Как только мальчики расселись по партам, один преподавателей тотчас уткнул нос в большую бумагу на столе и пронес, прекрасно, отчетливо, кругло выговаривая каждое слово:
- Что ж, приступим. Александров Борис, Александров Николай, Бачей Пожалуйте сюда.
Услышав свою фамилию и имя, прозвучавшие так чуждо и вместе с тем так жгуче в этом гулком, пустынном классе, Петя почувствовал, будто его внезапно ударили кулаком под ложечку. Он никак не предполагал, что страшный миг наступит так быстро.
Мальчик был застигнут врасплох. Он густо покраснел и, почти теряя сознание, подошел по скользкому полу к столу.
Три мальчика поступили в распоряжение преподавателей.
Петя достался священнику.
- Нуте-с, - сказал громадный старик, заворачивая широкий рукав рясы.
Затем он воткнул в узкую грудь кинжал наперсного креста на серебряной цепочке. Цепочка была плоских звеньев, с прорезью, как в кофейных зернышках.
- Подойди, отрок. Как звать?
- Петя.
- Петр, дорогой мой, Петя дома остался. Фамилия как?
- Бачей.
- Василия Петровича сын? Преподавателя ремесленного училища школы десятников?
- Да.
Священник откинулся на спинку стула в мечтательной позе курильщика.
Он прищурился на Петю и с непонятной для мальчика усмешкой сказал:
- Знаю, как же. Либеральный господин. Нуте-с... - Священник еще больше откинулся.
Теперь маленький стул качался на двух задних ножках.
- Какие знаешь молитвы? "Верую" читаешь?
- Читаю.
- Говори.
Петя набрал полон рот воздуха и пошел чесать без знаков препинания, норовя выпалить всю молитву одним духом:
- Верую во единого бога-отца вседержителя творца неба и земли видимым же всем и невидимым и во единого господа Иисуса Христа сына...
Тут воздух кончился, и Петя остановился.
Торопливо, чтобы священник не подумал, что он забыл, мальчик со всхлипом вобрал в себя свежую порцию воздуха, но священник испуганно махнул рукой:
- Довольно, довольно. Иди дальше.
И тут же мальчик поступил в распоряжение математика.
- До скольких умеешь считать.
- До сколько угодно, - сказал Петя, ободренный триумфом по закону божьему.
- Прекрасно. Считай до миллиона.
Пете показалось, что он провалился в прорубь, он даже - совершенно непровольно - сделал ртом такой звук, будто захлебнулся. С отчаянием посмотрел по сторонам, ища помощи. Но все вокруг были заняты, а математик смотрел в сторону сквозь очки, в стеклах которых выпукло и очень отчетливо отражались два больших классных окна с зеленью гимназического сада, с голубыми куполами Пантелеймоновского подворья и даже с каланчой Александровского участка, на которой висело два черных шарика, означавших, что во второй части - п
Считать до миллиона... Петя погиб!
- Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь... - старательно начал мальчик, исподтишка загибая пальцы и блудливо, но грустно улыбаясь, - восемь, девять, десять, одиннадцать...
Математик бесстрастно смотрел в окно. Когда удрученный мальчик пронес "семьдесят девять", учитель сказал:
- Достаточно. Таблицы умножения учил?
- Одиныжды один - один, одиныжды два - два, одиныжды три - три, - быстро и звонко начал Петя, боясь, чтобы его не прервали, но преподаватель кивнул головой:
- Будет.
- Я еще знаю сложение, вычитание, умножение и деление!
- Будет. Ступай дальше.
Что ж это такое, рта не дают открыть! Даже обидно!
Петя перешел к следующему преподавателю, с орденом, просвечивающим сквозь сухую бороду.
- Читай вот до сих
Петя с уважением взял книгу в мраморном переплете и посмотрел на толстый желтый ноготь, лежавший на крупном заголовке "Лев и собачка".
- "Лев и собачка, - начал Петя довольно бойко, хотя и запинаясь от волнения. - Лев и собачка. В одном зверинце находился лев. Он был очень кровожаден. Сторожа боялись его. Лев пожирал очень много мяса. Хозяин зверинца не знал, как тут быть... "
- Хватит.
Петя чуть не заплакал. Еще даже не дошло до собачки, а он уже - "хватит"...
- Стихотворение какое-нибудь на память знаешь?
Этого момента Петя ждал с трепетом тайного торжества. Вот тут-то он себя наконец покажет в полном блеске!
- Знаю "Парус", стихотворение М. Ю. Лермонтова.
- Ну, скажи.
- Сказать с выражением?
- Скажи с выражением.
- Сейчас.
Петя быстро отставил ногу, что являлось совершенно необходимым условием выразительного чтения и гордо закинул голову.
- "Парус", стихотворение М. Ю. Лермонтова! - провозгласил он с некоторым завыванием. -
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом...
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном!
Наскоро сделав обеими руками знак удивления и вопроса, он продолжал торопясь сказать как можно больше, пока его не остановили:
Играют волны, ветер свищет,
И мачта гнется и скрипит...
Увы, он счастия не ищет
И не от счастия бежит!
Петя торопливо показал жестом "увы", но преподаватель успел замахать руками:
- Хватит.
- Я сейчас кончу, там еще чуть-чуть, - простонал мальчик. -
Под ним струя светлей лазури...
- Хватит, хватит. Иди домой.
- А еще больше ничего не надо? Я еще знаю "Как ныне сбирается... ", стихотворение А. С. Пушкина.
- Ничего больше не надо. Можешь сказать родителям, что ты принят. Вот и все.
Петя был ошеломлен. Он минуты две стоял посредине класса, не зная, что же теперь делать.
Казалось совершенно невероятным, что это страшное и загадочное событие, к которому он с трепетом готовился все лето, уже совершилось.
Наконец мальчик неловко шаркнул ногой, споткнулся и бросился класса. Но через секунду как очумелый вбежал назад и спросил прерывающимся от волнения голосом:
- Гимназическую фуражку уже можно покупать?
- Можно, можно. Ступай.
Петя ворвался в приемную, где на золоченом стуле под гипсовым бюстом Ломоносова сидела тетя в летней шляпе с вуалью и в длинных перчатках.
Он кричал так громко, что его, несомненно, слышали на улице возчики.
- Тетя! Идем скорее! Они сказали, что уже надо покупать гимназическую фуражку! 29 АЛЕКСАНДРОВСКИЙ УЧАСТОК
Ах, какое это было блаженство - покупать фуражку!
Сначала ее долго примеривали, потом торговались, потом выбирали герб, эту ящнейшую серебряную вещицу. Она состояла двух скрещенных колючих веточек с "О. 5. Г. " между ними - вензелем Одесской пятой гимназии.
Герб выбрали самый большой и самый дешевый, за пятнадцать копеек.
Приказчик проткнул шилом две дырки в твердом околыше синей касторовой фуражки и вставил в них герб, отогнув с внутренней стороны латунные лапки.
Дома фуражка с гербом вызвала общий восторг. Все норовили потрогать ее. Но Петя не давал. Любоваться - пожалуйста, любуйтесь, а руками не хватать!
Папа, Дуня, Павлик - все наперебой спрашивали: "Сколько стоит?", как будто в этом было дело.
Петя горячо отвечал всем:
- Руб сорок пять фуражка и пятнадцать герб, да это что? Вот если бы видели, как я выдержал экзамен, вы б тогда знали!
Глядя на фуражку, Павлик завистливо косил глаза и сопел, каждую минуту готовый зареветь.
Затем Петя побежал показывать фуражку вн, в лавочку, Нюсе Когану.
Нюся Коган опять гостил на лимане. Наказание!
Зато чрезвычайно заинтересовался новой фуражкой отец Нюси, старик Коган, лавочник, по прозвищу "Борис - семейство крыс".
Надев очки, он долго рассматривал фуражку со всех сторон, цокая языком - "ц-ц-ц", и наконец задал вопрос:
- Сколько стоит?
Обегав всех знакомых в доме, Петя отправился на полянку и показал фуражку солдатам. Солдаты тоже спросили, сколько стоит. Больше показывать было некому, а не прошло еще и половины дня!
Петя был в отчаянии.
Вдруг он увидел Гаврика, шедшего под забором родильного приюта. Петя бросился к приятелю, оглашая воздух криками и размахивая фуражкой.
Но - боже мой! - что сделалось с Гавриком? Его маленькие глаза были обведены коричневыми кругами. Они тусклой злобой блестели на худом, немытом лице. Рубаха была одрана. Одно ухо, лилово-красное, распухшее, сразу бросалось в глаза, пугая своим страшным неправдоподобием.
"Ух, как я ловко выдержал экзамен!" - хотел было крикнуть Петя, но слова эти застряли у него в горле.
Он прошептал:
- Ой! С кем ты дрался? Кто тебя побил?
Гаврик угрюмо усмехнулся, опуская глаза.
- А ну покажь, - сказал он вместо ответа и протянул руку к фуражке. - Сколько стоит?
Хотя давать фуражку в чужие руки было мучительно, все же Петя - правда, с болью в сердце - позволил Гаврику потрогать обновку.
- Только ты не попорти!
- Не дрейфь.
Мальчики уселись под кустиком возле помойки и принялись всесторонне рассматривать фуражку.
Гаврик тотчас открыл в ней множество тайн и возможностей, ускользнувших от глаз Пети.
Во-первых, обнаружилось, что вынимается тонкий стальной обруч, распирающий дно. Обруч был оклеен заржавленной бумагой и, вытащенный фуражки, представлял самостоятельную ценность.
Из него ничего не стоило наломать массу маленьких стальных пластинок, годных хотя бы для того, чтобы класть на рельсы под дачный поезд - интересно, что с ними сделается!
Во-вторых, была черная сатиновая подкладка с напечатанной золотом прописью: Гуральник". Если ее немножко отодрать, за нее можно прятать различные мелкие вещи - ни за что никто не найдет!
В-третьих, кожаный козырек, покрытый снаружи черным лаком, можно легко сделать более блестящим, если хорошенько натереть зелеными стручками дерева, носящего среди мальчиков название "лаковое".
Что касается герба, то его немедленно надо подогнуть по моде и даже слегка подрезать веточки.
Мальчики тут же с жаром принялись за дело и работали до тех пор, пока не влекли фуражки все удовольствия, какие в ней заключались.
Это немного развлекло Гаврика.
Но, когда фуражка окончательно потеряла человеческий вид и надоела, Гаврик снова стал угрюм.
- Слышь, Петька, вынеси кусок хлеба и два куска сахару, - сказал он вдруг с напускной грубостью. - Отнесу деду.
- Куда?