Однако, подъехав к переправе, я ничего не увидел, так как от воды меня отделяли деревья. Но я услышал сердитые голоса. Это доказывало справедливость моего предположения.
Я не стал терять времени и прислушиваться, а поехал прямо на звук голосов. На повороте дороги я увидел трех лошадей, привязанных к дереву. Я проскакал мимо и действительно, как и следовало ожидать, увидел у воды трех белых и метиса между ними. Он был у них во власти! Они оставили лошадей у дерева, подкрались к нему незаметно и схватили его как раз в тот момент, когда он собирался прыгнуть в челнок.
Метис оказался безоружным. Винтовка, которую я подарил ему, была еще влажная, а мулат утащил с собой его нож. Вот почему метис не мог оказать им сопротивления и его сразу удалось связать по рукам и ногам.
Не теряя времени, они сняли с индейца охотничью рубашку и привязали его к дереву. Улучив момент излить наконец свою накопившуюся ярость, они собирались исхлестать бичами его обнаженную спину. Если бы я не подоспел вовремя, ему пришлось бы плохо.
-- Стыдитесь, Аренс Ринггольд! -- крикнул я, подъезжая к ним. -- Стыдитесь! Так поступать подло и достойно труса, и я расскажу об этом всем в поселке.
Я появился так внезапно, что Ринггольд был ошеломлен. Он пробормотал какое-то извинение.
-- Проклятый индеец заслуживает этого! -- проворчал Уильямс.
-- За что, мистер Уильямс? -- спросил я.
-- За то, что он так нагло разевает пасть на белых людей!
-- Ему тут нечего делать! -- вмешался Спенс. -- По какому праву он разгуливает на этом берегу реки?
-- А вы не имеете права истязать его ни на этом, ни на том берегу, точно так же как не имеете права трогать меня.
-- Хо, хо, хо! Мы и с вами справимся! -- насмешливо воскликнул Спенс.
Кровь во мне так и закипела.
-- Ну, это не так-то легко! -- вскричал я, спрыгнув с коня и подбегая к ним.
Моя правая рука была невредима. Заранее предвидя неприятные осложнения, я взял у Хикмэна пистолет и теперь поднял его и прицелился.
-- Ну, джентльмены, -- сказал я, став рядом с пленником, -- теперь вы можете истязать его! Только предупреждаю вас, что пущу пулю в лоб первому, кто посмеет его ударить.
Хотя все трое были почти мальчишки, но, по обычаю того времени, они носили при себе оружие -- ножи и пистолеты. Спенс, казалось, больше всех был расположен выполнить свою угрозу. Но, видя, что Ринггольд, их вожак, отступил, он и Уильямс также последовали его примеру. Ринггольд отступил, так как, ссорясь с нашей семьей, он мог потерять то, чего не могли потерять его приятели. Кроме того, что он боялся за свою собственную шкуру, у него были и другие планы. Все трое в конце концов ушли, недовольные моим непрошеным вмешательством в ссору, которая, как они полагали, меня совершенно не касалась. Пылая злобой, они постыдно оставили поле битвы.
Я немедленно освободил индейца. Он сказал мне всего несколько слов, но его взгляд выразил всю его признательность, когда он на прощанье пожал мне руку:
-- Приходите на ту сторону реки, когда вам вздумается. Ни один индеец не тронет вас. Вы всегда будете желанным гостем в наших владениях! Глава XV. МАЮМИ
Такое знакомство не могло просто прекратиться. Чем же оно должно было закончиться, как не дружбой! Метис был благородный юноша, со всеми задатками джентльмена. Я решил принять его приглашение и побывать в его лесном домике. Хижина его матери, как он объяснил мне, стояла недалеко отсюда, по ту сторону озера, на берегу небольшой речушки, впадающей в широкую реку Суони.
Я слушал эти указания с затаенной радостью. Я хорошо знал речку, о которой он говорил. Еще недавно я плыл по ней в лодке, и именно на ее берегах я впервые увидел прелестное существо -- лесную нимфу, красота которой произвела на меня такое сильное впечатление.
Но была ли это Маюми? Мне хотелось поскорее увериться в этом. Если бы моя рука зажила настолько, чтобы я мог владеть веслами! Эта задержка мучительно томила меня. Но время шло, и я наконец выздоровел.
Для своей поездки я выбрал чудесное, ясное утро и собрался в путь, захватив собак и ружье. Усевшись в лодку, я уже приготовился отчалить, как вдруг кто-то меня окликнул. Обернувшись, я увидел сестру.
Бедная маленькая Виргиния! В последнее время она очень изменилась, потеряла свою прежнюю веселость и стала гораздо задумчивее. Она еще полностью не оправилась от страшного потрясения после истории с аллигатором.
-- Куда ты едешь, Джордж? -- спросила она, подходя ко мне.
-- Тебе хочется знать, Виргиния?
-- Да, скажи мне или возьми меня с собой!
-- Как? Взять тебя в лес?
-- А почему бы и нет? Я давно не была в лесу. Какой ты нехороший, братец, ты никогда не берешь меня с собой!
-- Но раньше, сестричка, ты никогда не просила меня об этом.
-- Ну и что же, ты мог бы и сам догадаться, как мне это приятно. А мне так хотелось бы погулять в лесу! Как хорошо было бы стать вольной птицей, или бабочкой, или каким-нибудь другим крылатым существом! Тогда я путешествовала бы одна по этим чудным лесам и не упрашивала бы эгоистичного брата взять меня с собой.
-- В другой раз, Виргиния, только не сегодня!
-- Отчего же не сегодня? Смотри, какое прекрасное утро!
-- По правде говоря, сегодня я держу курс не совсем в лес.
-- А куда ты держишь курс, Джорджи? "Держать курс" -- так, кажется, говорят о кораблях?
-- Я еду к молодому Пауэллу. Я обещал навестить его.
-- Ах, вот что! -- воскликнула сестра, вдруг меняясь в лице и задумавшись.
Имя Пауэлла напомнило ей об ужасной сцене, и я раскаивался уже, что назвал его.
-- Вот что я скажу тебе, братец! -- начала она, помолчав. -- Больше всего на свете я хотела бы посмотреть индейскую хижину. Милый Джордж, возьми меня с собой!
Просьба была высказана так горячо, что я был не в силах устоять, хотя, конечно, предпочел бы поехать один. У меня была тайна, которой я не мог поделиться даже с любимой сестрой. Кроме того, смутное чувство подсказывало мне, что не следовало бы брать сестру с собой так далеко от дома, в место, с которым я сам был знаком очень мало. Она снова принялась упрашивать меня.
-- Ну ладно, если мама позволит...
-- Ничего, Джордж, мама не рассердится. Зачем возвращаться домой? Ты видишь, я готова, даже шляпу надела. Мы успеем вернуться прежде, чем нас хватятся. Ведь это недалеко...
-- Ну хорошо, сестренка, садись на корме, у руля. Хэйхо! Мы отваливаем!
Течение было не сильным, и через полчаса мы доехали до устья речки и продолжали плыть по ней вверх. Это была неширокая речка, но достаточно глубокая для лодки или индейского челнока. Солнце стояло высоко, но его лучи не палили нас -- им преграждали путь густые деревья, ветви которых как бы сплетались в зеленый свод над волнами реки. В полумиле от устья деревья расступились. Мы увидели возделанные поля, засеянные маисом и засаженные бататом -- сладким картофелем, -- стручковым перцем, дынями и тыквами. Невдалеке от берега возвышался довольно большой дом, окруженный оградой и группой домиков поменьше. Это было деревянное здание с портиком, колонны которого покрывала примитивная резьба. На полях трудились рабы -- негры и индейцы.
Это не могла быть плантация белого -- на этой стороне реки белые не жили. Мы решили, что поместье принадлежит какому-нибудь богатому индейцу, владельцу земли и рабов.
Но где же хижина нашего друга? Он сказал, что она стоит на берегу реки, не дальше чем в полумиле от ее устья. Может быть, мы прошли, не заметив хижины, или ее надо было искать где-то дальше?
-- Давай-ка пристанем к берегу, Виргиния, и спросим.
-- А кто это там стоит на крыльце?
-- Ого, ты видишь лучше меня! Ведь это он сам -- молодой индеец! Но не может быть, чтобы он жил здесь... Разве это хижина? А знаешь что? Он, наверно, пришел сюда в гости. Смотри-ка, он идет к нам навстречу!
Пока я говорил, индеец вышел из дому и поспешно направился к нам. Через несколько секунд он уже очутился на берегу и показал нам, где пристать. Как и в день нашего знакомства, он был в ярком, богато вышитом платье и с убором из перьев на голове. Его стройная фигура четко вырисовывалась на берегу на фоне неба, он походил ни миниатюрную статуэтку воина; метис был еще почти мальчиком и выглядел очень живописно. Я почти завидовал его дикому великолепию.
Сестра смотрела на него, как мне показалось, с восхищением, хотя иногда в ее взгляде проскальзывало что-то вроде страха. Она то краснела, то бледнела; я решил, что облик индейца напоминает ей ту страшную сцену в бассейне. И я снова пожалел, что взял ее с собой.
Наше появление, по-видимому, вовсе не смутило молодого индейца. Он держал себя спокойно и сдержанно, словно ожидал нас. Но он, конечно, не мог предполагать, что мы приедем вдвоем. В его обращении отнюдь не чувствовалось холодности. Как только мы причалили, он схватил нос лодки, подвел ее вплотную к берегу и с вежливостью образцового джентльмена помог нам высадиться.
-- Добро пожаловать! -- сказал он и, взглянув на Виргинию, добавил: -- Надеюсь, что сеньорита поправилась?.. А о вас, сеньор, нечего и говорить: раз вы сумели грести против течения, значит, вы вполне здоровы!
Слова "сеньор" и "сеньорита" указывали на следы испанского влияния, еще сохранившиеся от тех отношений, которые издавна существовали между семинолами и испанцами. И на нашем новом знакомом были надеты вещи, которые носят в Андалузии, -- серебряный крест на шее, ярко-алый шелковый пояс и длинный треугольный клинок за поясом. Даже самый ландшафт напоминал испанский: здесь были хаотические растения -- китайские апельсины, великолепные тыквы-папайи, стручковый перец и томаты. Все это характерно для усадеб испанских колонистов. Архитектура дома носила отпечаток кастильского стиля. И резьба на нем была не индейская.
-- Это ваш дом? -- спросил я, слегка смутившись.
Дело в том, что он приветствовал нас как хозяин, но я не видел никакой хижины. Его ответ успокоил меня. Он сказал, что это его дом, вернее -- дом его матери. Отец его уже давно умер, и они жили втроем -- мать, сестра и он.
-- А это кто же? -- спросил я, указывая на работников.