В стихотворении «В часы забав иль праздной скуки…» автор описывает процесс преображения своего лирического героя, обретения им цели. В моменты «праздной скуки»,то есть безделья или забав, безумство одолевает человека, им движет страсть, а лень подавляет прекрасные порывы.. Но у героя есть возможность измениться, он способен прогнать это состояние, прервать звук «струны лукавой» благодаря поразившей его высшей силе:
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.[14]
Голос Бога, взывающий к герою, как будто исцеляет его душу, дает ей цель и смысл. Лирический герой в потоках «слез нежданных» освобождается от тяжести бытия, страдая, он очищается, то есть здесь мотив преображения перекликается с мотивом покаяния. Речи Всевышнего действуют на «раны совести» героя, как мягкий целебный елей. Поражение, покаяние позволяют человеку преобразиться в поэта, исполненного высшей волей. В этом стихотворении мы видим своеобразную вертикаль (подобная ей есть и в стихотворении «Пророк», которое мы рассмотрим позднее). «И ныне с высоты духовной / Мне руку простираешь ты» - божественное сияние с высоты освещает путь лирического героя, указывает на его предназначение. Строки «И силой кроткой и любовной / Смиряешь буйные мечты» говорят нам о том, что несмотря на кротость преображающей силы, изменения, происходящие с героем, кардинальны. Все его прошлое как будто исчезает, буйным мечтам и бессмысленным забавам не остается места. «Твоим огнем душа палима» - грехи героя, его земные привязанности, «мрак земных сует» горят в праведном огне, лирический герой меняется. Теперь он не просто слышит, но «внемлет», то есть слышит и понимает священное звучание арфы серафима.
Последняя строка отражает результат процесса преображения, в ней мы видим в лирическом субъекте уже не просто человека, привязанного к мирской праздности и скуке, но поэта, отвергшего мрак, грешность и безумство. Его состояние теперь – «священный ужас», благоговение, очищающее и вдохновляющее.
Таким образом, мы можем сделать вывод, что стихотворения «Дар напрасный, дар случайный…» и «В часы забав иль праздной скуки…» в своем роде находятся в оппозиции. В первом у лирического героя нет цели, он не осознает смысла своего существования, душа, по его мнению, бессмысленно полна страсти, его сердце пусто, ум празден. Но в стихотворении «В часы забав иль праздной скуки…» мы наблюдаем преображение героя и обретение им смысла жизни. Процесс, описанный в этом произведении, отражает «просветление души, победу над мятежными страстями высших духовных сил благоговения».[15]
Совершенное преображение лирического героя, определение высших духовных ценностей мы видим в стихотворении «Пророк». Написанное в 1826 году, оно относится к середине отрезка времени, в течение которого были созданы рассмотренные нами стихотворения. И этот факт символичен, учитывая т о, что мотивы и темы, встречающиеся в стихотворениях, проанализированных ранее, сплетаются воедино в данном стихотворении. Более того, значение этого произведения сложно переоценить, на что указывает в одной из своих работ Н. А. Степанов: «У Пушкина пророк несет людям мудрость, знание природы и законов, управляющих вселенной и человеческими судьбами. Пушкин выражает не только свое понимание призвания поэта как обличителя пороков общества, как учителя жизни. Он показал в «Пророке» роль вдохновения, определяющего творчество подлинного поэта. Этот смысл стихотворения – рождение вдохновения – у Пушкина передан в библейской форме.»[16]
«Пророк – кому дан свыше дар провидения или прямой дар бессознательного, но верного прорицания; озаренный богом провозвестник, кому дано откровение будущего».[17] Заглавие несет основную мысль произведения, следовательно, стихотворение «Пророк» о даре провидения, о божественном призвании, прорицании, о чем-то высоком.
Герой, тот, от чьего лица идет повествование, томим духовной жаждой, то есть желанием заполнить душевную пустоту. «В пустыне мрачной я влачился» - слово «пустыня» в данном контексте приобретает смысл не местности, обезвоженного пространства, а скорее даже пространства безвоздушного, пустоты, вакуума. Этому пространству дается определение «мрачного». Мрачный по Далю значит темный, несветлый, угрюмый. Поскольку «мрачный» значит тёмный, то можно заключить, что герою неизвестно, что ждёт его дальше, он не может видеть сквозь темноту. Лирический субъект сам говорит о себе «я влачился», но в стихотворении это слово приобретает не смысл движения, а смысл пребывания и существования: в контексте этого произведения «влачился» значит был, существовал. Мы видим, что Пушкин, описывая суть существования своего героя, использует аллегорию, то есть иносказание.
«И шестикрылый серафим / На перепутье мне явился». «Серафим – название одного из высших ангельских чинов; серафимы изображаются шестикрылыми. В переводе – горящий, пламенеющий».[18] Поскольку серафим значит «горящий, пламенеющий», мы можем сделать вывод, что он способен дарить свет. Таким образом, перед героем появляется посланник Бога, чистый и светлый; и притом появляется «на перепутье», то есть именно в тот момент, когда герой стоит перед важнейшим выбором в его жизни. Изменение, то есть преображение, происходит уже во второй строфе:
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.[19]
Мы видим, что Пушкин описывает процесс преображения, используя особую библейскую образность и высокий церковно-славянский стиль. Легкими перстами – свободными, чистыми, неотягощенными. Не зря они сравниваются с легкостью сна: возможно, и все состояние героя на данный момент напоминает сон. «Моих зениц коснулся он» - прикосновение способно преображать: зеницы героя становятся вещими. Герой теперь способен видеть будущее, то есть опережать время, взгляд его перестал быть человеческим. Глаза преображающегося героя сравниваются с глазами испуганной орлицы; орел – это царь птиц, характеризующийся силой, зоркостью, прозорливостью и благородством. По видимому, именно этими качествами теперь наделен взгляд лирического субъекта, но орлица – это еще и мать, защитница, спасительница.
Однако испуг царит в сердце героя, происходящее с ним чуждо и непривычно, но все же (как видно из первой строфы) желаемо.
После прочтения третьей строфы у читателя создается ощущение, будто до прикосновения серафима герой не слышал вообще. Но, когда произошло прикосновение, он не просто начал слышать звуки: «и их наполнил шум и звон», но и понимать их, чувствовать: «и внял я неба содроганье». Одно из толкований слова «внимать», звучит как «усваивать себе слышанное или читанное, устремлять на это мысли и волю свою».[20]
Если представить пространство, которое теперь подвластно чувству героя, то можно заметить, что линии, соединяющие пределы этого пространства, образуют крест: полет ангелов можно рассмотреть как горизонталь, а линия от подводного мира до небес – это вертикаль, своеобразный канал, путь к небесам, прорыв ввысь.
Кстати, перепутье тоже имеет форму креста, что в данном контексте достаточно символично. Крест – это символ стремления ввысь, прорыва ко всему чистому и духовному, прорыва к Богу сквозь пелену грехов, мешающую контакту с небесными силами.
И еще одно деяние свершает полыхающий ангел: наделяет героя даром слова – безгрешного, чистого, правдивого, целебного. «Жало мудрыя змеи» – способность жалить, жечь, ранить словом сердца людей. Ранить мудростью, ведь змея – это уже символ мудрости, к тому же сама формулировка говорит об этой характеристике. Если раньше уста героя были замерзшими, то теперь они могут обжигать. Кроме того, у многих культур змея считается символом исцеления и преображения. Таким образом, мы можем сказать, что герой получил способность не просто ранить, но исцелять сердца людей от бытийной нечистоты.
«Десницею кровавой» - рукой, омытой кровью искупления. «Десница – правая рука, правша. Десница Провидения».[21]
Именно десницей Провидения серафим вложил «жало мудрыя змеи» в уста героя. А кровь, пролитая в процессе преображения, - это кровь, искупающая грехи, которые совершил лирический субъект.
И, наконец, последнее, четвертое деяние серафима, описанное в четвертой строфе, касается сердца. Сердце человека трепетно, в нем живет сомнение, а пророк отрекается от сомнений, страха и трепета перед чем-либо. Последнее деяние – последнее страдание, ведь герой не получил свои качества в дар, но выстрадал их. Теперь он наделен способностями существ, которые уже жили, видели, слышали задолго до появления человека. Огонь сейчас внутри героя, он почти уже пророк, он не восприимчив к боли, опасности, для него нет преград, им были перенесены страшные страдания. И хоть сами деяния серафима легки, но результат их жесток и стремителен, герой переживает абсолютные изменения в самом себе.
Наконец герой пал в изнеможении, он обладает всеми чертами и качествами пророка, но существование его пока бесцельно.
Только Бог, вложив в героя цель, исполнив его Своей волей, делает его настоящим пророком. Теперь он знает свою миссию, но она исполнена страданий, ведь очищать мир, нести людям истину – тяжкое бремя.
Стихотворение «Пророк» не односмысленно, в нем заложен смысл рождения поэта, рождения вдохновения, пророка, но в любом случае мотивы (в том числе и преображения) и идеи сходны с библейскими, более того, стихотворение это было написано Пушкиным после прочтения Книги пророка Исайи.
Опираясь на статьи некоторых исследователей-пушкиноведов, можно сделать вывод, что стихотворение «Пророк» в некотором роде автобиографично.
«Пушкин был существом необычайно правдивым, и в своем поэтическом творчестве он просто не мог ничего «выдумать», чего он не знал «по собственному духовному опыту»; художественная способность «перевоплощения», сочувственного изображения чужих духовных состояний основана у него именно на широте его собственного духовного опыта.»[22]