На минуту все затаили дыхание. В тишине был слышен только один голос -- голос Хикмэна:
-- Джим, Спенса поручаю тебе, а другого беру на себя.
Эти слова были сказаны почти шепотом. Едва охотник произнес их, как одновременно прогремели два выстрела.
Когда дым рассеялся, перед взорами всех предстала картина расстрела. Казнь была совершена. Презренные изменники прекратили свое земное существование. Глава LXXXIX. НЕОЖИДАННЫЙ ВРАГ
Как в театре после волнующей мелодрамы иногда ставится водевиль, так и за этой трагической сценой последовала сцена в высшей степени нелепая и комическая. Она вызвала у всех нас смех, который при данных обстоятельствах скорее всего походил на смех сумасшедших. Действительно, нас можно было принять за маньяков, которые предавались бурному веселью, хотя будущее наше было мрачным и угрюмым -- нас ожидала почти верная смерть от руки дикарей или от голода.
Индейцев в этот момент мы, пожалуй, не боялись. Пламя, которое выгнало нас из леса, заставило и их покинуть свои позиции, и мы знали, что теперь они далеко. Опаленные ветки свалились с сосен, хвоя совершенно сгорела, и лес просматривался на огромном расстоянии. Через просветы между алыми тлеющими стволами открывалась перспектива чуть ли не на тысячу ярдов вперед. По шипенью пламени и непрерывному треску ветвей мы могли догадаться, что уже и другие деревья были охвачены пламенем.
Этот треск все отдалялся от нас и напоминал слабые раскаты отдаленного грома. Сначала можно было подумать, что пожар прекращается. Но багровый отблеск над лесом, наоборот, свидетельствовал о том, что пламя продолжает распространяться. Шум и треск слышались слабее потому, что доносились к нам издали. Наши враги, вероятно, ушли еще дальше, за пределы зоны пожара. Они скрылись из леса, как только подожгли его, и теперь, должно быть, ожидали в саванне результатов своей деятельности.
С какой целью они подожгли лес -- нам было не совсем ясно. Может быть, они надеялись, что пламя охватит весь лес и мы сгорим заживо или задохнемся в дыму. Так оно и случилось бы, если бы поблизости не оказался пруд. Мои товарищи говорили, что дым причинил им страшные мучения. Они задохнулись бы, если бы не бросились в пруд и не высунули головы из воды, уровень которой был на несколько футов ниже уровня земли. Это произошло, когда я лежал без сознания. Мой верный негр притащил меня из леса и опустил в воду, где были все наши товарищи. Он думал, что я уже умер.
Позднее, когда дым немного рассеялся, начался суд над изменниками. Беспощадный приговор был приведен в исполнение, и бывшие судьи снова кинулись в воду, чтобы спастись от невыносимой жары.
Только двое, казалось, не чувствовали жары и остались на берегу. Это были Хикмэн и Уэзерфорд.
Я увидел, как они с ножами в руках нагнулись над каким-то темным предметом. Это была лошадь, которую утром пристрелил Хикмэн. Теперь я понял, почему он ее убил: он еще раз доказал свою инстинктивную предусмотрительность, которая была его отличительной чертой.
Охотники сняли с лошади кожу и вырезали несколько кусков мяса. Затем Уэзерфорд пошел к горящим деревьям, быстро собрал несколько пылающих головней, притащил их к пруду и развел костер. Хикмэн и Уэзерфорд, усевшись на корточках, начали жарить куски конины на вертелах, сделанных из сучьев молодых деревьев. При этом они беседовали так весело и хладнокровно, как будто сидели у камелька в своих собственных хижинах.
Прочие голодающие немедленно последовали примеру охотников. Муки голода одолели страх перед бушующим пламенем. Через несколько минут десятки людей, как коршуны, набросились на убитую лошадь, рубя и кромсая на куски ее тушу.
Здесь-то и произошел комический эпизод, о котором я упомянул выше. Все мы оставались в пруду, кроме тех, кто был занят варварской стряпней. Мы лежали рядом в воде у берега круглого водоема и никак не думали, что кто-нибудь может нас теперь потревожить. Мы больше не боялись огня, а индейцы были от нас далеко.
Вдруг возле нас появился новый враг. Из самой середины пруда, где было глубже всего, поднялась какая-то чудовищная масса. В тот же момент до нашего слуха донесся громкий рев, как будто на поляну выпустили целое стадо буйволов. Вода мгновенно взволновалась, вспенилась, и целый фонтан брызг обрушился нам на голову.
Хотя это появление было внезапным и фантастическим, в нем все-таки не было ничего таинственного. Огромное, отвратительное туловище, идущий из самой утробы рев, похожий на мычанье быка, -- все это было нам хорошо знакомо. Это был всего-навсего аллигатор.
Вероятно, мы не обратили бы на него особенного внимания, если бы он не отличался огромными размерами. Его длина почти равнялась диаметру пруда, а в разинутой пасти виднелись страшные зубы. Он мог проглотить любого из нас одним глотком. Его рев внушал ужас даже самым смелым.
Сначала зверь буквально ошеломил нас. Испуганные взоры тех, кто укрылся от пламени в воде, суматоха, растерянность, неуклюжие попытки выбраться из воды, паника на берегу, где каждый сломя голову бросился бежать куда попало, -- это было поистине смешное зрелище.
Не прошло и десяти секунд, как огромный аллигатор стал полным властителем пруда. Он продолжал реветь, колотя по воде хвостом и как бы торжествуя при виде нашего отступления.
Однако торжествовать ему пришлось недолго. Охотники взялись за винтовки, и десяток пуль сразу прикончил страшного зверя. Те, кто был на берегу, уже давились от смеха, глядя на испуганных беглецов. И сами беглецы, оправившись от страха, вместе с остальными хохотали на весь лес. Если бы индейцы услышали нас в этот момент, они вообразили бы, что мы сошли с ума или, что еще более вероятно, мы уже погибли, а наши голоса -- это голоса их умерших друзей, которые во главе с великим духом Уикомэ ликуют при виде страшной картины человеческих жертв, обреченных на сожжение. Глава ХС. СТОЛКНОВЕНИЕ В ТЕМНОТЕ
Лес продолжал гореть всю ночь, весь следующий день и еще одну ночь. Даже на третий день многие деревья все еще горели. Только теперь они уже не пылали -- так как стояла тихая погода и пламя не взвивалось бурными языками, -- а тихо тлели. Во многих деревьях огонь тлел где-то внутри, постепенно угасая. Кое-где огонь совсем погас; обугленные стволы уже ничем не напоминали деревья, которые торчали, как высокие остроконечные пики, черные, обожженные, словно обильно смазанные дегтем. Хотя часть леса и выгорела, выбраться из него пока что было довольно трудно. Мы все еще находились в осаде. Огненная стихия, окружавшая поляну, замыкала нас в узкие границы этого пространства, словно враждебная армия, в двадцать раз превышавшая нас числом. Ни о каких подкреплениях не могло быть и речи. Даже враги не могли снять с нас эту осаду.
Дальновидность старого охотника оказала нам большую услугу. Если б у нас не было лошади, мы страшно страдали бы от голода. Четыре дня мы питались только семенами сосновых шишек. Конина пришлась очень кстати. Но мы все еще были замкнуты в огненном кольце. У нас был только один выход: оставаться на месте до тех пор, "пока лес не остынет", как выразился Хикмэн.
Мы надеялись, что через день уже сможем безопасно пройти по остывшему пеплу между обуглившимися стволами. Но от этого наше будущее не становилось менее мрачным. Если страх перед огнем уменьшался, то соответственно возрастал страх перед жестоким врагом.
Вряд ли мы сможем выбраться из леса, не повстречавшись с индейцами. Они, конечно, так же как и мы, ожидали той минуты, когда можно будет войти в лес. Избежать вооруженного столкновения было невозможно. Мы должны были прорваться через вражеский строй!
Но теперь все мы ожесточились и стали храбрее. Самые робкие вдруг преисполнились отваги, и ни один не подал голоса за то, чтобы скрыться или отступить назад. На жизнь или на смерть, но мы решили идти все вместе, прорваться через неприятельскую цепь и победить или умереть. Это был наш старый план, с весьма незначительными изменениями.
Мы ждали только ночи, чтобы привести его в исполнение. Вряд ли можно было надеяться на то, что лес уже совершенно остынет, но голод снова начинал напоминать о себе. Лошадь мы уже съели -- ведь она была не бог весть какая большая. Нелегко ублаготворить пятьдесят голодных желудков. От лошади остались только кости, обглоданные дочиста, а те, в которых нашелся костный мозг, были разломаны на куски и высосаны до последней капли. Даже от омерзительного пресмыкающегося остался только один скелет.
Ужасное зрелище представляли собой тела двух казненных преступников. От жары они раздулись до огромных размеров. Началось разложение. Воздух был насыщен отвратительными миазмами...
Тела наших павших в бою товарищей были преданы земле. Говорили, что то же самое следовало бы сделать и с казненными. Никто не возражал против этого, но и никто не хотел рыть им могилу. В таких случаях людей обычно охватывает непреодолимая апатия: главным образом поэтому тела двух изменников так и остались непохороненными.
Не сводя взоров с запада, мы с нетерпением ожидали захода солнца. Пока огненный шар еще плыл по небу, мы могли только гадать о размерах пожара. Но мы надеялись, что ночью сумеем определить точнее, какая часть леса горит и куда нам надлежит двигаться: само пламя поможет нам спастись от пожара.
Когда наступили сумерки, нетерпение наше достигло предела, и вместе с тем воскресла надежда. Потрескиванье сухих, обугленных стволов почти прекратилось, и дым еле заметно поднимался вверх. Мы надеялись, что пожар заканчивается и наступает время, когда мы сможем пересечь опасную зону.
Скоро еще одно неожиданное обстоятельство превратило нашу надежду почти в уверенность. Пока мы ждали, начал накрапывать дождь. Сначала с неба падали отдельные крупные капли, но через несколько минут пошел такой ливень, как будто разверзлись все хляби небесные. Мы радостно приветствовали этот ливень: он был для нас добрым предзнаменованием. Нам едва удалось удержать нетерпеливых юнцов, которые сразу хотели броситься в лес. Но благоразумие победило, и в непроницаемой тьме мы продолжали ждать.