- Не грешнее, чай, других-то, -хмуро ответил Фома, обидевшись за отца.
- Кого -к примеру? -строго спросил Щуров.
- Мало ли грешников!
- Грешнее Игната -покойника один есть человек на земле -окаянный фармазон, твой крестный Яшка...- отчеканил старик.
- Вы это верно знаете? - осведомился Фома, усмехаясь.
- Я? Я знаю! - уверенно сказал Щуров, качнув головой, и глаза его потемнели. -Я сам тоже предстану пред господом... не налегке... Понесу с собой ношу тяжелую пред святое лицо его... Я сам тоже тешил дьявола... только я в милость господню верую, а Яшка не верит ни в чох, ни в сон, ни в птичий грай... Яшка в бога не верит... это я знаю! И за то, что не верит, - на земле еще будет наказан!
- И это вы знаете? -спросил Фома.
- И это... Ты не думай - я ведь и то знаю, что смешно тебе слушать меня... Какой-де прозорливец! Но человек, который много согрешил, - всегда умен... Грех -учит... Оттого Маякин Яшка и умен на редкость...
Слушая сиплый и уверенный голос старика, Фома подумал:
"Смерть, видно, чует..."
Коридорный, маленький человек с бледным, стертым лицом, внес самовар и быстро, мелкими шагами убежал из номера. Старик разбирал на подоконнике какие-то узелки и говорил, не глядя на Фому:
- Дерзок ты... И взгляд у тебя -темный... Раньше светлоглазых людей больше было... раньше души светлее были... Раньше всё было проще -и люди и грехи... а теперь пошло всё мудреное... эхе -хе!
Он заварил чай, сел против Фомы и снова начал:
- В твои годы отец твой... водоливом тогда был он и около нашего села с караваном стоял... в твои годы Игнат ясен был, как стекло. Взглянул на него и - сразу видишь, что за человек. А на тебя гляжу - не вижу - что ты? Кто ты такой? И сам ты, парень, этого не знаешь... оттого и пропадешь... Все теперешние люди -пропасть должны, потому -не знают себя... А жизнь- бурелом, и нужно уметь найти в ней свою дорогу... где она? И все плутают... а дьявол - рад... Женился ты?
- Нет еще, - сказал Фома.
- Вот и это... неженат, а уж, чай, давно поган... Ну, а работаешь в деле твоем много?
- Приходится... я с крестным пока...
- Какая теперь у вас работа? - качая головой, говорил старик, и глаза его всё играли, то темнея, то снова проясняясь. -Нет у вас труда! Раньше купец по делу на лошадях ездил... в метель, ночью... едет! Разбойники ждали его на дороге и убивали... умирал он мучеником, кровью омывши грехи свои... Теперь в вагоне едут... депеши рассылают... а то вон, слышь, так выдумали, что в конторе у себя говорит человек, и за пять верст его слышно... тут уж не без дьяволова ума!.. Сидит человек... не двигается... и грешит оттого, что скучно ему, делать нечего: машина за него делает всё... Труда ему нет, а без труда -гибель человеку! Он обзавелся машинами и думает -хорошо! Ан она, машина-то, - дьяволов капкан тебе! В труде для греха нет время, а при машине -свободно! От свободы -погибнет человек, как червь, житель недр земных, гибнет на солнце... От свободы человек погибнет!
И, произнося раздельно и утвердительно слова свои, старик Ананий четырежды стукнул пальцем по столу. Лицо его сияло злым торжеством, грудь высоко вздымалась, серебряные волосы бороды шевелились на ней. Фоме жутко стало слушать его речи, в них звучала непоколебимая вера, м сила веры этой смущала Фому. Он уже забыл всё то, что знал о старике и во что еще недавно верил как в правду.
Ананий смотрел на Фому так странно, как будто видел за ним еще кого-то, кому больно и страшно было слышать его слова и чей страх, чья боль радовали его...
- И все вы, теперешние, погибнете от свободы... Дьявол поймал вас... он отнял у вас труд, подсунув вам свои машины и депеши... Ну-ка, скажи, отчего дети хуже отцов? От свободы, да! Оттого и пьют и развратничают с бабами...
- Ну, -тихо сказал Фома,- развратничали и пьянствовали и прежде не меньше... - Молчал бы! -крикнул Ананий, сурово сверкая глазами. -Тогда силы у человека больше было... по силе и грехи! Тогда люди- как дубы были... И суд им -от господа будет по силам их... Тела их будут взвешены, и измерят ангелы кровь их... и увидят ангелы божий, что не превысит грех тяжестью своей веса крови и тела... понимаешь? Волка не осудит господь, если волк овцу пожрет... но если крыса мерзкая повинна в овце- крысу осудит он!
- Откуда людям знать, как бог осудит человека? -задумчиво спросил Фома.--Видимый суд нужен...
- Пошто -видимый?
- Чтобы понимать людям...
- А кто, кроме бога, судья мне?
Фома взглянул на старика и замолчал, опустив голову. Ему вспомнился беглый каторжник, убитый и сожженный Щуровым, он снова верил, что это так и было. И женщин-жен и любовниц -этот старик, наверное, вогнал в гроб тяжелыми ласками своими, раздавил их своей костистой грудью, выпил сок жизни из них этими толстыми губами, и теперь еще красными, точно на них не обсохла кровь женщин, умиравших в объятиях его длинных, жилистых рук. И вот теперь он, ожидая смерти, которая уже близко от него, считает грехи свои, судит людей и говорит: "Кто, кроме бога, судья мне?"
"Боится он или нет?" -спросил себя Фома и задумался, исподлобья рассматривая старика.
- Да, парень! Думай...-покачивая головой, говорил Щуров. -Думай, как жить тебе... 0-о-хо-хо! как я давно живу! Деревья выросли и срублены, и дома уже построили из них... обветшали даже дома... а я всё это видел и -всё живу! Как вспомню порой жизнь свою, то подумаю: "Неужто один человек столько сделать мог? Неужто я всё это изжил?.." -Старик сурово взглянул на Фому, покачал головой и умолк...
Стало тихо. За окном на крыше дома что-то негромко трещало; шум колес и глухой говор людей несся снизу, с улицы. Самовар на столе пел унылую песню. Щуров пристально смотрел в стакан с чаем, поглаживал бороду, и слышно было, что в груди у него хрипит...
- Трудно тебе жить без отца-то? - раздался его голос.
- Привыкаю...-ответил Фома.
- Богат ты... Яков умрет - еще богаче будешь, всё тебе откажет. Одна дочь у него... и дочь тебе же надо взять. Что она тебе крестовая и молочная -не беда! Женился бы... а то что так жить? Чай, таскаешься по девкам?
- Нет...
- Говори! Э -эхе- хе!.. Помирает купец... Сказывал мне один лесничий, - врет ли, нет ли, - что-де раньше все собаки волками были и выродились в собак... Так вот и наше звание -тоже скоро все собаками будем... Науки изучим, модные шляпы на башки воткнем, и всё там, что надо, сделаем для того, чтобы свое обличье потерять... И ничем нас от других людей не отличишь... Завели такой порядок, чтобы всех детей в гимназисты отдавать... И купцов, и дворян, и мещан-всех под один колер подгоняют... Оденут в серое и учат всех одной науке... растят человека, как дерево... Зачем это? Никому не известно... И полено одно от другого хоть сучком да отличается, а тут хотят людей так обстрогать, чтобы все на одно лицо были... Скоро нам, старикам, крышка... да -а! Может, никто уж и не поверит через пятьдесят эдак лет, что на свете я жил... Ананий, Саввин сын, по прозвищу Щуров... так-то! И что я, Ананий, окромя бога, никого не боялся... И что был я в молодости мужик, а земли имел две с четью десятины, а под старость накопил одиннадцать тысяч десятин и всё под лесом... да денег, может, два миллиона...
- Вот всё говорят -деньги? -сказал Фома с неудовольствием. -А какая от них радость человеку?
- Мм...-промычал Щуров. -Плохой из тебя купец будет, коли ты силы денег не понимаешь...
- Кто ее понимает? -спросил Фома.
- Я! - уверенно сказал Щуров. - И всякий умный человек... Яшка понимает... Деньги? Это, парень, много! Ты разложи их пред собой и подумай - что они содержат в себе? Тогда поймешь, что всё это - сила человеческая, всё это-ум людской... Тысячи людей в деньги твои жизнь вложили. А ты можешь все их, деньги-то, в печь бросить и смотри, как они гореть будут... И будешь ты в ту пору владыкой себя считать...
- Этого не делают...
- Оттого, что у дураков денег не бывает... Деньги пускают в дело... около дела народ кормится... а ты надо всем тем народом -хозяин... Бог человека зачем создал? А чтобы человек ему молился... Он один был, и было ему одному-то скучно... ну, захотелось власти... А как человек создан по образу, сказано, и по подобию его, то человек власти хочет... А что, кроме денег, власть дает?.. Так-то... Ну, а ты -деньги принес мне?
- Нет...-ответил Фома. От речей старика в голове у него было тяжело и мутно, и он был доволен, что разговор перешел наконец на деловую почву.
- Это напрасно! - сказал Щуров, строго нахмурив брови. -Срок прошел- надо платить...
- Получите завтра половину...
- Зачем половину? Все давай!
- Уж очень нам теперь нужны деньги-то...
- А их нет? Однако и мне нужны...
- Подождите!
- Э, брат, ждать не буду! Ты не отец... ваш брат, молокосос, народ ненадежный... в месяц можешь ты всё дело спутать... а я от того убыток понесу... Ты мне завтpa все подай, а то векселя протестую... У меня это живо!
Фома смотрел на Щурова и удивлялся. Это был совсем не тот старик, что недавно еще говорил словами прозорливца речи о дьяволе... И лицо и глаза у него тогда другие были, - а теперь он смотрел жестко, безжалостно, и на щеках, около ноздрей, жадно вздрагивали какие-то жилки. Фома видел, что, если не заплатить ему в срок, - он действительно тотчас же опорочит фирму протестом векселей...
- Что, видно, плохи дела-то? - усмехнулся Щуров. - Ну, говори начисто - где отцовы деньги рассыпал?
Фоме захотелось испытать старика.
- Дела не очень веселые...-сказал он, хмурясь, - поставок нет... задатков не получили... ну, и трудновато.
- Та -ак!.. Пособить, что ли?
- Сделайте милость... отсрочьте платежи-то, - попросил Фома, скромно опустив глаза.
- Мм... али из дружбы к отцу пособить? Пожалуй, пособлю...
- А на сколько времени отсрочите? - осведомился Фома.
- На полгода...
- Покорно благодарю...
- Не на чем... Одиннадцать тысяч шестьсот за тобой... Ты вот что: перепиши мне векселя на пятнадцать, уплати проценты с этой суммы вперед... а в обеспечение я с тебя закладную на две твои баржи возьму...
Фома встал со стула и, усмехаясь, проговорил:
- Завтра пришлите векселя... я их вам оплачу полностью...
Щуров тоже грузно поднялся со стула и, не спуская глаз под насмешливым взглядом Фомы, спокойно почесывая грудь, сказал:
- И так хорошо...