. Да ведь вы же ее и любите!
- Я не могу так пожертвовать собой, хоть я и хотел один раз и... может быть, и теперь хочу. Но я знаю наверно, что она со мной погибнет, и потому оставляю ее. Я должен был ее видеть сегодня в семь часов; я, может быть, не пойду теперь. В своей гордости она никогда не простит мне любви моей, - и мы оба погибнем! Это неестественно, но тут все неестественно. Вы говорите, она любит меня, но разве это любовь? Неужели может быть такая любовь, после того что я уже вытерпел! Нет, тут другое, а не любовь!
- Как вы побледнели! - испугалась вдруг Аглая.
- Ничего; я мало спал; ослаб, я... мы действительно про вас говорили тогда, Аглая...
- Так это правда? Вы действительно могли с нею обо мне говорить и... и как могли вы меня полюбить, когда всего один раз меня видели?
- Я не знаю как. В моем тогдашнем мраке мне мечталась... мерещилась, может быть, новая заря. Я не знаю, как подумал о вас об первой. Я правду вам тогда написал, что не знаю. Все это была только мечта от тогдашнего ужаса... Я потом стал заниматься; я три года бы сюда не приехал...
- Стало быть, приехали для нее?
И что-то задрожало в голосе Аглаи.
- Да, для нее.
Прошло минуты две мрачного молчания с обеих сторон. Аглая поднялась с места.
- Если вы говорите, - начала она нетвердым голосом, - если вы, сами верите, что эта... ваша женщина... безумная, то мне ведь дела нет до ее безумных фантазий... Прошу вас, Лев Николаич, взять эти три письма и бросить ей от меня! И если она, - вскричала вдруг Аглая, - если она осмелится еще раз мне прислать одну строчку, то скажите ей, что я пожалуюсь отцу и что ее сведут в смирительный дом...
Князь вскочил и в испуге смотрел на внезапную ярость Аглаи; и вдруг как бы туман упал пред ним...
- Вы не можете так чувствовать... это неправда! - бормотал он.
- Это правда! правда! - вскрикивала Аглая, почти не помня себя.
- Что такое правда? Какая правда? - раздался подле них испуганный голос.
Пред ними стояла Лизавета Прокофьевна.
- То правда, что я за Гаврилу Ардалионовича замуж иду! Что я Гаврилу Ардалионовича люблю и бегу с ним завтра же из дому! - набросилась на нее Аглая. - Слышали вы? Удовлетворено ваше любопытство? Довольны вы этим?
И она побежала домой.
- Нет, уж вы, батюшка, теперь не уходите, - остановила князя Лизавета Прокофьевна, - сделайте одолжение, пожалуйте ко мне объясниться... Что же это за мука такая, я и так всю ночь не спала...
Князь пошел за нею.
IX.
Войдя в свой дом, Лизавета Прокофьевна остановилась в первой же комнате; дальше она идти не могла и опустилась на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя садиться. Это была довольно большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством цветов на этажерках у окон, и с другою стеклянною дверью в сад, в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря на князя и на мать.
Девицы обыкновенно вставали на даче около девяти часов; одна Аглая, в последние два-три дня, повадилась вставать несколько раньше и выходила гулять в сад, но все-таки не в семь часов, а в восемь или даже попозже. Лизавета Прокофьевна, действительно не спавшая ночь от разных своих тревог, поднялась около восьми часов, нарочно с тем чтобы встретить в саду Аглаю, предполагая, что та уже встала; но ни в саду, ни в спальне ее не нашла. Тут она встревожилась окончательно и разбудила дочерей. От служанки узнали, что Аглая Ивановна еще в седьмом часу вышла в парк. Девицы усмехнулись новой фантазии их фантастической сестрицы и заметили мамаше, что Аглая, пожалуй, еще рассердится, если та пойдет в парк ее отыскивать, и что, наверно, она сидит теперь с книгой на зеленой скамейке, о которой она еще три дня назад говорила, и за которую чуть не поссорилась с князем Щ., потому что тот не нашел в местоположении этой скамейки ничего особенного. Застав свидание и слыша странные слова дочери, Лизавета Прокофьевна была ужасно испугана, по многим причинам; но приведя теперь с собой князя, струсила, что начала дело: "почему ж Аглая не могла бы встретиться и разговориться с князем в парке, даже, наконец, если б это было и наперед условленное у них свидание?"
- Не подумайте, батюшка-князь, - скрепилась она, наконец, - что я вас допрашивать сюда притащила... Я, голубчик, после вчерашнего вечера, может, и встречаться-то с тобой долго не пожелала бы...
Она было немного осеклась.
- Но все-таки вам бы очень хотелось узнать, как мы встретились сегодня с Аглаей Ивановной? - весьма спокойно докончил князь.
- Ну, что ж, и хотелось! - вспыхнула тотчас же Лизавета Прокофьевна. - Не струшу и прямых слов. Потому что никого не обижаю и никого не желала обидеть...
- Помилуйте, и без обиды натурально хочется узнать; вы мать. Мы сошлись сегодня с Аглаей Ивановной у зеленой скамейки ровно в семь часов утра, вследствие ее вчерашнего приглашения. Она дала мне знать вчера вечером запиской, что ей надо видеть меня и говорить со мной о важном деле. Мы свиделись и проговорили целый час о делах, собственно одной Аглаи Ивановны касающихся; вот и все.
- Конечно, все, батюшка, и без всякого сомнения все, - с достоинством произнесла Лизавета Прокофьевна.
- Прекрасно, князь! - сказала Аглая, вдруг входя в комнату: - благодарю вас от всего сердца, что сочли и меня неспособною унизиться здесь до лжи. Довольно с вас, maman, или еще намерены допрашивать?
- Ты знаешь, что мне пред тобой краснеть еще ни в чем до сих пор не приходилось... хотя ты, может, и рада бы была тому, - назидательно ответила Лизавета Прокофьевна. - Прощайте, князь, простите и меня, что обеспокоила. И надеюсь, вы останетесь уверены в неизменном моем к вам уважении.
Князь тотчас же откланялся на обе стороны и молча вышел. Александра и Аделаида усмехнулись и пошептались о чем-то промеж собой. Лизавета Прокофьевна строго на них поглядела.
- Мы только тому, maman, - засмеялась Аделаида, - что князь так чудесно раскланялся: иной раз совсем мешок, а тут вдруг как... как Евгений Павлыч.
- Деликатности и достоинству само сердце учит, а не танцмейстер, - сентенциозно заключила Лизавета Прокофьевна и прошла к себе на верх, даже и не поглядев на Аглаю.
Когда князь воротился к себе, уже около девяти часов, то застал на террасе Веру Лукьяновну и служанку. Они вместе прибирали и подметали после вчерашнего беспорядка.
- Слава богу, успели покончить до приходу! - радостно сказала Вера.
- Здравствуйте; у меня немного голова кружится; я плохо спал; я бы заснул.
- Здесь на террасе, как вчера? Хорошо. Я скажу всем, чтобы вас не будили. Папаша ушел куда-то.
Служанка вышла; Вера отправилась было за ней, но воротилась и озабоченно подошла к князю.
- Князь, пожалейте этого... несчастного; не прогоняйте его сегодня.
- Ни за что не прогоню; как он сам хочет.
- Он ничего теперь не сделает и... не будьте с ним строги.
- О, нет, зачем же?
- И... не смейтесь над ним; вот это самое главное.
- О, отнюдь нет!
- Глупа я, что такому человеку, как вы, говорю об этом, - закраснелась Вера. - А хоть вы и устали, - засмеялась она, полуобернувшись, чтоб уйти, - а у вас такие славные глаза в эту минуту... счастливые.
- Неужто счастливые? - с живостью спросил князь, и радостно рассмеялся.