Смекни!
smekni.com

Прощай, оружие (стр. 43 из 48)

- Ты устала, Кэт? - спросил я.

- Нет. Я себя великолепно чувствую.

- Нам не долго ехать.

- Я с удовольствием проедусь, - сказала она. - Не тревожься обо мне, милый. Я себя чувствую прекрасно.

Снег выпал только за три дня до рождества. Как-то утром мы проснулись, и шел снег. В печке гудел огонь, а мы лежали в постели и смотрели, как сыплет снег. Madame Гуттинген убрала посуду после завтрака и подбросила в печку дров. Это была настоящая снежная буря. Madame Гуттинген сказала, что она началась около полуночи. Я подошел к окну и посмотрел, но ничего не мог разглядеть дальше дороги. Дуло и мело со всех сторон. Я снова лег в постель, и мы лежали и разговаривали.

- Хорошо бы походить на лыжах, - сказала Кэтрин. - Такая досада, что мне нельзя на лыжах.

- Мы достанем санки и съедем по дороге вниз. Это для тебя не опаснее, чем в автомобиле.

- А трясти не будет?

- Можно попробовать.

- Хорошо бы, не трясло.

- Немного погодя можно будет выйти погулять по снегу.

- Перед обедом, - сказала Кэтрин, - для аппетита.

- Я и так всегда голоден.

- И я тоже.

Мы вышли в метель. Повсюду намело сугробы, так что нельзя было уйти далеко. Я пошел вперед, протаптывая дорожку, но пока мы добрались до станции, нам пришлось довольно долго идти. Мело так, что невозможно было раскрыть глаза, и мы вошли в маленький кабачок у станции и, метелкой стряхнув друг с друга снег, сели на скамью и спросили вермуту.

- Сегодня сильная буря, - сказала кельнерша.

- Да.

- Снег поздно выпал в этом году.

- Да.

- Что, если я съем плитку шоколада? - спросила Кэтрин. - Или уже скоро завтрак? Я всегда голодна.

- Можешь съесть одну, - сказал я.

- Я возьму с орехами, - сказала Кэтрин.

- С орехами очень вкусный, - сказала девушка. - Я больше всего люблю с орехами.

- Я выпью еще вермуту, - сказал я.

Когда мы вышли, чтоб идти домой, нашу дорожку уже занесло снегом. Только едва заметные углубления остались там, где раньше были следы. Мело прямо в лицо, так что нельзя было раскрыть глаза. Мы почистились и пошли завтракать. Завтрак подавал monsieur Гуттинген.

- Завтра можно будет пойти на лыжах, - сказал он. - Вы ходите на лыжах, мистер Генри?

- Нет. Но я хочу научиться.

- Вы научитесь очень легко. Мой сын приезжает на рождество, он вас научит.

- Чудесно. Когда он должен приехать?

- Завтра вечером.

Когда после обеда мы сидели у печки в маленькой комнате и смотрели в окно, как валит снег, Кэтрин сказала:

- Что, если тебе уехать куда-нибудь одному, милый, побыть среди мужчин, походить на лыжах?

- Зачем мне это?

- Неужели тебе никогда не хочется повидать других людей?

- А тебе хочется повидать других людей?

- Нет.

- И мне нет.

- Я знаю. Но ты другое дело. Я жду ребенка, и поэтому мне приятно ничего не делать. Я знаю, что я стала ужасно глупая и слишком много болтаю, и мне кажется, лучше тебе уехать, а то я тебе надоем.

- Ты хочешь, чтоб я уехал?

- Нет, я хочу, чтоб ты был со мной.

- Ну, так я и не поеду никуда.

- Иди сюда, - сказала она. - Я хочу пощупать шишку у тебя на голове. Большая все-таки шишка. - Она провела по ней пальцами. - Милый, почему бы тебе не отпустить бороду?

- Тебе хочется?

- Просто так, для забавы. Мне хочется посмотреть, какой ты с бородой.

- Ладно. Отпущу бороду. Сейчас же, сию минуту начну отпускать. Это идея. Теперь у меня будет занятие.

- Ты огорчен, что у тебя нет никакого занятия?

- Нет. Я очень доволен. Мне очень хорошо. А тебе?

- Мне чудесно. Но я все боюсь, может быть, теперь, когда я такая, тебе скучно со мной?

- Ох, Кэт! Ты даже не представляешь себе, как сильно я тебя люблю.

- Даже теперь?

- И теперь и всегда. И я вполне счастлив. Разве нам не хорошо тут?

- Очень хорошо, но мне все кажется, что ты какой-то неспокойный.

- Нет. Я иногда вспоминаю фронт и разных людей, но это не тревожит меня. Я ни о чем долго не думаю.

- Кого ты вспоминаешь?

- Ринальди, и священника, и еще всяких людей. Но долго я о них не думаю. Я не хочу думать о войне. Я покончил с ней.

- О чем ты сейчас думаешь?

- Ни о чем.

- Нет, ты думал о чем-то. Скажи.

- Я думал, правда ли, что у Ринальди сифилис.

- И все?

- Да.

- А у него сифилис?

- Не знаю.

- Я рада, что у тебя нет. У тебя ничего такого не было?

- У меня был триппер.

- Я не хочу об этом слышать. Тебе очень больно было, милый?

- Очень.

- Я б хотела, чтоб у меня тоже был.

- Не выдумывай.

- Нет, правда. Я б хотела, чтобы у меня все было, как у тебя. Я б хотела знать всех женщин, которых ты знал, чтоб потом высмеивать их перед тобой.

- Вот это красиво.

- А что у тебя был триппер, красиво?

- Нет. Смотри, как снег идет.

- Я лучше буду смотреть на тебя. Милый, что, если б ты отпустил волосы?

- То есть как?

- Ну, немножко подлиннее.

- Они и так длинные.

- Нет, отпусти их немного длиннее, а я остригусь, и мы будем совсем одинаковые, только один светлый, а другой темный.

- Я не хочу, чтоб ты остриглась.

- А это, может быть, забавно. Мне надоели волосы. Ночью в постели они ужасно мешают.

- Мне нравится так.

- А с короткими бы тебе не понравилось?

- Может быть. Мне нравится, как сейчас.

- Может быть, с короткими лучше. И мы были бы оба одинаковые. Милый, я так тебя люблю, что хочу быть тобой.

- Это так и есть. Мы с тобой одно.

- Я знаю. По ночам.

- Ночью все замечательно.

- Я хочу, чтоб совсем нельзя было разобрать, где ты, а где я. Я не хочу, чтоб ты уезжал. Я это нарочно сказала. Если тебе хочется, уезжай. Но только возвращайся скорее. Милый, ведь я же вообще не живу, когда я не с тобой.

- Я никогда не уеду, - сказал я. - я ни на что не гожусь, когда тебя нет. У меня нет никакой жизни.

- Я хочу, чтобы у тебя была жизнь. Я хочу, чтобы у тебя была очень хорошая жизнь. Но это будет наша общая жизнь, правда?

- Ну как, перестать мне отпускать бороду или пусть растет?

- Пусть растет. Отпускай. Это так интересно. Может быть, она вырастет к Новому году.

- Хочешь, сыграем в шахматы?

- Лучше в другую игру.

- Нет. Давай в шахматы.

- А потом в другую?

- Да.

- Ну, хорошо.

Я достал шахматную доску и расставил фигуры. За окном по-прежнему валил снег.

Как-то раз я среди ночи проснулся и почувствовал, что Кэтрин тоже не спит. Луна светила в окно, и на постель падали тени от оконного переплета.

- Ты не спишь, дорогой?

- Нет. А ты не можешь заснуть?

- Я только что проснулась и думаю о том, какая я была сумасшедшая, когда мы встретились. Помнишь?

- Ты была чуть-чуть сумасшедшая.

- Теперь со мной никогда такого не бывает. Теперь у меня все замечательно. Ты так чудно говоришь это слово. Скажи "замечательно".

- Замечательно.

- Ты милый. И я теперь уже не сумасшедшая.

Я только очень, очень, очень счастлива.

- Ну спи, - сказал я.

- Ладно. Давай заснем оба сразу.

- Ладно.

Но мы не заснули сразу. Я еще довольно долго лежал, думая о разных вещах и глядя на спящую Кэтрин и на лунные блики у нее на лице. Потом я тоже заснул. Глава тридцать девятая

К середине января я уже отрастил бороду, и установились наконец по-зимнему холодные, яркие дни и холодные, суровые ночи. Снова можно было ходить по дорогам. Снег стал твердый и гладкий, укатанный полозьями саней и бревнами, которые волокли с горы вниз. Снег лежал повсюду кругом, почти до самого Монтре. Горы по ту сторону озера были совсем белые, и долина Роны скрылась под снегом. Мы совершали длинные прогулки по другому склону горы до Бэн-де-л'Альяз. Кэтрин надевала подбитые гвоздями башмаки и плащ и брала с собой палку с острым стальным наконечником. Под плащом ее полнота не была заметна, и мы шли не слишком быстро, и останавливались, и садились отдыхать на бревнах у дороги, когда она уставала.

В Бэн-де-л'Альяз был кабачок под деревьями, куда заходили выпить лесорубы, и мы сидели там, греясь у печки, и пили горячее красное вино с пряностями и лимоном. Его называют Gluhwein, и это прекрасная вещь, когда нужно согреться или выпить за чье-нибудь здоровье. В кабачке было темно и дымно, и потом, когда мы выходили, холодный воздух обжигал легкие и кончик носа при дыхании немел. Мы оглядывались на кабачок, где во всех окнах горел свет, и у входа лошади лесорубов били копытами, чтоб согреться, и мотали головой. Волоски на их мордах были покрыты инеем, и пар от их дыхания застывал в воздухе. На обратном пути дорога была гладкая и скользкая, и лед был оранжевый от лошадиной мочи до самого поворота, где тропа, по которой волокли бревна, уходила в сторону. Дальше дорога была покрыта плотно укатанным снегом и вела через лес, и два раза, возвращаясь вечером домой, мы видели лисицу.

Это был славный край, и когда мы выходили гулять, нам всегда было очень весело.

- У тебя замечательная борода, - сказала Кэтрин. - Совсем как у лесорубов. Ты видел того, в золотых сережках?

- Это охотник на горных козлов, - сказал я. - Они носят серьги, потому что это будто бы обостряет слух.

- Неужели? Вряд ли это так. По-моему, они носят их, чтоб всякий знал, что они охотники на горных козлов. А здесь водятся горные козлы?

- Да, за Дан-де-Жаман.

- Как забавно, что мы видели лисицу.

- А лисица, когда спит, обертывает свой хвост вокруг тела, и ей тепло.

- Вот, должно быть, приятно.

- Мне всегда хотелось иметь такой хвост. Что, если б у нас были хвосты, как у лисиц?

- А как же тогда одеваться?

- Можно заказывать специальные костюмы или уехать в такую страну, где это не имеет значения.

- Мы и сейчас в такой стране, где ничто не имеет значения. Разве не замечательно, что мы живем тут и никого не видим? Ты ведь не хочешь никого видеть, правда, милый?

- Да.

- Давай посидим минутку. Я немножко устала. Мы сидели на бревне совсем рядом. Впереди дорога уходила в лес.

- Она не будет мешать нам, малышка? Как ты думаешь?

- Нет. Мы ей не позволим.

- Как у нас с деньгами?

- Денег куча. Я уже получил по последнему чеку.