карман маленький клад, заработанный, без сомнения, тяжелым
трудом, но дающий теперь возможность заняться иным делом, если
охота за китами не пришлась ему по вкусу.
На борту "Летучего облака" было несколько молодых людей
вроде меня, не побывавших еще ни в одном плавании. Но с той
быстротой и верностью взгляда, которые характерны для
американцев ( простите мне этот легкий приступ национального
тщеславия), мы быстро научились обращению со снастями, а
немного спустя постигли все, что необходимо делать при
маневрировании корабля. Мы еще не дошли до мыса Горн, как
экипаж "Летучего облака" уже не оставлял желать ничего лучшего.
Однако было на этой картине одно пятно - это наш капитан. Он
был далеко не таким, каким, на мой взгляд, должен был быть.
В буквальном переводе "Дринкуотер" значит "водопийца", но
никто менее не соответствовал имени, которое носил, чем наш
капитан. Неизмеримо больше заслуживал он имя "Дринкрум", то
есть "ромопийца". Можно сказать, что он испытывал ненависть к
воде и не пил ее ни капли.Для него и грог был совершенным
грогом только тогда, когда к пинте грога он примешивал полпинты
рома.
Но в своем роде он был неплохой человек, его характер не
был дурным. Трезвый, он был и великодушен и щедр, но под
влиянием рома его необузданность доходила до крайности, и
степень ее могла сравниться разве что с глубиной нежности к
любимому напитку - рому "Санта Круц". Не один раз она ставила в
опасное положение его самого, экипаж и судно.
Любимым коньком его было утверждать, что "Летучее облако"
- лучшее из всех известных парусных судов и что оно может нести
сколько угодно парусов,хотя бы ветер переходил в ураган. Это
был действительно прекрасный корабль, но все же я знал суда,
которые могли без труда соперничать с ним. Однако плохо
пришлось бы всякому, решившемуся высказать это капитану
Дринкуотеру: такой человек был бы моментально и навсегда
вычеркнут из списков людей, близких капитану. Под влиянием
рома, принятого даже в сравнительно умеренном количестве, он в
каждом судне, идущем тем же курсом или даже в противоположную
сторону, видел вызов себе и, бросая дело, не думая о потерянном
времени, приказывал поднимать паруса и начинал гонку, как будто
речь шла о том, чтобы взять приз или выиграть пари.
Однажды мы охотились на кашалота и уже готовились опустить
в море шлюпки, когда на горизонте показался наш соперник,
другое китоловное судно. Оно шло по ветру и тоже гналось за
кашалотом, только его кашалот был крупнее нашего, так как это
был самец.
- Клянусь Иосафатом! - издал Дринкуотер свой любимый
возглас и, приставив к глазам подзорную трубу, продолжал: -
Если я не ошибаюсь, это "Дерзкая Сара"... Да, гром и молния!
Это она! Вперед, ребята, и покажем старому Бостоку, как надо
охотиться за китом!
Его приказ был тотчас же исполнен, потому что капитан
Дринкуотер, трезв он был или пьян, все равно, не допускал ни
малейшего противоречия, надо отдать ему справедливость. Раз
приказ был отдан, он исполнялся, каковы бы ни были его
последствия. Вот и сейчас капитану не пришлось повторять два
раза, и в результате "Летучее облако" несколько уронило свою
репутацию.
Прежде чем мы приблизились на выстрел к "Дерзкой Саре",
она уже спустила шлюпки, кашалот был загарпунен и поднят на
борт судна.
Когда мы были с нею борт о борт, капитан Босток стоял на
гакборте и кричал нам в рупор:
- На этот раз, Дринкуотер, слишком поздно! Если бы я знал,
что "Летучее облако" идет за мною, я бросил бы канат, чтобы
взять его на буксир! Лучше вам вернуться к самке, за которой
вы, кажется, гнались! Только идите поскорее, чтобы захватить
ее!
Никогда еще я не видел такого выражения печали на лице
моего капитана! Пока мы возвращались к брошенному нами
кашалоту, которого нам уже не суждено было увидеть, Дринкуотер
приказал принести себе рому, и еще рому. Стакан следовал за
стаканом, и скоро пришлось отнести капитана в его каюту, так
как сам он уже не мог доставить себя туда.
К счастью для нас, на судне был офицер, привычки и
темперамент которого представляли полную противоположность
привычкам и темпераменту капитана. Это был его помощник. Его
звали Элиджа Коффен, но в силу фамильярности, царившей на
судне, его звали просто Лидж. Уроженец Новой Англии, он был
истинным китоловом в полном смысле этого слова. Одно имя его
уже было дипломом на звание китолова. Фенимор Купер, дав имя
Длинного Тома Коффена герою одного из своих романов, взял это
имя из жизни. Действительно, на всем побережье Массачусетса, от
Нью-Бедфорда до Бостона, не найдется селения, где не
встретилась бы фамилия Коффен. Китоловное судно, отправляющееся
отсюда и не имеющее на борту хотя бы одного Коффена, поистине
могло считаться исключением.
В этом отношении "Летучее облако" подтвердило общее
правило. Если Лидж Коффен не был известен так же, как его
однофамилец, герой романа, то все же он был таким же бравым
моряком, шарахался от крепких напитков и не поддавался
необдуманным порывам. Он был трезв, молчалив и благоразумен -
это были главные черты его характера.
Но не единственные, о чем мы еще узнаем. Не раз, прежде
чем мы обогнули мыс Горн, смелость Коффена подвергалась
испытанию, и он всегда
выходил из таких испытаний с честью. Мне было суждено видеть его мужество при таких исключительных и опасных обстоятельствах, в какие я никогда больше не желал бы попасть.
Несколько месяцев мы охотились за кашалотами в Тихом
океане. Здесь их водилось очень много. Нефть еще не была
открыта, и цены на спермацет были так высоки, что это делало
охоту на кашалотов гораздо выгоднее всякой другой.
В двухстах лье от берегов Чили мы попали на хорошее место.
Почти каждый день мы встречали кашалотов и почти каждый день
загарпунивали хотя бы одного.
Наш капитан продолжал пить, и его тяга к рому "Санта
Круц", по-видимому, возрастала соответственно нашим успехам.
Эта прогрессия не была лишена некоторой опасности для экипажа.
Как бы то ни было, нам так повезло, что к Рождеству мы уже
имели на борту столько жира, сколько могло поднять "Летучее
облако", еще сотня бочонков - и наш корабль был бы полон.
Естественно, мы были в прекрасном настроении и решили
отпраздновать Рождество так весело, как только это возможно на
борту судна.
Правда, мы были словно затеряны среди океана, в двухстах
лье от берега и еще дальше от родины, но мысль о Рождестве с
его мистическими обычаями так же владела нами, как если бы мы
готовились к этому празднику под отеческой кровлей или у
дружеского очага.
Однако за отсутствием отеческой кровли и дружеского очага
мы решили на судне выполнить до мельчайших подробностей все
обычные церемонии и сделать заметную брешь в запасах "Летучего
облака". Товарищи сказали мне, что такова традиция на "Летучем
облаке", уже не впервые проводившем этот день в море. День
Рождества праздновали всегда, будь то в Ледовитом океане или в
лазурных волнах южных морей.
Но на этот раз, помимо обычных причин, было и еще одно
обстоятельство, располагавшее к веселью. Нас можно было
сравнить со счастливыми охотниками, возвращающимися домой с
полным ягдташем дичи. И в самом деле, мы очень близко подошли к
моменту возвращения домой. Наши сердца согревали воспоминания о
рождественских праздниках в кругу своей семьи, среди сестер,
кузин или любимых. Чтобы по возможности утешить нас в
отсутствии дам, наш великодушный патрон разрешил нам вино в
каком угодно количестве, ром и водку, и это усилило веселье на
шканцах. Что касается нашего повара-негра, то он заявил, что
превзойдет самого себя и что никогда еще компания голодных
китоловов не видала такого пиршества, какое готовит он для нас.
Некоторые из нас, печально настроенные, выражали сожаление
по поводу отсутствия традиционных индюка и гуся. Но где их
взять посреди океана? Настроенные более снисходительно
полагали, что индюка и гуся могут заменить чайки, бакланы или
какие-нибудь другие морские птицы, уж их-то
было вокруг в изобилии. И даже альбатрос, если бы имел любезность приблизиться к нам на выстрел, без сомнения мог бы украсить наш стол.
Но и без этого наш погреб предоставлял обилие съестных
припасов, которыми можно было утешиться. "Летучее облако" было
снабжено провизией на продолжительное плавание, наше же было
довольно кратковременно, и мы могли надеяться на настоящую
оргию обжорства солониной, свининой, маринадами и консервами. У
нас был бы и пудинг из лучшей муки, изюма и сушеной смородины,
а вокруг пудинга запылал бы голубым огнем бренди, отпущенный
нам капитаном. Мы надеялись на суп, рыбу и другие блюда, рецепт
которых был у нашего достаточно искусного повара. Для экипажа,
сидевшего полгода на солонине, такое меню выглядело прямо-таки
эпикурейским.
В день Рождества с самого утра палуба была, насколько
возможно, очищена от загромождавших ее предметов, хорошо
вымыта, натерта пемзой, совершенно как на военных кораблях.
Принарядились и матросы во все, что лучшего нашлось в их
сундуках. Некоторые так разукрасились, словно на корабле
предполагался бал, который почтит своим присутствием королева
Сэндвичевых островов или Помаре, королева острова Отанти.
Только один человек держался в стороне и не принимал
никакого участия в приготовлениях к празднику.Это был офицер
"Летучего облака" Элиджа Коффен. В радостное рождественское
утро, когда все в чудесном настроении духа обменивались