убивать? Да и Раиса еще на работу не ушла. А раз не ушла - опять руготня.
Это уж обязательно. Давно прошли те золотые денечки, когда Раиса и на работу
провожала его в обнимку и с работы встречала в обнимку.
Михаил порысил в кузницу: еще в мае заказаны Зотьке скобы для дровяника
(верхняя обвязка у столбов сдала) - сколько будет копаться?
Старой кузницы, кривобокого, наполовину вросшего в землю сараишка с
черными обгорелыми стенами, в котором они когда-то с покойным Николашей из
разного хлама собирали сенокосилку, давно уже нет. Вместо нее - дворец.
Толстые кирпичные опоры по углам, электричество - не надо надрываться,
вручную мехи качать, только кнопку нажимай, уголь каменный вместо
древесного... Все новое.
Но и порядки тоже новые. Бывало, в старенькой колхозной кузне
самый-пресамый азарт в это время. Кузнец за ночь силенок поднакопил - просто
пляшет вокруг наковальни. А нынче вокруг чего пляшет Зоть-ка? Вокруг
бутылки. Очередную совхозную годовщину справляет.
Три года назад не подумали хорошенько, объявили совхозы в самое
страдное время - думали, трудовой подъем будет, кормов с радости нароют
горы. А люди с радости за бутылку. Неделю обмывали, как выразился Петр
Житов, "переход на высший этап" да неделю свою домашнюю канцелярию в порядок
приводили. Потому что совхоз - это не только денежка в лапу, но и пенсия. А
пенсия - это справки, куча бумаг и бумажек, где и когда работал. В общем, в
ближайшую весну пятнадцати коров из-за бескормья недосчитались - вот во что
обошелся "переход на высший этап" для Пекашина.
Михаил пошел на развод. Каждое утро, как вернулся из больницы,
беспокойно себя спрашивал: чего же ему не хватает? Почему все кажется, что
что-то забыл, не сделал самого главного? И вот сейчас вдруг понял: развода
не хватает. Людей.
Быстро привились у них эти разводы, эти ежедневные сходки перед
работой. Пока то да се, пока сборы да разборы, пока каждому наряд дадут,
всего наслушаешься, все самые последние пекашинские новости узнаешь.
Михаил попервости начертился напрямик: метров сто от кузницы до
зернотока, где летом бывают разводы, - но пришлось сразу же выбираться на
дорогу. Легче зимой по целине, по снегу протопать, чем сейчас по песку,
размолотому машинами: пыли - как на Луне. Даже постройки обросли пылью, как
мохом.
Страсть сколько наворочено этих построек в Пекашине за последние годы.
Бывало, на задворках напротив маслозавода что было? Коровник возле болота,
конюшня, бывшее гумно, сколь-то банек по-черному, а остальное - песчаный
пустырь, пекашинская Сахара, как говорит Петр Житов. Место, где зимой
объезжают молодых лошадей.
Теперь на пустыре с лошадками не порезвишься. Пилорама, мельница,
электростанция, всякие мастерские, гаражи, зерносушилка, склады - не
пересчитать всего, что понастроено. И это, конечно, хорошо - какой дом без
хозяйственных построек! Да только вот чего Михаил никак не может взять в
толк: совхоз-то убыточный! В прошлом году государственная дотация составила
двести пятьдесят тысяч. Два с половиной миллиона по-старому.
Таборскому весело:
- Не переживай! Слыхал насчет планово-убыточных предприятий? Ну дак мы
в этот разряд зачислены. А чего ты хочешь? Первые шаги совхоз делает. Так
что по закону, не контрабандой живем.
Ладно, по закону, не контрабандой. Но ведь не можем же мы все время на
иждивении у государства быть!
3
Не густо было под навесом у зернотока: два старика пенсионера да три
пенсионерки. Эти по колхозной привычке приперлись ни свет ни заря - с малых
лет в башку вбито: страдный день зиму кормит.
Илья Нетесов, как всегда, пришел во всеоружии - топор, вилы, грабли: на
любую работу посылай. И допотопная Парасковья-пятница с граблишками. Только
зря они, и Илья и Парасковья, наминают старые ноги. Нет для них теперь
работы. На дальние покосы ехать сами по себе, то есть единоличниками, как
это сейчас принято, не могут, а в мехзвено, где трактора да всякие машины,
кто их возьмет? Только в те дни, когда получка в совхозе, да загул, да сено
под горой гниет, - только в те дни выпадает им праздник. Тогда - давай,
ветераны, тряхнем стариной!
Михаил с ходу махнул всем пятерым здоровой рукой, сел на свое кресло -
увесистую лиственничную чурку. Много этих кресел под навесом, и все разные:
у кого ведро старое, у кого ящик, прихваченный от сельпо, у кого бочка
из-под бензина, а у кого и просто бревешко или жердинка - кто как
постарался. Был даже один камешек эдак пудиков на двадцать - Коля-фунтик на
тракторе от реки привез. Для форсу, понятно.
- Что-то не очень торопится его величество, - усмехнулся Михаил,
закуривая.
Илья Нетесов и Парасковья ухом не повели: не чуют, хоть из пушки пали.
А Василий Лукьянович, тот только сплюнул: двадцать лет человек прожил в
городе, а все равно не привык к городским порядкам.
Зато вчерашние колхознички ох как быстро усвоили эти порядки! Каждый
год перед страдой объявляют приказ под расписку: в семь часов выходить на
работу. Прочитают, распишутся, а придут в восемь.
Первым появился Виктор Нетесов, и это означало: восемь. Из минуты в
минуту - можешь на часы не глядеть. Весь какой-то не по жаре свежий, чисто
выбритый, подтянутый. Под навес не зашел, а молча кивнул всем сразу и к
своей машине: с вечера еще договорился с бригадиром, что делать.
Да, этот не работяга, а рабочий, подумал Михаил и сразу оживился,
заслышав железный перезвон щеколд и кованых колец в воротах и дверях
ближайших домов.
Это всегда так. Словно выжидают, словно высматривают пекашинцы из своих
окон, когда пройдет мимо зернотока Виктор Нетесов, и только тогда вслед за
ним повалят сами. Дорог не признают, от каждого дома тропа натоптана. И вот
запылили, задымили в десять - пятнадцать троп сразу - самый большой околоток
теперь вокруг бывшего пустыря. Потом вскоре затрещали мотоциклы - это уже
молодежь. За шик считается прикатить на работу на железном конике. А потом
уже цирковой номер - Петр Житов на своей "инвалидке" пожаловал. Да не один,
а с Зотькой-кузнецом: не иначе как в надежде раздобыть пятак на опохмелку.
Шумно, говорливо стало под навесом. В одном углу схватились из-за
расценок, в другом спор насчет космоса, а большинство перемалывало вчерашний
день - совхозную годовщину.
Митя-зятек, из приезжих, прозванный так за то, что сам по виду воробей,
а бабу отхватил пудов на шесть (для того чтобы поправить свою породу, как он
выразился однажды сам), - Митя-зятек рассыпался подзвонком:
- А у меня, мужики, супружница попервости ни в какую: сперва службу
сослужи, а потом "бомбу".
- Ну и сослужил, Митя? - скорчил сухую рожу Венька Иняхин. Этот любой
разговор на жеребятину переводил.
- Сослужил, - простодушно ответил Митя. - Сбегал на реку. Три окушка
ничего, годявых принес.
Митя не врал. Ни для кого сейчас нет рыбы в Пинеге из-за этой жары, а
Митя окуней берет голыми руками - Михаил сам видел. Забредет это на луду, на
камешник, туда, где окунь держится, руки до плеча в воду и шасть-шасть вверх
по течению, а потом раз - как капкан сработали руки, и вот уже красноперая
рыбина в воздухе.
- Ну а после-то "бомбы" что было, Митя? - не унимался Венька. - Сенцо
але кроватка?
Белобрысенькая Зоя-зоотехник - за спиной у Михаила стояла - тихонько
отступила в сторону: поняла, какая сейчас служба пойдет.
Но тут ударила в свои струны Суса-балалайка. Михаил давно уже заметил:
строгость на себя напускает (и лоб свой прыщеватый хмурит и губами
перебирает)- верный признак того, что на речу себя настраивает, и вот
взыграла:
- У нас, товарищи рабочие, худо выполняется важнейшее постановление...
в части увеличения скота в личном пользовании.
- Это чего, Сусанна Федоровна? - удивленно раскрыл рот Филя-петух. -
Опять, значит, чтобы коров у себя заводили?
- Совершенно верно, товарищ Постников. Подсобное хозяйство колхозника и
рабочего - это важный резерв увеличения сельскохозяйственной продукции в
стране...
- Интересно, интересно! - сказал Михаил.
- Тебя это, Пряслин, не касается. Ты это постановление хорошо
выполняешь.
- Нет, касается! - Михаила - в жару, в засуху - так всего и затрясло. -
А пять лет назад что ты бренчала? Корова картину нам портит... Грязь да вонь
от коровы... Культурно жить не дает...
Суса будто не слышала. Отыскала глазами Зою-зоотехника - и к ней как
секретарю комсомольской организации:
- Ты, товарищ Малкина, думаешь, нет чего? У нас двадцать восемь
комсомольцев налицо, большая сила, а где ваша авангардная роль в данном
вопросе?
- У них авангардная роль еще полностью по части сенотерапии не
выполнена.
Смех, хохот сразу в сорок глоток. Даже Петр Житов, только что
вывернувшийся из-за угла с двумя холостягами в обнимку - кумачово-красный, с
пронзительно-светлыми глазами (не иначе как только что отбомбились), - даже
Петр Житов заржал. Потому что Таборский - это он, конечно, ввернул - попал в
точку: непонятная какая-то привычка появилась у нынешней молодежи - как
вечер, так и под угор на луг сено нюхать, хотя при нынешней жаре близко к
этому сену подойти нельзя: как от печи, от зародов зноем несет.
Суса не дрогнула, а и управляющему мозги вправила:
- Тебе бы, товарищ Таборский, тоже не мешало сделать серьезные выводы.
У кого до четырнадцати голов поголовье крупного рогатого скота в личном
секторе доведено...
Тут уж Михаил прямо заорал:
- Оба вы хорошо поработали! А ты дак, Обросова, на каждом собранье:
кончать надоть с частным сектором. С частным! А не с личным. Это ты сегодня
с личным-то запела, потому что пластинку переменили, другой настрой
балалайке твоей дали...