Смекни!
smekni.com

Чевенгур 2 (стр. 52 из 82)

влиться обратно в пролетариат и жить. Чепурный отстал от Жеева

и прилег в уютной траве чевенгурской непроезжей улицы. Он знал,

что Ленин сейчас думает о Чевенгуре и о чевенгурских

большевиках, хотя ему неизвестны фамилии чевенгурских

товарищей. Ленин, наверное, пишет Чепурному письмо, чтобы он не

спал, сторожил коммунизм в Чевенгуре и привлекал к себе чувство

и жизнь всего низового безымянного народа, -- чтобы Чепурный

ничего не боялся, потому что долгое время истории кончилось, и

бедность и горе размножились настолько, что, кроме них, ничего

не осталось, -- чтобы Чепурный со всеми товарищами ожидал к

себе в коммунизм его, Ленина, в гости, дабы обнять в Чевенгуре

всех мучеников земли и положить конец движению несчастья в

жизни. А затем Ленин шлет поклон и приказывает упрочиться

коммунизму в Чевенгуре навеки.

Здесь Чепурный встал, покойный и отдохнувший, лишь слегка

сожалея об отсутствии какого-нибудь буржуя или просто лишнего

бойца, чтобы сейчас же послать его пешком к Ленину в его Кремль

с депешей из Чевенгура.

-- Вот где, наверное, уже старый коммунизм -- в Кремле, --

завидовал Чепурный. -- Там же Ленин... А вдруг меня и в Кремле

Японцем зовут -- это же буржуазия меня так прозвала, а теперь

послать правильную фамилию не с кем...

В кирпичном доме горела лампа, и восемь большевиков не

спали, ожидая какой-нибудь опасности. Чепурный пришел и сказал

им:

-- Надо, товарищи, что-нибудь самим думать -- Прокофия

теперь на вас нет... Город стоит открытый, идей нигде не

написано -- кто и зачем тут живет, прохожим товарищам будет

неизвестно. То же и с полами -- их надо вымыть, Жеев правильно

заметил эту разруху, а дома ветром продуть, а то идешь -- и

везде еще пахнет буржуазией... Надо нам, товарищи, теперь

думать, иначе зачем мы здесь, скажи пожалуйста!

Каждый чевенгурский большевик застыдился и старался думать.

Кирей стал слушать шум в своей голове и ожидать оттуда думы,

пока у него от усердия и прилива крови не закипела сера в ушах.

Тогда Кирей подошел к Чепурному поближе и с тихой

совестливостью сообщил:

-- Товарищ Чепурный, у меня от ума гной из ушей выходит, а

дума никак...

Чепурный вместо думы дал другое прямое поручение Кирею:

-- Ты ступай и ходи кругом города -- не слыхать ли чего:

может, там кто-нибудь бродит, может, так стоит и боится. Ты его

сразу не кончай, а тащи живым сюда -- мы его тут проверим.

-- Это я могу, -- согласился Кирей, -- ночь велика, весь

город выволокут в степь, пока мы думаем...

-- Так оно и будет, -- забеспокоился Чепурный. -- А без

города нам с тобой не жизнь, а опять одна идея и война.

Кирей пошел на воздух сторожить коммунизм, а остальные

большевики сидели, думали и слышали, как сосет фитиль керосин в

лампе. Настолько же тихо было снаружи -- в гулкой пустоте

ночного мрака и завоеванного имущества долго раздавались

бредущие умолкающие шаги Кирея.

Один Жеев сидел не зря -- он выдумал символ, слышанный

однажды на военном митинге в боевой степи. Жеев сказал, чтобы

дали ему чистой материи и он напишет то, от чего прохожие

пролетарии обрадуются и не минуют Чевенгура. Чепурный сам пошел

в бывший дом буржуя и принес оттуда чистое полотно. Жеев

расправил полотно против света и одобрил его.

-- Жалко, -- сказал Жеев про полотно. -- Сколько тут

усердия и чистых женских рук положено. Хорошо бы и большевицким

бабам научиться делать такое ласковое добро.

Жеев лег на живот и начал рисовать на полотне буквы печным

углем. Все стояли вокруг Жеева и сочувствовали ему, потому что

Жеев сразу должен выразить революцию, чтобы всем полегчало.

И Жеев, торопимый общим терпением, усердно пробираясь сквозь

собственную память, написал символ Чевенгура:

"Товарищи бедные. Вы сделали всякое удобство и вещь на

свете, а теперь разрушили и желаете лучшего -- друг друга. Ради

того в Чевенгуре приобретаются товарищи с прохожих дорог".

Чепурный одобрил символ первым.

-- Верно, -- сказал он, -- и я то же чувствовал: имущество

ведь одна только текущая польза, а товарищи -- необходимость,

без них ничего не победишь и сам стервой станешь.

И все восемь человек понесли полотно сквозь пустой город --

вешать на шест близ битой дороги, где могут появиться люди.

Чепурный работать не торопился -- он боялся, что все лягут

спать, а он один останется тосковать и тревожиться в эту вторую

коммунистическую ночь; среди товарищей его душа расточалась

суетой, и от такого расхода внутренних сил было менее страшно.

Когда нашли и приладили два места, то подул полуночный ветер --

это обрадовало Чепурного: раз буржуев нет, а ветер дует

по-прежнему и шесты качаются, значит, буржуазия окончательно не

природная сила.

Кирей должен беспрерывно ходить вокруг города, но его не

было слышно, и восемь большевиков стояли, обдуваемые ночным

ветром, слушали шум в степи и не расставались, чтобы сторожить

друг друга от резкой ночной опасности, которая могла внезапно

раздаться из волнующей тьмы. Жеев не мог ожидать врага так

долго, не убив его; он один пошел в степь -- в глубокую

разведку, а семь человек остались ждать его в резерве, чтобы не

бросать города на одного Кирея. Семеро большевиков прилегли для

тепла на землю и прислушались к окружающей ночи, быть может,

укрывающей врагов уютом своего мрака.

Чепурный первый расслышал какой-то тихий скрежет -- не то

далеко, не то близко; что-то двигалось и угрожало Чевенгуру; но

движение той таинственной принадлежности было очень медленное

-- может быть, от тяжести и силы, а может

-- от порчи и усталости.

Чепурный встал на ноги, и все встали с ним. Раздраженный

сжатый огонь мгновенно осветил неизвестное облачное

пространство, будто погасла заря над чьим-то сновидением, -- и

удар выстрела пронесся ветром над пригибающимися травами.

Чепурный и шестеро с ним побежали вперед привычной цепью.

Выстрел не повторялся, и, пробежав настолько, пока сердце,

перечувствовав войну и революцию, не распухло до горла,

Чепурный оглянулся на покинутый Чевенгур. В Чевенгуре горел

огонь.

-- Товарищи, стойте все сразу! -- закричал Чепурный. -- Нас

обошли... Жеев, Кеша, давайте все сюда! Пиюся, бей всех

напролом! Куда ты уехал? Ты видишь, я ослаб от коммунизма...

Чепурный не мог подняться с земли от тяжести налившегося

кровью, занявшего все тело сердца; он лежал с наганом, худой и

заболевший; шестеро большевиков стояли над ним с оружием и

следили за степью, Чевенгуром и за упавшим товарищем.

-- Не расставаться! -- сказал Кеша. -- Берите Японца на

руки, и тронемся на Чевенгур -- там наша власть, чего ради

кидать бессемейного человека...

Большевики пошли на Чевенгур. Чепурного они несли недолго,

потому что у него сердце скоро опало и стало на свое маленькое

место. В Чевенгуре горел чей-то покойный домашний огонь, а в

степи ничего не скрежетало. Большевики молча двигались своим

военно-степным шагом, пока не увидели траву, освещенную огнем

через окно, и тень той травы на прохожей середине улицы.

Большевики без команды стали в ряд, грудью против

самосветящегося окна врага, подняли оружие и дали залп через

стекло внутрь жилища. Домашний огонь потух, и в провал рамы из

среды образовавшейся тьмы жилища выставилось светлое лицо

Кирея; он глядел один на семерых, гадая про себя -- кто это

такие, стреляющие в Чевенгуре кроме него, ночного сторожа

коммунизма.

Чепурный освоился с собой и обратился к Кирею:

-- Чего ты керосин жгешь молча в пустом городе, когда в

степи бандит ликует? Чего ты город сиротой бросаешь, когда

завтра пролетариат сюда маршем войдет? Скажи мне, пожалуйста!

Кирей одумался и ответил:

-- Я, товарищ Чепурный, спал и видел во сне весь Чевенгур,

как с дерева, -- кругом голо, а в городе безлюдно... А если

шагом ходить, то видно мало и ветер, как бандит, тебе в уши

наговаривает, хоть стреляй по нем, если б тело его было...

-- А зачем газ жег, отсталая твоя голова? -- спрашивал

Чепурный. -- Чем пролетариат будет освещаться, когда нагрянет?

Ведь пролетарий чтение любит, партийная твоя душа, а ты керосин

его пожег!

-- Я в темноте без музыки уснуть не могу, товарищ Чепурный,

-- открылся Кирей. -- Я спать люблю на веселом месте, где огонь

горит... Мне хоть муха, а пусть жужжит...

-- Ну, ступай и ходи без сна по околице, -- сказал

Чепурный, -- а мы Жеева пойдем выручать... Целого товарища

бросили из-за твоего сигнала...

Выйдя на конец Чевенгура, семеро товарищей легли на степь и

послушали -- не скрежещет ли что вдалеке и не шагает ли обратно

Жеев, или он уже мертвым лежит до утра. Кирей дошел после и

сказал всем лежащим:

-- Вы легли, а там человек погибает, я бы сам за ним побег,

да город стерегу...

Кеша отозвался Кирею, что нельзя пролетариат променять на

одного Жеева -- здесь банды могут город сжечь, если все

погонятся спасать одну личность Жеева.

-- Город я потушу, -- пообещал Кирей, -- тут колодцы есть.

А Жеев, может, уж без души лежит. Чего ж вам пролетария ждать,

когда его нет, а Жеев был.

Чепурный и Кеша вскочили и без сожаления о Чевенгуре

бросились в степную продолжающуюся ночь, и остальные пять

товарищей не отставали от них.

Кирей зашел за плетень, подстелил под голову лопух и лег

слушать врага до утра.

Облака немного осели на края земли, небо прояснилось

посредине -- и Кирей глядел на звезду, она на него, чтобы было

нескучно. Все большевики вышли из Чевенгура, один Кирей лежал,

окруженный степью, как империей, и думал: живу я и живу -- а

чего живу? А наверно, чтоб было мне строго хорошо -- вся же

революция обо мне заботится, поневоле выйдет приятно... Сейчас

только плохо; Прошка говорил -- это прогресс покуда не