Автор: Пильняк Б.А.
Крестьянин сельца Кадом Степан Климков пошел в лес у Йвового Ключа воровать корье, залез на дуб и -- сорвался с дерева, повис на сучьях, головою вниз, зацепился за сук оборками от лаптей; у него от прилива крови к голове лопнули оба глаза. Ночью полесчик Егор доставил лесокрада в лесничество, доложил Некульеву, что привел "гражданина самовольного порубщика." Лесничий Некульев приказал отпустить Степана Климкова. Климков стоял в темноте, руки по швам, босой (оборки перерезал Егор, когда стаскивал Климкова с дуба, и лапти свалились по дороге). Климков покойно сказал:
-- Мне бы провожатого, господин товарищ, глаза те вытекли у меня, без остачи.
Некульев наклонился к мужику, увидал дремучую бороду, -- то место, где были глаза, уже стянулось в две мертвые щелочки, и из ушей и из носа текла кровь.
Климков, остался ночевать в лесничестве; спать легли в сторожке у Кузи. Кузя, лесник и сказочник, рассказывал сказку про трех попов, про обедни, про умного мужика Илью Иваныча: про его жену Аннушку и пьяницу Ванюшу. Ночь была июньская и лунная. Волга под горой безмолствовала. Ночью приходил старец Игнат из пещеры, за которым бегал пастух Минька, -- старец определил, что глаз Степану Климкову не вернуть -- ни молитвой, ни заговором, -- но надо прикладывать подорожник, "чтобы не вытекли мозги." -- --
-- - ...Главный герой этого рассказа о лесе и мужиках (кроме лесничего Антона Ивановича Некульева, кроме кожевенницы Арины-Ирины -- Сергеевны Арсеньевой, кроме лета, оврагов, свистов и посвистов) -- главный герой -- волченок, маленький волченок Никита, как назвала его Ирина Сергеевна Арсеньева, эта прекрасная женщина, так нелепо погибшая и мерившая -- этим волченком -- погибшим за шкуру -- столь многое. Он, этот волченок, был куплен за несколько копеек в Тетюшах -- подлинных, а не в тетюшиных, с маленькой буквы, на Волге, в Казанской губернии, весной. На пароходной конторке его продавал мальчишка, его никто не покупал, он лежал в корзинке. И его купила Ирина Сергеевна.
Он только-только научился открывать глаза, его шкурка цветом походила на черный листовой табак, от него разило псиной, -- она взяла его к себе за пазуху, пригрела у своей груди. Это ей пришло на мысль сравнить цвет его шерсти с табаком, -- он маленький, меньше чем котенок, дурманил ее, как табак, прекрасной таинственностью. Мальчишка, продавший волченка, рассказал, что его нашли в лесу на поляне, -- мальчишки пошли в лес за птичьими яйцами и набрели на волчий выводок (волчата были еще слепыми), пять волченковых братишек умерли от голода, он один остался жив. -- Волченок не мог лакать. Ирина Сергеевна отстала от парохода, достала в Тетюшах -- по мандату -- соску, такую, какими кормят грудных детей, -- и кормила волченка из этой соски, -- она шептала волченку, когда кормила его:
-- Ешь, глупыш мой, -- соси, Никита, -- рости!
Она научилась часами -- матерински -- говорить с волченком. Волченок был дик, он пугался Ирины Сергеевны, он залезал в темные углы, поджимал под себя пушистый свой хвостишко, -- и черные его сторожкие глаза сосредоточенным блеском всегда стерегли оттуда, из темноты, каждое движение рук и глаз Ирины Сергеевны, -- и когда глаза их встречались, -- глаза волченка, не мигающие, становились особенно чужими -- смотрели с этой трехугольной головы двумя умными блестящими пуговицами, -- но весь треугольник головы, состоящий из острой пасти и черных тоже острых ушей, -- был глуп, никак не страшный. И от волченка страшно пахло псиной, все прокисало его духом. -- --
-- - Есть в волжской природе -- Саратовских, Самарских плесов -- какая то пожухлость. Волга -- древний русский водный путь -- текла простором, одиночеством, дикостями. Июлем на горах пожухла трава пахнет полынью, блестит под луной кремень, пылятся, натруживаются ноги, -- и листья на дубах и на кленах тверды, как жестяные, сосну не рассадишь силой, спокойствует лишь татарский неклен, нет цветов, и костры на горах -- не смешаешь их со сполохами -- видны с Волги на десятки верст, сквозь пыль Астраханской мги. И тогда известно, что пыль рождена -- кузнечиками, июньским кузнечиковым стрекотом. Справа -- горы в лесах, за горами -- степи, слева -- займища, за займищами степи. Вдали во мге за Волгой видны не русские колокольни: это немецкие "колонки".
Когда то, кажется император Павел, дал князю Кадомскому дарственную грамоту, где императорской рукой было написано:
-- ....... "Приедешь, Ваше Сиятельство, на Волгу в гор. В., там в тридцати верстах есть гора Медынская, взойдешь, Ваше Сиятельство, на эту гору и все, что глаз Вашего Сиятельства увидит -- твое -- -" -- - на Волге, в степных уже местах, на горах и по островам, на семьдесят верст по берегу, возникли Медынские леса, возрос строевой -- сосновый -- лес, дубы, клены, вязы, -- заросли, пущи, раменье, саженцы -- двадцать семь тысяч десятин. У Медынской горы в лощине стал княжий дом, оторопел девятьсот семнадцатым годом. Ничего, кроме лесных сторожек, да кордонов, в лесах не было, деревни и села отодвинулись от лесов, посторонились лесам и князю. -- Лесничий Некульев так писал друзьям в губком о дороге к нему: -- "... пароходом надо добраться до села Вязовы; в Вязовах надо найти -- или полесчика Кузьму Егорова Цыпина, и он протрясет шестнадцать верст на телеге, по лесам, по горам и буеракам, -- или рыбака Василия Иванова Старкова (надо спрашивать Васятку-Рыбака), и он отвезет -- на себе -- вверх по Волге двенадцать верст. Это врут, что только в Китае ездят на людях: в наших местах это тоже практикуется, -- Старков впряжется в ляму, сын его сядет к рулю, ты в лодку, -- и бичевой, как триста лет назад, на себе, по очереди, они дотянут тебя до лесничества. Он же, Старков, если его спросить: -- "сколько у вас в Вязовах коммунистов?" -- ответит: -- "коммунистов у нас мало, у нас все больше народ, коммунистов токмо два двора." -- А если добиваться дальше, кто же собственно этот народ? -- он скажет: -- "народ -- знамо: народ. -- Народ в роде, как бы, большевики." -- --
Леса стояли безмолвны, пожухли, в ночи. -- Но если-б было такое большое ухо, которое слыхало бы на десятки верст, -- в лесном шорохе и шелесте в ночи, оно услыхало бы многие трески падающих деревьев, спиленных воровски, дзеньканье пил, разговоры в лощинах, на горах, в пещерах и шалашах самогонщиков и дезертиров, шаги и окрики, и пальба в небо полесчиков и лесников, посвисты и пересвисты, и совиный крик, и людской крик, и стоны битых, и топоты копыт. Ночами далеко видны лесные костры, и если эти костры люди зажгли в лощине, -- далеко по росе стелется дым, -- страшны ночные костры, и страшные были рассказываются около ночных российских костров. Волки далеко обходят костры. -- Дни в лесах -- в июле -- всегда просторны, и пахнут леса татарским некленом. -- Лесные люди -- лесничие, полесчики, объезчики, лесники -- убежденнейше убеждены, что весь человеческий мир разделен на них, лесничих, полесчиков и лесников и на -- "граждан самовольных порубщиков." -- --
-- - Был бодрый солнечный день, когда лесничий Антон Некульев, бодрый и веселый человек, разыскал в Вязовах полесчика Кузьму Цыпина, рассказал ему, что он новый лесничий, что он коммунист, что на пароходе была теснотища чертова, что ему надо в сельский совет, что ночью ему надо в Медынь, что Ленин, чорт подери, -- башка! Он не говорил о том, что за ним едет еще шестнадцатеро мастеровых, чтобы не дать разграбить леса, ибо эти леса играли решающую роль в пароходном движении по Волге, -- что дан ему и его шестнадцатерым мандат расправляться вплоть до расстрелов. -- В сельском совете, в тишине и покойствии, сидели председатель и секретарь, пили самогон и закусывали соминой, -- председатель велел секретарю подать третий стакан Некульеву. -- Цыпин слушал и смотрел все обстоятельно; утром еще, как только приехал Некульев, по кордонам послал в Медынь эстафету, чтобы выехал Кузя за новым лесничим, -- слова "эстафета" и "кордон" застряли в лесном лексиконе от княжеских времен. Цыпин слушал Некульева обстоятельно, но, будучи страстным охотником, в ответ рассказывал о тетеревах, о лисицах, о двустволках, -- рассказал, впрочем, как убили мужики предшественника лесничего: убили в доме, выпороли ему кишки, кишками связали по рукам и по ногам, -- все стремились всунуть в рояль, но не всунули, и вместе с роялем сбросили с обрыва к Волге, -- рояль и до сих пор висит на обрыве, застрял в тальнике; -- а охота в тех местах царская, -- ежели, например, покорыститься травить лису в январе, когда она голодает, можно в зиму набрать шкур штук сто, -- только, конечно, не дело это для ружейного охотника, -- наоборот, позор. -- Кузя приехал на шарабане, где передние колеса были заменены тележными, а задние остались на резине. Кузя выстроился во фрунт, руки по швам, зарапортовал -- честь имею явиться... -- Некульев подал ему руку, хлопнул по плечу. Кузя сказал:
-- Честь имею доложить, так что, лучше нам заночевать здесь, а то -- глянь -- пришибут еще ночью, которые порубщики. Честь имею, так что народ стал прямо сволочь, одно безобразие.
Цыпин оказался иного мнения о положении вещей. Рассуждал:
-- Это чтобы товарища Антона Ивановича Некульева тронуть? -- Да он сам коммунист, большевик. Теперь леса наши. Это -- чтобы тронуть? -- Да я вас до Ивова ключа провожу, по степу поедем, в объезд. У Антона Ивановича -- наган, у тебя -- винтовка, у меня -- винтовка, сыну велю итти вперед, двухстволку дам. Да мы их всех перестреляем! Это чтобы большевиков трогать, -- на то он и приехал, что леса наши. Теперь бери сколько хошь, без воровства, по закону.
Степи в июле удушливы, томит стрекот кузнечиков и пахнет полынью. Все время мигали зарницы. Спустились с горы, проехали овраг, проехали мимо ветрянок, и кругом полегла степь, испоконная как века. Поехали в объезд. Цыпин скоро заснул, Кузя мурлыкал себе под нос. Было очень темно и тихо, только трещали кузнечики. Снова спустились в балку и слышно стало, как пищат, посвистывают неподалеку сурки, -- Кузя слез с шарабана, повел лошадь под уздцы, сказал, что сурки своими норами всю дорогу изрыли, чего доброго лошадь ногу сломает. Выехали на гору и увидали, как далеко в степи, на горах, над Волгой в безмолвии разорвалось небо молнией, -- грома не докатилось. -- "Гроза будет," -- сонно сказал Цыпин. -- И опять распахнулось небо, также безмолвно, только теперь слева, над степями подлинными. Лошадь побежала рысью, сухой чернозем разносил топот копыт и тарахтение колес гулко, -- показалось, что кузнечики стихли, -- и огромная половина неба, от востока до запада порвалась беззвучно, открыла свои бесконечности, рядом с дорогой склонили подсолнечники тяжелые свои головы, -- и тогда по степи прокатились далекие огромные дроги грома, стало очень душно. Молнии вспыхивали уже бессчетно, все небо рвалось молниями в лоскутья и все небо стало кегельбаном, чтобы веселым стихиям катать кегли грома. Цыпин проснулся, сказал: "Надо-ть, Кузя, к пастухам ехать, в землянке дождь пересидим, мокнуть никак не охота." --