А они бежали - человек, верблюд и собака, бежали без оглядки, и вдруг, почудилось Едигею, откуда ни возьмись появилась сбоку белая птица, некогда возникшая из белого платка Найман-Аны, когда она падала с седла, пронзенная стрелой собственного сына-манкурта... Белая птица быстро полетела рядом с человеком, крича ему в том грохоте и светопреставлении:
- Чей ты? Как твое имя? Вспомни свое имя! Твой отец - Доненбай, Доненбай, Доненбай, Доненбай, Доненбай, Доненбай...
И долго еще разносился ее голос в сомкнувшейся тьме...
Через несколько дней из Кзыл-Орды прибыли на Боранлы-Буранный обе дочери Едигея, Сауле и Шарапат, с мужьями, с детьми, получив телеграмму о кончине сарозекского старца Казангапа. Помянуть, засвидетельствовать свою скорбь приехали, а заодно и погостить денек-другой у родителей, поскольку нет худа без добра.
Когда они сошли с поезда всей гурьбой и объявились у Едигеева порога, отца дома не было, а Укубала выскочила навстречу и, плача, обнимаясь, целуясь с детьми, не нарадуясь, все приговаривала:
- Многое спасибо тебе, Господи! Вот кстати-то! Отец как обрадуется! Как хорошо, что приехали! И все вместе приехали, собрались да приехали! Отец-то как обрадуется!
- А где же отец? - спросила Шарапат.
- А он вернется к вечеру. Уехал с утра в Почтовый ящик, к начальству тамошнему. Все дела у него там какие-то! Я потом расскажу. Да что же вы стоите? Это же ваш дом, дети мои...
Поезда в этих краях все так же шли с запада на восток и с востока на запад...
А по сторонам от железной дороги в этих краях лежали великие пустынные пространства - Сары-Озеки, Серединные земли желтых степей.