Креолка продолжала слушать, но уже не столь безучастно. И едва ли нашлась бы женщина, которая не была бы польщена таким красноречивым и горячим признанием. Хотя в ее взгляде не было поощрения, но в нем мелькнула жалость. Но она ничего не сказала.
Колхаун продолжал:
- Да, Лу, это правда. Я испробовал и то, и другое, и третье. Шесть лет - это достаточно большой срок. От Миссисипи до Мексики - немалое расстояние, а я поехал туда только для того, чтобы забыть тебя. Но это не помогло. Вернувшись, я предался кутежам. Новый Орлеан это хорошо знает. Я не скажу, что чувство мое стало сильнее оттого, что я хотел заглушить его: сильнее оно стать уже не могло. С того самого часа, как ты взяла меня за руку и назвала кузеном - красивым кузеном, Лу!
-я не помню, чтобы оно хоть сколько-нибудь изменилось. Только разве когда ревность заставила меня ненавидеть тебя так сильно, что я готов был убить тебя!
- Как ты можешь так говорить, Кассий! Это дико! Даже просто глупо!
- И в то же время это вполне серьезно. Я так ревновал тебя, что порой мне было трудно держать себя в руках. Скрыть же своего раздражения я не мог, и ты это хорошо знаешь.
- Но чем же я виновата, Кассий? Ведь я никогда не давала тебе повода думать...
- Я знaю, чтo ты хочешь сказать. Можешь не договаривать. Я сам договорю за тебя: "думать, что я любила тебя". Вот что ты хотела сказать. Я и не утверждаю этого, - продолжал он с возрастающим отчаянием. - Я не обвиняю тебя в том, что ты кокетничала со мной. Виноват Бог, который наградил тебя такой красотой, или дьявол, который заставил меня взглянуть на тебя!
- Твои слова причиняют мне только боль. Я не думаю, что ты льстишь мне. Ты слишком горячо говоришь, чтобы подозревать тебя в этом. Но поверь Кассий, тебе это только кажется, и ты легко можешь освободиться от своей фантазии. Ведь есть же много женщин гораздо красивее меня, которые были бы польщены таким признанием. Почему бы тебе не обратиться к ним?
- Почему? - с горечью повторил он. - Какой праздный вопрос!
- Я повторяю его и не считаю праздным. Ведь я должна честно сказать тебе, Кассий, что не люблю тебя и никогда не полюблю.
- Значит, ты не выйдешь за меня замуж?
- Вот это уж совсем нелепый вопрос! Я тебе сказала, что не люблю тебя. И этого, мне кажется, достаточно.
- А я сказал, что люблю тебя! Но это лишь одна из причин, почему я хочу, чтобы ты стала моей женой, - есть еще и другие. Хочешь ли ты выслушать все?
Теперь Колхаун уже больше не просил. Он снова стал похож на ягуара.
- Ты сказал, что есть и другие причины? Назови их, я ничего не боюсь.
- Вот как! - усмехнулся он. - Ты не боишься?
- Нет, не боюсь. Чего мне бояться?
- Конечно, бояться надо не тебе, а твоему отцу.
- Говори. Все, что относится к отцу, касается и меня. Я
- его дочь. Теперь, увы, единственное дитя... Продолжай, Кассий. Что за тучи собираются над ним?
- Не тучи, Лу, а нечто гораздо более серьезное и реальное. Трудности, с которыми он не в силах справиться. Ты заставляешь меня говорить о вещах, которые тебе вовсе не следует знать.
- О, неужели? Ты ошибаешься, кузен. Я все уже знаю. Мне известно, что мой отец запутался в долгах и что его кредитор - ты. Как я могла не заметить этого? Та надменность, с какой ты держишься в нашем доме, твоя заносчивость, даже в присутствии слуг, достаточно ясно показали им, что за этим что-то скрывается. Ты хозяин Каса-дель-Корво, я знаю это. Но надо мной ты не властен.
Колхаун был обескуражен этим смелым ответом. Карта, на которую он рассчитывал, по-видимому, не могла принести ему взятки. И он не стал с нее ходить. У него в руках был более сильный козырь.
- Вот как! - насмешливо ответил он. - Ну что же, пусть я не властен над твоим сердцем, но все же твое счастье в моих руках. Я знаю, из-за какого презренного негодяя ты мне отказала...
- О ком ты говоришь?
- Какая ты недогадливая!
- Да. Но, может быть, под презренным негодяем ты подразумеваешь себя? В таком случае, я догадаюсь легко. Описание достаточно точное.
- Пусть так, - ответил Колхаун, побагровев от ярости, но все еще сдерживаясь. - Раз ты считаешь меня презренным негодяем, то вряд ли я уроню себя в твоих глазах, если расскажу, что я собираюсь с тобой сделать.
- Сделать со мной? Ты слишком самоуверен, кузен. Ты разговариваешь, словно я твоя служанка или рабыня. К счастью, это не так!
Колхаун не выдержал ее негодующего взгляда и промолчал.
- Что же ты собираешься сделать со мной? Мне будет интересно это узнать, - продолжала она.
- Ты это узнаешь.
- Ты выгонишь меня в прерию или запрешь в монастырь? Или... может быть, в тюрьму?
- Последнее, наверно, пришлось бы тебе по душе, при условии, что тебя заперли бы в компании с...
- Продолжайте, сэр: какова будет моя судьба? Я сгораю от нетерпения, - сказала Луиза.
- Не торопись. Первое действие разыграется завтра.
- Так скоро? А где, можно узнать?
- В суде.
- Каким образом, сэр?
- Очень просто: ты будешь стоять перед лицом судьи и двенадцати присяжных.
- Вам угодно шутить, капитан Колхаун, но я дoлжнa сказать, что мне не нравится ваше остроумие.
- Остроумие здесь ни при чем... Я говорю совершенно серьезно. Завтра суд. Мистер Морис Джеральд... или как его там... предстанет перед ним по обвинению в убийстве твоего брата.
- Это ложь! Морис Джеральд не...
- ...не совершал этого преступления? Это надо доказать. Я же не сомневаюсь, что будет доказана его виновность. И самые веские улики против него мы услышим из твоих же уст, к полному удовлетворению присяжных.
Точно испуганная газель, смотрела креолка на кузена широко раскрытыми, полными недоумения и тревоги глазами.
Прошло несколько секунд, прежде чем Луиза смогла заговорить. Она молчала, охваченная внезапно нахлынувшими сомнениями, подозрениями, страхами.
- Я тебя не понимаю... - сказала она наконец. - Ты говоришь, что меня вызовут в суд. Для чего? Хоть я и сестра того, кто... но я ничего не знаю и не могу ничего прибавить к тому, что известно всем.
- Так ли? Нет, тебе известно гораздо больше. Например, что в ночь убийства ты назначила Джеральду свидание в нашем саду. И никто не знает лучше тебя, что произошло во время этого тайного свидания. Как Генри прервал его, как он был вне себя от возмущения при мысли о позоре, который ложится не только на его сестру, но и на всю семью, как, наконец, он грозил убить виновника и как в этом ему помешало заступничество женщины, увлеченной этим негодяем. Никому также неизвестно, что произошло потом: как Генри сдуру бросился за этим мерзавцем и зачем он это сделал. Свидетелей этого было лишь двое.
- Двое? Кто же?
Вопрос был задан машинально и поэтому прозвучал почти спокойно.
Ответ был не менее хладнокровным:
- Один был Кассий Колхаун, другая - Луиза Пойндекстер.
Она не вздрогнула. Она не выразила никакого удивления. То, что было уже сказано, подготовило ее к этому.
Она только вызывающе бросила:
- Ну?
- Ну, - подхватил Колхаун, обескураженный тем, что его слова не произвели впечатления, - теперь ты меня понимаешь...
- Не больше, чем прежде.
- Ты хочешь, чтобы я объяснил яснее?
- Как угодно.
- Хорошо. Есть только одна возможность спасти твоего отца от разорения, а тебя от позора. Ты понимаешь, о чем я говорю?
- Кажется, понимаю.
- Теперь ты не откажешь мне?
- Теперь скорее, чем когда-либо.
- Пусть будет так. Значит, завтра... и это не праздные слова, - завтра в это время ты выступишь свидетелем в суде?
- Гнусный шпион! Прочь с моих глаз! Сию же минуту, или я позову отца!
- Не утруждай себя. Я не буду больше навязывать своего общества, если оно тебе так неприятно. Обдумай все хорошенько. Может быть, до начала суда ты еще изменишь свое решение. Если так, то, надеюсь, ты дашь мне знать вовремя. Спокойной ночи, Лу! Я иду спать с мыслью о тебе.
С этой насмешкой, почти столь же горькой для него, как и для нее, Колхаун вышел из комнаты. Вид у него был далеко не торжествующий.
Луиза прислушивалась, пока звук его шагов не замер.
Потом она беспомощно опустилась в кресло, словно гордые и гневные мысли, которые до сих пор поддерживали ее силы, вдруг исчезли. Крепко прижав руки к груди, она старалась успокоить сердце, терзаемое новым страхом.
Глава LXXXVI. ТЕХАССКИЙ СУД
Наступает утро следующего дня. Румяная заря, поднявшись из волн Атлантического океана, улыбается саванне Техаса.
Ее розовые лучи целуют песчаные дюны Мексиканского залива и почти в тот же миг освещают флаг форта Индж, в ста пятидесяти милях к востоку от залива Матагорда.
Утренний ветерок разворачивает полотнище поднимающегося флага.
Пожалуй, впервые звездному флагу предстояло развеваться над столь потрясающим спектаклем.
Можно сказать, что в эти ранние часы рассвета действие уже началось.
Вместе с первыми лучами зари со всех сторон появляются всадники, направляющиеся к форту. Они едут вдвоем, втроем, а иногда и группами по пять-шесть человек; прибыв на место, они спешиваются и привязывают лошадей к частоколу.
Потом они собираются в кучки на плац-параде и разговаривают или отправляются в поселок; все они, раньше или позже, по очереди заходят в гостиницу, чтобы засвидетельствовать почтение хозяину, который встречает их за стойкой бара.
Люди, собравшиеся здесь, принадлежат к разным национальностям - среди них можно встретить представителей почти любой страны Европы. Большинство из них - крепкий, рослый народ, потомки первых поселенцев, которые воевали с индейцами, и, вытеснив их с земли, орошенной кровью, построили бревенчатые хижины на месте, где были вигвамы, а потом занялись рубкой леса по берегам Миссисипи. Некоторые из присутствующих занимаются возделыванием кукурузы, другие предпочитают хлопок, а многие - из более южных мест - перебрались в Техас, чтобы заняться разведением сахарного тростника или табака.