Смекни!
smekni.com

Приглашение на казнь 2 (стр. 4 из 30)

румяную Марфиньку, ведущую домой этого калеку, эту тумбочку.

Цинциннат понемножку перестал следить за собой вовсе, -- и

однажды, на каком-то открытом собрании в городском парке, вдруг

пробежала тревога, и один произнес громким голосом: "Горожане,

между нами находится --" -- тут последовало страшное, почти

забытое слово, -- и налетел ветер на акации, -- и Цинциннат не

нашел ничего лучше, как встать и удалиться, рассеянно срывая

листики с придорожных кустов. А спустя десять дней он был взят.

"Вероятно, завтра", -- сказал Цинциннат, медленно шагая по

камере. "Вероятно, завтра", -- сказал Цинциннат и сел на койку,

уминая ладонью лоб. Закатный луч повторял уже знакомые эффекты.

"Вероятно, завтра, -- сказал со вздохом Цинциннат. -- Слишком

тихо было сегодня, а уже завтра, спозаранку --".

Некоторое время все молчали: глиняный кувшин с водой на

дне, поивший всех узников мира; стены, друг другу на плечи

положившие руки, как четверо неслышным шепотом обсуждающих

квадратную тайну; бархатный паук, похожий чем-то на Марфиньку;

большие черные книги на столе...

"Какое недоразумение!" -- сказал Цинциннат и вдруг

рассмеялся. Он встал, снял халат, ермолку, туфли. Снял

полотняные штаны и рубашку. Снял, как парик, голову, снял

ключицы, как ремни, снял грудную клетку, как кольчугу. Снял

бедра, снял ноги, снял и бросил руки, как рукавицы, в угол. То,

что оставалось от него, постепенно рассеялось, едва окрасив

воздух. Цинциннат сперва просто наслаждался прохладой; затем,

окунувшись совсем в свою тайную среду, он в ней вольно и весело

---------------------------------------------------------------------------

Грянул железный гром засова, и Цинциннат мгновенно оброс

всем тем, что сбросил, вплоть до ермолки. Тюремщик Родион

принес в круглой корзиночке, выложенной виноградными листьями,

дюжину палевых слив -- подарок супруги директора.

Цинциннат, тебя освежило преступное твое упражнение.

III

Цинциннат проснулся от рокового рокота голосов,

нараставшего в коридоре.

Хотя накануне он и готовился к такому пробуждению, -- все

равно, -- с сердцем, с дыханием не было сладу. Полою сердце

прикрыв, чтобы оно не видело, -- тише, это ничего (как говорят

ребенку в минуту невероятного бедствия), -- прикрыв сердце и

слегка привстав, Цинциннат слушал. Было шарканье многих шагов,

в различных слоях слышимости; были голоса -- тоже во многих

разрезах; один набегал, вопрошающий; другой, поближе,

ответствовал. Спеша из глубины, кто-то пронесся и заскользил по

камню, как по льду. Бас директора произнес среди гомона

несколько слов -- невнятных, но бессомненно повелительных.

Страшнее всего было то, что сквозь эту возню пробивался детский

голос, -- у директора была дочка. Цинциннат различал и

жалующийся тенорок своего адвоката, и бормотание Родиона... Вот

опять, на бегу, кто-то задал гулкий вопрос, и кто-то гулко

ответил. Кряхтение, треск, стукотня, -- точно шарили палкой под

лавкой. "Не нашли?" -- внятно спросил директор. Пробежали шаги.

Пробежали шаги. Пробежали, вернулись. Цинциннат, изнемогая,

спустил ноги на пол: так и не дали свидания с Марфинькой...

Начать одеваться, или придут меня наряжать? Ах, довольно,

войдите...

Но его еще промучили минуты две. Вдруг дверь отворилась,

и, скользя, влетел адвокат.

Он был взлохмачен, потен. Он теребил левую манжету, и

глаза у него кружились.

-- Запонку потерял (*5), -- воскликнул он, быстро, как

пес, дыша. -- Задел обо что.. должно быть... когда с милой

Эммочкой... шалунья всегда... за фалды... всякий раз как

зайду... я, главное, слышал, как кто-то... но не обратил...

смотрите, цепочка очевидно... очень дорожил... ну, ничего не

поделаешь... может быть еще... я обещал всем сторожам... а

досадно...

-- Глупая, сонная ошибка, -- тихо сказал Цинциннат. -- Я

превратно истолковал суету. Это вредно для сердца.

-- Да нет, спасибо, пустяки, -- рассеянно пробормотал

адвокат. При этом он глазами так и рыскал по углам камеры.

Видно было, что его огорчала потеря дорогой вещицы. Это видно

было. Потеря вещицы огорчала его. Вещица была дорогая. Он был

огорчен потерей вещицы.

Цинциннат с легким стоном лег обратно в постель. Тот сел у

него в ногах.

-- Я к вам шел, -- сказал адвокат, -- такой бодрый,

веселый... Но теперь меня расстроил этот пустяк, -- ибо в конце

концов это же пустяк, согласитесь, -- есть вещи поважнее. Ну,

как вы себя чувствуете?

-- Склонным к откровенной беседе, -- прикрыв глаза,

отвечал Цинциннат. -- Хочу поделиться с вами некоторыми своими

умозаключениями. Я окружен какими-то убогими призраками, а не

людьми. Меня они терзают, как могут терзать только

бессмысленные видения, дурные сны, отбросы бреда, шваль

кошмаров -- и все то, что сходит у нас за жизнь. В теории --

хотелось бы проснуться. Но проснуться я не могу без посторонней

помощи, а этой помощи безумно боюсь, да и душа моя обленилась,

привыкла к своим тесным пеленам. Из всех призраков, окружающих

меня, вы, Роман Виссарионович, самый, кажется, убогий, но, с

другой стороны, -- по вашему логическому положению в нашем

выдуманном быту, -- вы являетесь в некотором роде советником,

заступником...

-- К вашим услугам, -- сказал адвокат, радуясь, что

Цинциннат наконец разговорился.

-- Вот я и хочу вас спросить: на чем основан отказ

сообщить мне точный день казни? Погодите, -- я еще не кончил.

Так называемый директор отлынивает от прямого ответа, ссылается

на то, что... -- Погодите же! Я хочу знать, во-первых: от кого

зависит назначение дня. Я хочу знать, во-вторых: как добиться

толку от этого учреждения, или лица, или собрания лиц...

Адвокат, который только что порывался говорить, теперь

почему-то молчал. Его крашенное лицо с синими бровями и длинной

заячьей губой не выражало особого движения мысли.

-- Оставьте манжету, -- сказал Цинциннат, -- и попробуйте

сосредоточиться.

Роман Виссарионович порывисто переменил положение тела и

сцепил беспокойные пальцы. Он проговорил жалобным голосом:

-- Вот за этот тон...

-- Меня и казнят, -- сказал Цинциннат, -- знаю. Дальше!

-- Давайте переменим разговор, умоляю вас, -- воскликнул

Роман Виссарионович. -- Почему вы не можете остаться хоть

теперь в рамках дозволенного? Право же, это ужасно, это свыше

моих сил. Я к вам зашел, просто чтобы спросить вас, нет ли у

вас каких-либо законных желаний... например (тут у него лицо

оживилось), вы, может, желали бы иметь в печатном виде речи,

произнесенные на суде? В случае такового желания, вы обязаны в

кратчайший срок подать соответствующее прошение, которое мы оба

с вами сейчас вместе и составили бы, -- с подробно

мотивированным указанием, сколько именно экземпляров речей

требуется вам, и для какой цели. У меня есть как раз свободный

часок, давайте, ах, давайте этим займемся, прошу вас! Я даже

специальный конверт заготовил.

-- Курьеза ради... -- проговорил Цинциннат, -- но

прежде... Неужто же и вправду нельзя добиться ответа?

-- Специальный конверт, -- повторил адвокат, соблазняя.

-- Хорошо, дайте его сюда, -- сказал Цинциннат и разорвал

толстый, с начинкой, конверт на завивающиеся клочки.

-- Это вы напрасно, -- едва не плача, вскричал адвокат. --

Это очень напрасно. Вы даже не понимаете, что вы сделали.

Может, там находился приказ о помиловании. Второго не достать!

Цинциннат поднял горсть клочков, попробовал составить хотя

бы одно связное предложение, но все было спутано, искажено,

разъято.

-- Вот вы всегда так, -- подвывал адвокат, держа себя за

виски и шагая по камере. -- Может, спасение ваше было в ваших

же руках, а вы его... Ужасно! Ну, что мне с вами делать? Теперь

пиши пропало... А я-то -- такой довольный... Так подготовлял

вас...

-- Можно? -- растянутым в ширину голосом спросил директор,

приоткрыв дверь. -- Я вам не помешаю?

-- Просим, Родриг Иванович, просим, -- сказал адвокат, --

просим, Родриг Иванович, дорогой. Только не очень-то у нас

весело...

-- Ну, а нонче как наш симпатичный смертник, -- пошутил

элегантный, представительный директор, пожимая в своих мясистых

лиловых лапах маленькую холодную руку Цинцинната. -- Все

хорошо? Ничего не болит? Все болтаете с нашим неутомимым

Романом Виссарионовичем? Да, кстати, голубчик Роман

Виссарионович... могу вас порадовать, -- озорница моя только

что нашла на лестнице вашу запонку. La voici [*]. Это ведь

французское золото, не правда ли? Весьма изящно. Комплиментов я

обычно не делаю, но должен сказать...

----------------------------------------------------------

[*] Вот она (франц.).

----------------------------------------------------------

Оба отошли в угол, делая вид, что разглядывают прелестную

штучку, обсуждают ее историю, ценность, удивляются. Цинциннат

воспользовался этим, чтобы достать из-под койки -- и с

тоненьким бисерным звуком, под конец с запинками --

-- Да, большой вкус, большой вкус, -- повторял директор,

-- возвращаясь из угла под руку с адвокатом. Вы, значит,

здоровы, молодой человек, -- бессмысленно обратился он к

Цинциннату, влезавшему обратно в постель. -- Но капризничать

все-таки не следует. Публика -- и все мы, как представители

публики, хотим вашего блага, это, кажется, ясно. Мы даже готовы

пойти навстречу вам в смысле облегчения одиночества. На днях в

одной из наших литерных камер поселится новый арестант.

Познакомитесь, это вас развлечет.

-- На днях? -- переспросил Цинциннат. -- Значит, дней-то

будет еще несколько?

-- Нет, каков, -- засмеялся директор, -- все ему нужно

знать. А, Роман Виссарионович?

-- Ох, друг мой, и не говорите, -- вздохнул адвокат.

-- Да-с, -- продолжал тот, потряхивая ключами, -- вы

должны быть покладистее, сударик. А то все: гордость, гнев,

глум. Я им вечор слив этих, значит, нес -- так что же вы

думаете? -- не изволили кушать, погнушались. Да-с. Вот я вам