- Поедем. Не беспокойтесь, - сказал Бонелло.
- Брюхо армии - ее ноги, - сказал я.
- Что? - спросил сержант.
- Поесть нужно.
- Да. Но время дорого.
- Наверно, сучьи дети, уже наелись, - сказал Пиани. Сержанты посмотрели на него. Они нас всех ненавидели.
- Вы знаете дорогу? - спросил меня один из них.
- Нет, - сказал я. Они посмотрели друг на друга.
- Лучше всего, если мы тронемся сейчас же, - сказал первый.
- Мы сейчас и тронемся, - сказал я.
Я выпил еще чашку красного вина. Оно казалось очень вкусным после сыра и яблок.
- Захватите сыр, - сказал я и вышел. Бонелло вышел вслед за мной с большой бутылью вина.
- Это слишком громоздко, - сказал я. Он посмотрел на вино с сожалением.
- Пожалуй, что так, - сказал он. - Дайте-ка мне фляги.
Он наполнил фляги, и немного вина пролилось на каменный пол. Потом он поднял бутыль и поставил ее у самой двери.
- Австрийцам не нужно будет выламывать дверь, чтобы найти вино, - сказал он.
- Надо двигать, - сказал я. - Мы с Пиани отправляемся вперед.
Оба сержанта уже сидели рядом с Бонелло. Девушки ели яблоки и сыр. Аймо курил. Мы поехали по узкой дороге. Я оглянулся на две другие машины и на фермерский дом. Это был хороший, низкий, прочный дом, и колодец был обнесен красивыми железными перилами. Впереди была дорога, узкая и грязная, и по сторонам ее шла высокая изгородь. Сзади, один за другим, следовали наши автомобили. Глава двадцать девятая
В полдень мы увязли на топкой дороге, по нашим расчетам километрах в десяти от Удине. Дождь перестал еще утром, и уже три раза мы слышали приближение самолетов, видели, как они пролетали в небе над нами, следили, как они забирали далеко влево, и слышали грохот бомбежки на главном шоссе. Мы путались в сети проселочных дорог и не раз попадали на такие, которые кончались тупиком, но неизменно, возвращаясь назад и находя другие дороги, приближались к Удине. Но вот машина Аймо, давая задний ход, чтоб выбраться из тупика, застряла в рыхлой земле у обочины, и колеса, буксуя, зарывались все глубже и глубже до тех пор, пока машина не уперлась в землю дифференциалом. Теперь нужно было подкопаться под колеса спереди, подложить прутья, чтобы могли работать цепи, и толкать сзади до тех пор, пока машина не выберется на дорогу. Мы все стояли на дороге вокруг машины. Оба сержанта подошли к машине и осмотрели колеса. Потом они повернулись и пошли по дороге, не говоря ни слова. Я пошел за ними.
- Эй, вы! - сказал я. - Наломайте-ка прутьев.
- Нам нужно идти, - сказал один.
- Ну, живо, - сказал я. - Наломайте прутьев.
- Нам нужно идти, - сказал один. Другой не говорил ничего. Они торопились уйти. Они не смотрели на меня.
- Я вам приказываю вернуться к машине и наломать прутьев, - сказал я. Первый сержант обернулся.
- Нам нужно идти. Через час вы будете отрезаны. Вы не имеете права приказывать нам. Вы нам не начальство.
- Я вам приказываю наломать прутьев, - сказал я. Они повернулись и пошли по дороге.
- Стой! - сказал я. Они продолжали идти по топкой дороге с изгородью по сторонам. - Стой, говорю! - крикнул я. Они прибавили шагу. Я расстегнул кобуру, вынул пистолет, прицелился в того, который больше разговаривал, и спустил курок. Я промахнулся, и они оба бросились бежать. Я выстрелил еще три раза, и один упал. Другой пролез сквозь изгородь и скрылся из виду. Я выстрелил в него сквозь изгородь, когда он побежал по полю. Пистолет дал осечку, и я вставил новую обойму. Я увидел, что второй сержант уже так далеко, что стрелять в него бессмысленно. Он был на другом конце поля и бежал, низко пригнув голову. Я стал заряжать пустую обойму. Подошел Бонелло.
- Дайте я его прикончу, - сказал он. Я передал ему пистолет, и он пошел туда, где поперек дороги лежал ничком сержант инженерной части. Бонелло наклонился, приставил дуло к его голове и нажал спуск. Выстрела не было.
- Надо оттянуть затвор, - сказал я. Он оттянул затвор и выстрелил дважды. Он взял сержанта за ноги и оттащил его на край дороги, так что он лежал теперь у самой изгороди. Он вернулся и отдал мне пистолет.
- Сволочь! - сказал он. Он смотрел на сержанта. - Вы видели, как я его застрелил, tenente?
- Нужно скорей наломать прутьев, - сказал я. - А что, в другого я так и не попал?
- Вероятно, нет, - сказал Аймо. - Так далеко из пистолета не попасть.
- Скотина! - сказал Пиани. Мы ломали прутья и ветки. Из машины все выгрузили. Бонелло копал перед колесами. Когда все было готово, Аймо завел мотор и включил передачу. Колеса стали буксовать, разбрасывая грязь и прутья. Бонелло и я толкали изо всех сил, пока у нас не затрещали суставы. Машина не двигалась с места.
- Раскачайте ее, Барто, - сказал я.
Он дал задний ход, потом снова передний. Колеса только глубже зарывались. Потом машина опять уперлась дифференциалом, и колеса свободно вертелись в вырытых ими ямах. Я выпрямился.
- Попробуем веревкой, - сказал я.
- Я думаю, ничего не выйдет, tenente. Здесь не встать на одной линии.
- Нужно попробовать, - сказал я. - Иначе ее не вытащишь.
Машины Пиани и Бонелло могли встать на одной линии только по длине узкой дороги. Мы привязали одну машину к другой и стали тянуть. Колеса только вертелись на месте в колее.
- Ничего не получается, - закричал я. - Бросьте. Пиани и Бонелло вышли из своих машин и вернулись к нам. Аймо вылез. Девушки сидели на камне, ярдах в двадцати от нас.
- Что вы скажете, tenente? - спросил Бонелло.
- Попробуем еще раз с прутьями, - сказал я. Я смотрел на дорогу. Вина была моя. Я завел их сюда. Солнце почти совсем вышло из-за туч, и тело сержанта лежало у изгороди.
- Подстелим его френч и плащ, - сказал я. Бонелло пошел за ними. Я ломал прутья, а Пиани и Аймо копали впереди и между колес. Я надрезал плащ, потом разорвал его надвое и разложил в грязи под колесами, потом навалил прутьев. Мы приготовились, и Аймо взобрался на сиденье и включил мотор. Колеса буксовали, мы толкали изо всех сил. Но все было напрасно.
- Ну его к ...! - сказал я. - Есть тут у вас что-нибудь нужное, Барто? Аймо влез в машину к Бонелло, захватив с собой сыр, две бутылки вина и плащ. Бонелло, сидя за рулем, осматривал карманы френча сержанта.
- Выбросьте-ка этот френч, - сказал я. - А что будет с выводком Барто?
- Пусть садятся в кузов, - сказал Пиани. - Вряд ли мы далеко уедем.
Я отворил заднюю дверцу машины.
- Ну, - сказал я. - Садитесь.
Обе девушки влезли внутрь и уселись в уголке. Они как будто и не слыхали выстрелов. Я оглянулся назад. Сержант лежал на дороге в грязной фуфайке с длинными рукавами. Я сел рядом с Пиани, и мы тронулись. Мы хотели проехать через поле. Когда машины свернули на поле, я слез и пошел вперед. Если б нам удалось проехать через поле, мы бы выехали на дорогу. Нам не удалось проехать. Земля была слишком рыхлая и топкая. Когда машины застряли окончательно и безнадежно, наполовину уйдя колесами в грязь, мы бросили их среди поля и пошли к Удине пешком.
Когда мы вышли на дорогу, которая вела назад, к главному шоссе, я указал на нее девушкам.
- Идите туда, - сказал я. - Там люди.
Они смотрели на меня. Я вынул бумажник и дал каждой по десять лир.
- Идите туда, - сказал я, указывая пальцем. - Там друзья! Родные!
Они не поняли, но крепко зажали в руке деньги и пошли по дороге. Они оглядывались, словно боясь, что я отниму у них деньги. Я смотрел, как они шли по дороге, плотно закутавшись в шали, боязливо оглядываясь на нас. Все три шофера смеялись.
- Сколько вы дадите мне, если я пойду в ту сторону, tenente? - спросил Бонелло.
- Если уж они попадутся, так пусть лучше в толпе, чем одни, - сказал я.
- Дайте мне две сотни лир, и я пойду назад, прямо в Австрию, - сказал Бонелло.
- Там их у тебя отберут, - сказал Пиани.
- Может быть, война кончится, - сказал Аймо.
Мы шли по дороге так быстро, как только могли. Солнце пробивалось сквозь тучи. Вдоль дороги росли тутовые деревья. Из-за деревьев мне видны были наши машины, точно два больших мебельных фургона, торчавшие среди поля. Пиани тоже оглянулся.
- Придется построить дорогу, чтоб вытащить их оттуда, - сказал он.
- Эх, черт, были бы у нас велосипеды! - сказал Бонелло.
- В Америке ездят на велосипедах? - спросил Аймо.
- Прежде ездили.
- Хорошая вещь, - сказал Аймо. - Прекрасная вещь велосипед.
- Эх, черт, были бы у нас велосипеды! - сказал Еонелло. - Я плохой ходок.
- Что это, стреляют? - спросил я. Мне показалось, что я слышу выстрелы где-то вдалеке.
- Не знаю, - сказал Аймо. Он прислушался.
- Кажется, да, - сказал я.
- Раньше всего мы увидим кавалерию, - сказал Пиани.
- По-моему, у них нет кавалерии.
- Тем лучше, черт возьми, - сказал Бонелло. - Я вовсе не желаю, чтобы какая-нибудь кавалерийская сволочь проткнула меня пикой.
- Ловко вы того сержанта прихлопнули, tenente, - сказал Пиани. Мы шли очень быстро.
- Я его застрелил, - сказал Бонелло. - Я за эту войну еще никого не застрелил, и я всю жизнь мечтал застрелить сержанта.
- Застрелил курицу на насесте, - сказал Пиани. - Не очень-то быстро он летел, когда ты в него стрелял.
- Все равно. Я теперь всегда буду помнить об этом. Я убил эту сволочь, сержанта.
- А что ты скажешь на исповеди? - спросил Аймо.
- Скажу так: благословите меня, отец мой, я убил сержанта.
Все трое засмеялись.
- Он анархист, - сказал Пиани. - Он не ходит в церковь.
- Пиани тоже анархист, - сказал Бонелло.
- Вы действительно анархисты? - спросил я.
- Нет, tenente. Мы социалисты. Мы все из Имолы.
- Вы там никогда не бывали?
- Нет.
- Эх, черт! Славное это местечко, tenente. Приезжайте туда к нам после войны, там есть что посмотреть.
- И там все социалисты?
- Все до единого.
- Это хороший город?
- Еще бы. Вы такого и не видели.
- Как вы стали социалистами?
- Мы все социалисты. Там все до единого - социалисты. Мы всегда были социалистами.
- Приезжайте, tenente. Мы из вас тоже социалиста сделаем.
Впереди дорога сворачивала влево и взбиралась на невысокий холм мимо фруктового сада, обнесенного каменной стеной. Когда дорога пошла в гору, они перестали разговаривать. Мы шли все четверо в ряд, стараясь не замедлять шага. Глава тридцатая