-- Какое же? Скажите нам, мы рассудим сами.
-- Ее зовут Маюми.
-- Действительно, прелестное имя.
-- Очень красивое! Если сама девица так же хороша, как ее имя, то Скотт просто счастливец.
-- О, она настоящее чудо красоты! Глаза влажные и блистающие пламенем любви, длинные ресницы, полные и сладкие, как мед, губы, высокий рост, стройна, как сама богиня Киприда(59), ножки крошечные, как у Золушки. Одним словом, она совершенство!
-- Чудеса, да и только! Скотт -- счастливейший из смертных! Но скажите, Ринггольд, неужели вы говорите серьезно? Действительно ли он покорил это индейское божество? По чести, удалось ли ему победить? Вы понимаете, что я имею в виду?
-- Безусловно! -- был мгновенный ответ.
До сих пор я не вмешивался. С самого начала этого разговора я стоял как вкопанный, словно меня заколдовали. Голова у меня кружилась, кровь приливала к сердцу, как расплавленный свинец. Столь дерзкое утверждение так ошеломило меня, что прошло некоторое время, прежде чем я мог собраться с силами. Некоторые из офицеров заметили, что этот разговор произвел на меня сильное впечатление. Но уже через несколько минут я успокоился. Отчаяние, овладевшее мной, заставило меня собрать всю свою волю, и как раз в тот момент, когда Ринггольд произнес эти дерзкие слова, я подошел к нему вплотную.
-- Лжец! -- крикнул я, и не успел он покраснеть от стыда, как я ударил его по щеке тыльной стороной руки.
-- Чистая работа! -- воскликнул Галлахер. -- В значении этого жеста не может быть никакого сомнения!
Так оно и вышло. Мой противник воспринял пощечину, как полагалось, то есть как смертельное оскорбление. В таком обществе он не мог поступить иначе. Пробормотав несколько нечленораздельных угроз, он удалился в сопровождении своего друга -- "покорителя женских сердец" и еще двух или трех офицеров.
После этого не только не собралась толпа любопытных, а, напротив, рассеялась и та небольшая группа офицеров, которые были свидетелями происшествия. Офицеры разошлись по домам, обсуждая между собой причины дуэли и строя предположения о том, когда и где "дело чести" может состояться.
Мы с Галлахером тоже отправились ко мне на квартиру и стали готовиться к поединку. Глава XLII. ВЫЗОВ НА ДУЭЛЬ
В ту пору, к которой относится мой рассказ, дуэли в армии Соединенных Штатов не были редким явлением даже в военное время, как показывает опыт, хотя это явное нарушение устава американской армии, -- да, я полагаю, и каждой армии цивилизованного мира, -- тем не менее на них смотрели сквозь пальцы и не наказывали виновных, а относились к ним снисходительно. Я могу утверждать, что любой офицер американской армии, который получил вызов, считает для себя более почетным нарушить устав, нежели соблюсти его.
После всего того, что было сказано и написано о дуэлях, протест против них -- просто жалкое притворство, образец настоящего лицемерия, по крайней мере в Соединенных Штатах Америки. И хотя дуэли осуждаются всеми, я не хотел под этим предлогом уклоняться от нее. Я хорошо знаю, что никакой довод не защитил бы меня от омерзительной клички "трус". Я не раз замечал, что газеты, выступая с громовыми статьями против дуэлей, тем не менее первые готовы швырнуть позорное слово "трус" в лицо тому, кто отказывается сражаться.
Именно так и обстоит дело. В Америке стойкость убеждений хотя и вызывает похвалу, но не пользуется всеобщим признанием. Если вас вызвали на дуэль и вы отказались, то будут говорить, что вы увиливаете, что вы боитесь. И тот, кто отклонил вызов, пусть лучше не показывается на глаза любимой девушке.
Зная распространенный взгляд на дуэли, я был уверен, что Аренс Ринггольд примет мой вызов, и радовался, что мне удалось добиться этого, не открывая моей тайны. Но будь он даже величайшим трусом на свете, он не мог бы чувствовать себя таким несчастным, каким чувствовал я себя, когда вернулся домой.
Мой жизнерадостный товарищ не мог развеселить меня, хотя я не боялся предстоящей схватки -- не это омрачало мою душу. Наоборот, я почти забыл о дуэли и думал о Маюми -- о том, что я только что услышал. Она была неверна, неверна, предала меня, предала себя, погибла, погибла навеки!
Поистине я был несчастен. Еще несчастнее могла бы сделать меня только одна вещь на свете -- -препятствие к дуэли, помеха моей мести. Теперь я надеялся только на дуэль. Она должна была облегчить мое сердце, охладить мою пылающую кровь. И не только Аренс Ринггольд вызывал во мне такую ненависть, а еще и тот, кто был виновен в моих страданиях, -- соблазнитель Маюми. Если бы я мог найти предлог вызвать на дуэль и его! Почему же тогда я не ударил этого франтика за его глупую улыбку? Я мог бы драться с ними обоими; сначала с одним, потом с другим... Так я неистовствовал, а Галлахер наблюдал за мной. Мой друг не знал всей глубины моей тайны. Он спросил, что я имею против адъютанта.
-- Скажи только слово, Джордж, мальчик мой, и мы устроим забаву вчетвером. Клянусь святым Патриком!(60) Мне бы очень хотелось сбить спесь с этого павлина.
-- Нет, Галлахер, нет. Это не твое дело. Это не удовлетворит меня. Подождем, когда узнаем больше. Я не могу поверить! Я не могу поверить!
-- Поверить чему?
-- Не теперь, мой друг. Когда наступит время, я все объясню.
-- Ну ладно, мой мальчик. Чарльз Галлахер не такой человек, чтобы выпытывать чужие тайны. А теперь пойдем посмотрим, здорово ли лают наши бульдоги. Надеюсь, что этот бездельник не разболтает о дуэли в штабе, а то нам придется разочароваться.
Именно этого я и боялся. Я знал, что, если бы мой противник пожелал, я мог бы очутиться под арестом. Тогда все дело провалилось бы и я попал бы в еще худшее положение. Отец Ринггольда уехал -- это приятное обстоятельство было мне известно, но все-таки... главнокомандующий друг их семьи -- достаточно было шепнуть ему хотя бы одно слово. Я боялся, что адъютант Скотт, по наущению Аренса Ринггольда, шепнет генералу Клинчу это слово.
-- В конце концов, он не посмеет, -- говорил Галлахер. -- Ты прямо-таки пригвоздил его к позорному столбу! Он ни за что не посмеет прибегнуть к такому гнусному маневру. Об этом могут узнать, и тогда на него же будут вешать всех собак. Кроме того, моя малюточка, ведь он же хочет во чтобы то ни стало тебя убить! Зачем же ему упускать такой случай? Говорят, что он неплохой стрелок. Не бойся, он будет драться. На этот раз он не улизнет: он должен драться и будет драться... Ага! Что я говорил? Смотри, сюда идет сам Аполлон Бельведерский!(61) Святой Моисей! Он сияет, как Феб!(62)
У дверей раздался стук, и адъютант Скотт в полной форме вошел в комнату.
"Вероятно, он сейчас арестует меня", -- подумал я, и сердце у меня упало.
Но я ошибался. Записка, принесенная им, заключала в себе нечто иное. Я облегченно вздохнул: это был вызов.
-- Лейтенант Рэндольф, если не ошибаюсь? -- обратился ко мне адъютант.
Я молча указал на Галлахера.
-- Следует ли это понимать так, что капитан Галлахер ваш друг?
В знак подтверждения я слегка поклонился.
Оба офицера взглянули друг на друга и сейчас же любезно и хладнокровно приступили к обсуждению дуэли. Я сделал следующее наблюдение: учтивость секундантов во много раз превосходит любезность самых учтивых придворных в мире.
Переговоры между секундантами продолжалясь недолго. Галлахер хорошо знал все формальности, да и адъютант тоже, по-видимому, разбирался в этих делах. Через пять минут все было определено -- время, место, оружие и расстояние. Я слегка кивнул. Галлахер размашистым жестом отдал честь, и адъютант, в свою очередь отвесив чопорный поклон, удалился. x x x
Не стану утомлять вас ни рассказом о том, что я думал перед дуэлью, ни подробностями самой дуэли. Описания этих грозящих смертью поединков часто попадаются в книгах, и их однообразие послужит мне извинением за то, что я их не повторяю.
Наша дуэль отличалась только родом оружия. Мы выбрали винтовки, а не шпаги или пистолеты. Это был мой выбор, на который я как вызванный имел право. Но и противник также хорошо владел этим оружием. Я выбрал винтовку как наиболее смертоносное оружие.
Мы решили встретиться за час до заката солнца. Я настоял на такой ранней встрече, боясь, что нам кто-нибудь может помешать. Местом был избран берег озера, где я разговаривал с Хадж-Евой. Расстояние определили в десять шагов.
Мы встретились, встали на места спиной друг к другу и ждали рокового сигнала. Прозвучало: "Раз, два, три!" Мы быстро обернулись и выстрелили.
Я услышал, как пуля просвистела у моего уха, но она не задела меня. Когда дым рассеялся, я увидел, что противник лежит на земле. Ринггольд был жив, он корчился и стонал от боли. Секунданты и несколько офицеров подбежали к нему. Я не двинулся с места.
-- Ну что? -- спросил я, когда Галлахер вернулся.
-- Попал, клянусь Юпитером! Ты лишил его возможности владеть правой рукой -- - перелом кости выше локтевого сустава.
-- И только-то?
-- Ну, клянусь душой, неужели тебе этого мало? Разве ты не слышишь, как скулит этот пес?
Я чувствовал себя, как тигр, отведавший крови, хотя теперь сам не могу объяснить себе своей жестокости. Ринггольд замышлял убить меня -- -в отместку я жаждал его крови. Все эти мысли сводили меня с ума. Я, конечно, не стал извиняться перед ним, да и моему противнику было совсем не до того. Он умолял скорее унести его домой, и тем это дело пока и окончилось.
Это была моя первая дуэль в жизни, но не последняя.
Главa XLIII
СВИДАНИЕ
Наши противники и зрители молча удалились, и мы с Галлахером остались вдвоем.
Я собирался подождать у озера Хадж-Еву, которая должна была скоро прийти. Взглянув на запад, я увидел, что солнце зашло за вершины деревьев. Сумерки в это время года продолжаются недолго, и в небе уже показался молодой месяц. Хадж-Ева могла появиться с минуты ни минуту. Мне не очень хотелось, чтобы Галлахер присутствовал при нашем свидании, и я попросил оставить меня одного.