Но каков Аренс Ринггольд! Он явно был главой заговора и замышлял убить меня. Образованный человек, равный мне по положению в обществе, джентльмен!
Я знал, что он всегда недолюбливал меня, а за последнее время возненавидел еще больше. Мне известна была и причина. Я стоял преградой на пути к его браку с моей сестрой. По крайней мере, так думал он сам. И он был прав: с тех пор как умер отец, я стал принимать гораздо большее участие в семейных делах. Я открыто заявил, что с моего согласия Ринггольд никогда не будет мужем моей сестры. Я понимал, что он разозлен, но не мог даже представить себе, что гнев способен толкнуть человека на такой дьявольский замысел.
Выражения: "он стоит нам поперек дороги", "мамашу будет легко уломать", "когда я стану хозяином их плантации" -- ясно говорили о намерении заговорщиков устранить меня, убить из-за угла.
-- Хо! Хо! Молодой мико теперь может сойти, -- вдруг раздался голос. -- Плохие люди ушли. Хорошо! Скорей спускайся вниз, хорошенький мико, скорей!
Я поспешно повиновался и снова очутился перед безумной королевой.
-- Теперь ты веришь Хадж-Еве, молодой мико? Видишь, что у тебя есть враги, целых четыре врага, что твоя жизнь в опасности?
-- Ты спасла мне жизнь, Хадж-Ева! Как мне отблагодарить тебя?
-- Будь верен ей... верен... верен...
-- Кому?
-- Великий Дух! Он уже забыл ее! Вероломный молодой мико! Вероломный бледнолицый! Зачем я спасла тебя? Зачем я не позволила твоей крови пролиться на землю?
-- Ева!
-- Плохо! Плохо! Бедная лесная птичка! Самая красивая из всех птичек! Ее сердце изойдет кровью и умрет, а разум покинет ее!
-- Ева, объясни же, в чем дело?
-- Плохо! Пусть он лучше умрет, чем бросит ее! Хо, хо! Неверный бледнолицый, о, если бы он умер, прежде чем разбил сердце бедной Евы! Тогда Ева потеряла бы только свое сердце. А голова, голова -- это хуже! Хо, хо хо!
Зачем я поверила нежным словам
И с белым бродила...
-- Ева! -- воскликнул я с таким жаром, что это заставило ее прервать свою безумную песню. -- Скажи, о ком ты говоришь?
-- Великий Дух, послушай, что он говорит! О ком? О ком? Здесь больше, чем одна. Хо, хо, хо! Больше, чем одна, а верный друг забыт. Что может сказать Ева? Какую историю может она рассказать? Бедная птичка! Ее сердце изойдет кровью, а разум помешается. Хо, хо, хо! Будут две Хадж-Евы, две безумные королевы микосоков!
-- Ради всего святого, не томи ты меня! Милая, добрая Ева, скажи, о ком ты говоришь? Неужели о...
Заветное имя было готово слететь у меня с языка, но я все не решался произнести его.
Я страшился задать вопрос, страшился получить отрицательный ответ.
Но долго колебаться я не мог: я зашел слишком далеко, чтобы отступать, и я слишком долго терзал свое тоскующее сердце. Дольше ждать я был не в силах. А Ева могла рассеять мои сомнения, и я решился спросить ее:
-- Не говоришь ли ты о Маюми?
Несколько мгновений безумная молча глядела на меня.
Я не мог проникнуть в тайну ее глаз: последние пять минут в них блистали упрек и презрение. Когда я произнес эти слова, ее лицо выразило крайнее изумление, а затем глаза ее пристально устремились на меня, будто пытаясь угадать мои мысли.
-- Если это Маюми, -- продолжал я, не ожидая ее ответа, увлеченный вновь вспыхнувшим чувством, -- то знай, что я люблю ее -- люблю Маюми!
-- Ты любишь Маюми? Все еще любишь ее? -- быстро спросила Хадж-Ева.
-- Клянусь жизнью...
-- Нет! Нет! Не клянись! Это его клятва. А он изменил! Скажи еще раз, мой молодой мико, скажи, что ты говоришь правду, но не клянись...
-- Я говорю правду, чистую правду!
-- Хорошо! -- радостно воскликнула безумная. -- Мико сказал правду. Бледнолицый мико правдив, и красавица будет счастлива...
Мы юной любви вспоминаем дни
Под пальмами вдвоем...
Ты вновь на свою голубку взгляни,
На дикую птичку взгляни,
На нежную птичку взгляни!
Она вместе с другом в прохладной тени,
И нежно лепечут в чаще они,
И нет никого кругом!!!
-- Тише, читта-мико! -- воскликнула она, снова обращаясь к гремучей змее. -- И ты, окола-читта(55). Успокойтесь вы обе. Это не враг. Спокойно, или я размозжу вам головы...
-- Добрая Ева!
-- А, ты называешь меня доброй Евой! Но, может быть, наступит день, когда ты назовешь меня злой. -- Затем, возвысив голос, она продолжала очень серьезно: -- Выслушай меня, Джордж Рэндольф! Если и ты когда-нибудь окажешься злым, если ты изменишь, как он, то знай, что Хадж-Ева станет твоим врагом и читта-мико уничтожит тебя!.. Ты сделаешь это, мой змеиный король, не правда ли? Хо, хо, хо!
Змея как будто поняла ее. Она вдруг подняла голову, ее блестящие глаза василиска замерцали, как будто излучая огненные искры, ее раздвоенный язык высунулся из пасти и чешуйчатые кольца загремели, издавая звук, похожий на "ски-ррр".
-- Тихо, тихо! -- сказала Ева, успокаивая змею и ловким движением пальцев заставляя ее снова свернуться клубком. -- Это не он, читта, не он! Слышишь, ты, король ползучих гадов! Тише, говорю я!
-- Почему ты угрожаешь мне, Ева? Ведь нет причины...
-- Хорошо! Я верю тебе, милый мико, мой храбрый мико!
-- Но, добрая Ева, объясни, скажи мне...
-- Нет! Не теперь, не сегодня вечером. Сейчас нет времени. Взгляни туда, на запад! Нетле-хассе(56) собирается улечься спать. Ты должен уйти. Тебе нельзя бродить в темноте. Ты должен добраться назад в форт, прежде чем зайдет луна. Иди, иди, иди!
-- Но я уже сказал тебе, что не могу уйти, пока не закончу своего дела...
-- Тогда это опасно... Какое дело? А! Я догадываюсь! Вот идут те, кого ты ждешь...
-- Да, я думаю, что это они, -- прошептал я.
На противоположном берегу озера появились высокие тени двух вождей.
-- Тогда скорей делай свое дело и не теряй времени! -- торопила меня Хадж-Ева. -- В темноте тебе грозит опасность. Хадж-Ева должна уйти. Доброй ночи, молодой мико, спокойной ночи!
Я тоже пожелал ей спокойной ночи и обернулся к приближавшимся вождям. Тем временем моя странная собеседница скрылась.
Индейцы вскоре вышли на берег и коротко сообщили мне ответ для генерала. Оказалось, что Холата-мико снял свои палатки и покинул лагерь!
Два изменника были настолько противны и омерзительны, что мне не хотелось ни одной лишней минуты оставаться в их компании. Получив необходимые сведения, я тут же поспешил избавиться от них.
Предупрежденный Хадж-Евой и учитывая сказанное Аренсом Ринггольдом, я, не тратя времени, направился к форту. Луна стояла все еще над горизонтом, и в ее ярком свете я был огражден от опасности внезапного нападения.
Я шел быстро, из предосторожности выбирая открытые поляны, стараясь держаться подальше от таких мест, где в засаде мог скрываться убийца.
Я никого не увидел ни по пути, ни около форта. Но у самых ворот, недалеко от лавки маркитанта, я заметил человека, притаившегося за сложенными бревнами. Мне показалось, что я узнал мулата.
Я хотел было кинуться на него и разделаться с ним. Но часовой уже отозвался на мой оклик, а мне не следовало поднимать тревогу главным образом потому, что я получил приказ действовать, соблюдая военную тайну. Я решил, что этот "воскресший из мертвых" встретится мне в другой раз, когда я буду не так занят, и тогда мне легче и удобнее будет свести счеты и с ним и с его дьявольскими сообщниками. С этой мыслью я вошел в ворота и отправился с докладом в штаб к генералу. Глава XXXVI. НУЖЕН ВЕРНЫЙ ДРУГ!
Нельзя назвать особенно приятной перспективу провести ночь под одной крышей с человеком, который собирается вас укокошить. Об отдыхе тут нечего было и думать. Я спал очень мало, да и эти жалкие обрывки сна были полны беспокойных кошмаров.
Я не видел Ринггольдов -- ни отца, ни сына. Правда, я знал, что оба они в форте, так как они собирались погостить здесь еще денек-другой. Они или легли спать до моего возвращения, или развлекались у какого-нибудь знакомого офицера.
Не пришлось мне увидеть также ни Спенса, ни Уильямса. Эти достойные молодые люди если даже и торчали где-то в пределах форта, то, вероятно, помещались вместе с солдатами, и я не стал их разыскивать.
Я пролежал без сна большую часть ночи, раздумывая о странных событиях, или, вернее, о встрече со своими смертельными врагами. В течение целой ночи я ломал себе голову над тем, как мне следует поступить. И когда утренний свет стал проникать через ставни, я все еще не пришел ни к какому решению.
Первой моей мыслью было рассказать обо всем в штабе и потребовать назначения следствия и наказания преступников. Но по зрелом размышлении я решил, что этот план никуда не годится. Какие доказательства мог я привести в подтверждение таких серьезных обвинений? Только мои собственные утверждения, ничем не подкрепленные и даже маловероятные. Кто поверил бы в такое неслыханное злодейство? Хотя я не сомневался, что задумали убить именно меня, но утверждать этого не мог, так как даже имя мое не называлось. Меня, подняли бы на смех, а то и еще хуже. Ринггольды были могущественными людьми, личными друзьями генерала и правительственного агента, и хотя все знали об их тайных, темных делишках, тем не менее они считались джентльменами. Для обвинения Аренса Ринггольда в убийстве надо было найти более веские доказательства. Я предвидел все трудности, связанные с этим, и решил пока сохранить тайну.
Другой план казался мне гораздо более осуществимым: открыто, при всех, бросить Ринггольду в лицо обвинение и вызвать его на смертный бой. Это, по крайней мере, доказало бы правоту моих обвинений.
Но дуэль была запрещена законом. Если начальству станет известно, что я намерен драться, то мне не миновать ареста, и тогда рухнут все мои планы. У меня было свое мнение об Аренсе Ринггольде. Я знал, что мужество этого человека весьма сомнительно. Скорее всего, он струсит. Но, так или иначе, обвинение и вызов на дуэль сыграют свою роль в его разоблачении.