шутками, на лице Лиджа лежала еще более мрачная тень, чем
обыкновенно. По-видимому, Коффен старался сделать свою
наружность соответствующей своему имени (в переводе с
английского оно значило "гроб"). Но никто не обращал на него
внимания: он никогда не принимал никакого участия в
развлечениях экипажа, и вся эта церемония приготовлений не
могла занимать его. Вот если бы составлялся кружок для молитвы,
он охотно предложил бы свои услуги, пожалуй, даже взял бы на
себя инициативу.
Однако надо заметить, что несмотря на свой холодный и
сдержанный характер, Лидж Коффен не вызывал неприязни или
презрения среди экипажа "Летучего облака". Все знали, что он
честный малый, великолепный моряк, не имеющий себе равных в
искусстве бросать гарпун. Если как офицер он не был общителен,
то во всяком случае никто не мог упрекнуть его в деспотизме.
Однако в этот день мне хотелось, чтобы и он участвовал в общем
веселье. Возможно, только я один и заметил его отчужденность,
если другие обратили на нее внимание, то без сомнения приписали
это эксцентричности его характера, заставлявшей его хмурить
брови в то время, как остальные надрывались от смеха.
Солнце перешло меридиан, и аппетитный запах из кухни
напомнил о близости обеда. У нас уже текли слюнки, когда
знакомый крик, прозвучавший сверху, сразу изменил наш настрой и
выражение наших физиономий:
- Кит!
Не боясь соврать, скажу,что никогда этот крик не возбуждал
меньше энтузиазма, чем теперь: на некоторых лицах появилось
выражение настоящего отчаяния. Начать сейчас охоту за кашалотом
значило отказаться от всех удовольствий этого дня, не считая
того, что перестоявший обед ничего не стоил. Однако капитан
Дринкуотер не был человеком, способным вникать в такие
соображения и позволить упустить подобный случай. Даже если
предположить, что он пошел бы на проявление гуманности, то его
помощник не преминул бы напомнить ему о его профессиональном
долге. Едва слово "кит" прозвучало на борту, как спокойный
голос спросил:
- С какой стороны?
Этот голос принадлежал Лиджу Коффену.
- С бакборта, - ответил марсовой, - вот он опять!
Матросы "Летучего облака" не были бы настоящими
китоловами, если бы сохранили хладнокровие в эту минуту. Спустя
мгновение они уже столпились на бакборте, напряженно
вглядываясь в океан. Когда кит во второй раз пустил из своего
дыхала фонтан соленой воды, он был не далее трех кабельтовых от
"Летучего облака". Судя по тому, что струя воды была только
одна, мы легко определили, что имеем дело с кашалотом. Но были
и другие признаки: толстая квадратная голова, сильно утолщенная
шея, двухцветная кожа, серая голова - это был старый самец, и
такой, какого мы никогда не видали.
- Клянусь Иосафатом! - вскричал капитан. - В нем сто тонн
жиру! Это как раз столько, сколько нам еще нужно, если сумеем
его загарпунить! Ребята, - продолжал он, - за ним! Прекрасное
животное! Смотрите, он идет медленно, как рабочий вол! Он
словно говорит нам: преследуйте меня, если смеете! Спустить бы
сейчас шлюпки да устроить на него охоту!
При всяких других обстоятельствах капитан не говорил бы
таким вопросительным тоном, а просто крикнул бы:
- Шлюпки в море!
Но теперь он видел, что экипаж не очень-то расположен к
охоте на этого кашалота, так некстати появившегося.
Соблазнительные запахи из кухни были более привлекательны, чем
перспектива гонки за китом. И кроме того, все были одеты
по-праздничному, а в таком виде не очень-то приятно приниматься
за работу.
Если бы этот кашалот был обыкновенных размеров, едва ли
искушение оказалось таким сильным: мы не решились бы выказать
неповиновение категорическому приказу, однако действовали бы
неохотно. Но старый самец, который может нам принести сто тонн,
- совсем другое дело! Спермацет продавался по шестидесяти
долларов тонна, это составит недурную сумму, и экипаж получит
свою долю в добыче - было о чем подумать даже людям, разодетым
по-праздничному. Притом кашалот словно вел за собою "Летучее
облако" и имел явно вызывающий вид. Какой китолов устоял бы
перед этим?
- Ребята, - вскричал капитан, - мы непременно должны взять
его! Это увенчает наш рождественский обед и заменит нам гуся и
индюка. Отложим немного праздник и загарпуним животное! Обещаю
вам двойную порцию моего лучшего "Санта Круц"!..
3. КИТ. УДАР ХВОСТОМ. В ОТКРЫТОЕ МОРЕ!
Чтобы решиться, в последнем обещании экипаж "Летучего
облака" не нуждался. Наглость кашалота победила все сомнения и
колебания. Едва капитан кончил говорить, как раздался
единодушный крик:
- Отлично! Мы готовы!
- Шлюпки в море и вперед! Сто долларов первой шлюпке!
Через несколько мгновений шлюпки были уже спущены в море,
и охота началась.
Я попал в шлюпку под начальством старшего офицера. Нас
было шестеро: четверо гребцов, считая и меня, рулевой и сам
Лидж Коффен. Подгоняемые надеждой заработать сто долларов, мы
творили чудеса. Все гребцы нашей шлюпки были молоды и сильны.
Кроме того, у нас был лучший рулевой из всего экипажа. Поэтому,
когда мы приблизились к кашалоту, то оставили всех позади
минимум в ста ярдах. Минуту спустя наш командир уже встал,
крепко упершись ногами, прицелился своим гарпуном и глубоко
вонзил его в шею кашалота. Мы пришли первыми и заработали сто
долларов, мы настигли добычу, на зависть другим шлюпкам, и
радостно закричали ура. Конечно, закричали только четверо
гребцов, еще очень юных. Мистер Коффен и рулевой, человек
пожилой и опытный, воздержались от подобного бурного проявления
чувств.
Вдруг на лице Коффена отразился испуг. Он громко крикнул:
- В сторону! В сторону!
Мы принялись грести изо всех сил, и не зря: надо было
увернуться от ударов хвоста кашалота, который вспенил вокруг
всю поверхность моря. Эти удары следовали ритмично, один за
другим.
- Он уходит! Внимание!
Едва раздался этот крик, как чудовище бросилось вперед и
понеслось с быстротой сорвавшейся с узды лошади, унося с собой
гарпун. Железо, впившееся в его рану, доводило его до
бешенства.
Наш канат разматывался со страшной скоростью, дойдя до
последней сажени, он резко натянулся, и наша шлюпка понеслась
быстрее, чем на буксире парохода. В продолжение получаса мы
буквально летели по поверхности моря, и все по направлению
ветра. Скоро мы потеряли из виду побежденные нами шлюпки и даже
"Летучее облако". Нами начинали овладевать серьезные опасения,
сам рулевой обнаруживал некоторое беспокойство. Что касается
Лиджа Коффена, он был совершенно спокоен. Кто-то посоветовал
обрезать канат и пустить кашалота на волю, но офицер пренебрег
этим советом.
- Не-ет, - медленно произнес он таким странным голосом,
как будто собирался начать псалом, - мы не можем так упустить
его. Он получил удар гарпуном - он должен получить еще удар
копьем. Может быть, пройдет месяц,
прежде чем мы натолкнемся на такую же удачу, а через месяц будет не очень-то удобно огибать мыс Горн... Смотрите, он недолго протащит нас на буксире! Вы видите, он истекает кровью!
Это была правда. Оглянувшись, чтобы посмотреть на старого
самца, мы увидели, что его фонтан красного цвета, -
доказательство того, что задеты важные органы. Иногда
достаточно удара гарпуна, чтобы убить кита, но на этот раз наш
рулевой подумал, что кашалот смертельно ранен.
Теперь мы были так уверены в поимке кашалота, что забыли о
двух других шлюпках и даже о корабле. Все наше внимание было
сосредоточено на состоянии раненого гиганта. С минуты на минуту
уменьшалась скорость его, что мы чувствовали по ходу нашей
шлюпки, все замедлявшемуся. Наконец, он остановился.
- Пора! - торжествующим голосом воскликнул наш командир. -
Тащите канат, ребята, тащите крепче!
Бросив весла, мы стали осторожно выбирать канат. Этот
маневр скоро приблизил нас почти к самому кашалоту. Тогда Лидж
Коффен с копьем в руке, опершись на нос шлюпки, приготовился
снова поразить чудовищного зверя. Его удары были так точны, что
кровь хлынула волнами изо рта кашалота. Тот сделал последнее
усилие, чтобы нырнуть, но, ослабленный потерей крови, смог лишь
слегка ударить хвостом и опуститься едва на несколько футов в
глубину. Он тотчас же всплыл на поверхность, как обрубок
дерева, и только по легкому волнению моря можно было судить о
последних его усилиях в борьбе со смертью.
Теперь, когда кашалот был мертв, нам надо было вернуться
назад, чтобы попросить другие шлюпки помочь нам довести его до
корабля или привести корабль туда, где мы убили его. И в том и
в другом случае было необходимо прежде всего обозначить место,
чтобы иметь возможность снова найти его. Рулевой вспрыгнул на
тело кашалота, добрался до шеи и укрепил там небольшой флаг.
Потом он вытащил гарпун, мы свернули канат и уже приготовились
отплыть, как вдруг раздался крик:
- Кит!
Это крикнул с кормы рулевой: он заметил нового кашалота.
Легко представить, какое волнение охватило нас. Мы только
что убили одного кашалота, и тут же случай посылает нам
другого! Какой триумф сообщить о том, что мы убили пару! И
слава, и прибыль!
Да, это снова был кашалот.
- На весла и остаться в дрейфе! - крикнул наш командир. -
Ого, - добавил он, - их двое. А, я вижу, это самка с детенышем.
Они идут прямо на нас. Внимание, Билл, гарпуньте сначала
детеныша!
Эти слова относились к нашему рулевому, стоящему в эту
минуту с гарпуном в руке. Командир знал, что если загарпунить
детеныша, самка останется рядом, и у нас явится возможность
поразить и ее. Билл тоже хорошо это знал, знали и мы.