Смекни!
smekni.com

Чевенгур 2 (стр. 40 из 82)

течение долголетия произошел Чевенгур: в нем собралось

население. С тех пор прохожие рабочие ушли, а город остался,

надеясь на бога.

-- А ты тоже рабочее тело на пустяк пищи менял? -- спросил

Чепурный.

-- Нет, -- сказал Алексей Алексеевич, -- я человек

служащий, мое дело

-- мысль на бумаге.

Во мне сейчас стронулось одно талантливое чувство, --

произнес далее Чепурный. -- Нет вот у меня секретаря, что мог

бы меня сразу записывать!.. В первую очередь необходимо

ликвидировать плоть нетрудовых элементов!..

С тех пор Алексей Алексеевич не видел Чепурного и, что

случилось в Чевенгуре, не знал. Земский комитет был, конечно,

срочно и навсегда упразднен, а члены его разошлись по своим

родственникам. Нынче же Полюбезьев хотел свидания с Чепурным на

другую тему -- теперь он в социализме благодаря объявленной

Лениным кооперации почувствовал живую святость и желал

Советской власти добра. Ни одного знакомого человека Алексею

Алексеевичу не встретилось -- ходили какие-то худые люди и

думали о чем-то будущем. На самой околице Чевенгура человек

двадцать тихо передвигали деревянный дом, а два всадника с

радостью наблюдали работу.

Одного всадника Полюбезьев узнал.

-- Товарищ Чепурный! Разрешите вызвать вас на краткое

собеседование.

-- Полюбезьев! -- узнал Алексея Алексеевича Чепурный,

помнивший все конкретное. -- Говори, пожалуйста, что тебе

причитается.

-- Мне о кооперации хочется вкратце сказать... Читали,

товарищ Чепурный, про нравственный путь к социализму в газете

обездоленных под тем же названием, а именно "Беднота"?

Чепурный ничего не читал.

-- Какая кооперация? Какой тебе путь, когда мы дошли? Что

ты, дорогой гражданин! Это вы тут жили ради бога на рабочей

дороге. Теперь, братец ты мой, путей нету -- люди доехали.

-- Куда? -- покорно спросил Алексей Алексеевич, утрачивая

кооперативную надежду в сердце.

-- Как куда? -- в коммунизм жизни. Читал Карла Маркса?

-- Нет, товарищ Чепурный.

-- А вот надо читать, дорогой товарищ: история уж

кончилась, а ты и не заметил.

Алексей Алексеевич смолк без вопроса и пошел вдаль, где

росли старые травы, жили прежние люди и ждала мужа

жена-старушка. Там, может быть, грустно и трудно живется, но

там Алексей Алексеевич родился, рос и плакал иногда в молодых

летах. Он вспомнил свою домашнюю мебель, свой ветхий двор,

супругу и был рад, что они тоже не знали Карла Маркса и поэтому

не расстанутся со своим мужем и хозяином.

Копенкин не успел прочитать Карла Маркса и смутился перед

образованностью Чепурного.

-- А что? -- спросил Копенкин. -- У вас здесь обязательно

читают Карла Маркса?

Чепурный прекратил беспокойство Копенкина:

-- Да это я человека попугал. Я и сам его сроду не читал.

Так, слышал кое-что на митингах -- вот и агитирую. Да и не

нужно читать: это, знаешь, раньше люди читали да писали, а жить

-- ни черта не жили, все для других людей путей искали.

-- Почему это нынче в городе дома передвигают и сады на

руках носят? -- разглядывал Копенкин.

-- А сегодня субботник, -- объяснил Чепурный. -- Люди в

Чевенгур прибыли пешим ходом и усердствуют, чтоб жить в

товарищеской тесноте.

У Чепурного не было определенного местожительства, как и у

всех чевенгурцев. Благодаря таким условиям Чепурный и Копенкин

остановились в одном кирпичном доме, который участники

субботника не могли стронуть с места. В кухне спали на сумках

два человека, похожие на странников, а третий искусственно

жарил картошку, употребляя вместо постного масла воду из

холодного чайника.

-- Товарищ Пиюся! -- обратился к этому человеку Чепурный.

-- Тебе чего?

-- Ты не знаешь, где теперь товарищ Прокофий находится?

Пиюся не спешил отвечать на такой мелкий вопрос и боролся с

горевшей картошкой.

-- С бабой твоей где-нибудь находится, -- сказал он.

-- Ты оставайся здесь, -- сказал Копенкину Чепурный, -- а я

пойду Клабздюшу поищу: дюже женщина милая!

Копенкин разнуздался от одежды, постелил ее на пол и лег

полуголым, а неотлучное оружие сложил горкой рядом с собой.

Хотя в Чевенгуре было тепло и пахло товарищеским духом,

Копенкин, быть может от утомления, чувствовал себя печальным и

сердце его тянуло ехать куда-то дальше. Пока что он не заметил

в Чевенгуре явного и очевидного социализма -- той трогательной,

но твердой и нравоучительной красоты среди природы, где бы

могла родиться вторая маленькая Роза Люксембург либо научно

воскреснуть первая, погибшая в германской буржуазной земле.

Копенкин уже спрашивал Чепурного -- что же делать в Чевенгуре?

И тот ответил: ничего, у нас нет нужды и занятий -- будешь себе

внутренне жить! У нас в Чевенгуре хорошо -- мы мобилизовали

солнце на вечную работу, а общество распустили навсегда!

Копенкин видел, что он глупей Чепурного, и безответно

молчал. Еще раньше того, в дороге, он робко поинтересовался:

чем бы занималась у них Роза Люксембург? Чепурный на это

особого ничего не сообщил, сказал только: вот приедем в

Чевенгур, спроси у нашего Прокофия -- он все может ясно

выражать, а я только даю ему руководящее революционное

предчувствие! Ты думаешь: я своими словами с тобой

разговаривал? Нет, меня Прокофий научил!

Пиюся изжарил наконец картошку на воде и стал будить двоих

спящих странников. Копенкин тоже поднялся поесть немного, чтобы

при полном желудке, после еды, скорей уснуть и перестать

печалиться.

-- Правда, что хорошо в Чевенгуре люди живут? -- спросил он

у Пиюси.

-- Не жалуются! -- не спеша ответил тот.

-- А где ж тут есть социализм?

-- Тебе на новый глаз видней, -- неохотно объяснял Пиюся.

-- Чепурный говорит, что мы от привычки ни свободы, ни блага не

видим -- мы-то ведь здешние, два года тут живем.

-- А раньше кто тут жил?

-- Раньше буржуи жили. Для них мы с Чепурным второе

пришествие организовали.

-- Да ведь теперь -- наука, разве это мыслимо?

-- А то нет?

-- Да как же так? Говори круглей?

-- А что я тебе -- сочинитель, что ль? Был просто внезапный

случай, по распоряженью обычайки.

-- Чрезвычайки?

-- Ну да.

-- Ага, -- смутно понял Копенкин. -- Это вполне правильно.

Пролетарская Сила, привязанная на дворе к плетневой огороже,

тихо ворчала на обступивших ее людей; многие хотели оседлать

незнакомую мощную лошадь и окружить на ней Чевенгур по межевой

дороге. Но Пролетарская Сила угрюмо отстраняла желающих --

зубами, мордой и ногами.

-- Ведь ты ж теперь народная скотина! -- с миром уговаривал

ее худой чевенгурец. -- Чего ж ты бушуешь?

Копенкин услышал грустный голос своего коня и вышел к нему.

-- Отстранитесь, -- сказал он всем свободным людям. -- Не

видите, лупачи, конь свое сердце имеет!

-- Видим, -- убежденно ответил один чевенгурец. -- Мы живем

по-товарищески, а твой конь -- буржуй.

Копенкин, забыв уважение к присутствующим угнетенным,

защитил пролетарскую честь коня.

-- Врешь, бродяга, на моей лошади революция пять лет

ездила, а ты сам на революции верхом сидишь!

Копенкин дальше уже не мог выговорить своей досады -- он

невнятно чувствовал, что эти люди гораздо умнее его, но как-то

одиноко становилось Копенкину от такого чужого ума. Он вспомнил

Дванова, исполняющего жизнь вперед разума и пользы, -- и

заскучал по нем.

Синий воздух над Чевенгуром стоял высокой тоскою, и дорога

до друга лежала свыше сил коня.

Охваченный грустью, подозрением и тревожным гневом, Копенкин

решил сейчас же, на сыром месте, проверить революцию в

Чевенгуре. "Не тут ли находится резерв бандитизма? -- ревниво

подумал Копенкин. -- Я им сейчас коммунизм втугачку покажу,

окопавшимся гадам!"

Копенкин попил воды в кухне и целиком снарядился. "Ишь

сволочи, даже конь против них волнуется! -- с негодованием

соображал Копенкин. -- Они думают, коммунизм -- это ум и

польза, а тела в нем нету, -- просто себе пустяк и завоевание!"

Лошадь Копенкина всегда была готова для боевой срочной

работы и с гулкой страстью скопленных сил приняла Копенкина на

свою просторную товарищескую спину.

-- Скачи впереди, показывай мне Совет! -- погрозился

Копенкин неизвестному уличному прохожему. Тот попробовал

объяснить свое положение, но Копенкин вынул саблю -- и человек

побежал вровень с Пролетарской Силой. Иногда проводник

оборачивался и кричал попреки, что в Чевенгуре человек не

трудится и не бегает, а все налоги и повинности несет солнце.

"Может, здесь живут одни отпускники из команды

выздоравливающих? -- молча сомневался Копенкин. -- Либо в

царскую войну здесь были лазареты!.."

-- Неужели солнце должно наперед коня бежать, а ты лежать

пойдешь? -- спросил Копенкин у бегущего.

Чевенгурец схватился за стремя, чтобы успокоить свое частое

дыхание и ответить.

-- У нас, товарищ, тут покой человеку: спешили одни буржуи,

им жрать и угнетать надо было. А мы кушаем да дружим... Вон

тебе Совет.

Копенкин медленно прочитал громадную малиновую вывеску над

воротами кладбища: "Совет социального человечества

Чевенгурского освобожденного района".

Сам же Совет помещался в церкви. Копенкин проехал по

кладбищенской дорожке к паперти храма. "Приидите ко мне все

труждающиеся и обремененные и аз упокою вы"

-- написано было дугой над входом в церковь. И слова те

тронули Копенкина, хотя он помнил, чей это лозунг.

"Где же мой покой? -- подумал он и увидел в своем сердце

усталость. -- Да нет, никогда ты людей не успокоишь: ты же не

класс, а личность. Нынче б ты эсером был, а я б тебя

расходовал".

Пролетарская Сила, не сгибаясь, прошла в помещение

прохладного храма, и всадник въехал в церковь с удивлением

возвращенного детства, словно он очутился на родине в