Автор: Шукшин В.М.
Владимир Семеныч Волобцов здорово пил, так пил, что от него ушла жена. В один горький похмельный день он вдруг обнаружил, что его предали. Ужасное чувство: были слова, слезы, опять слова, и вот -- один. Нет, конечно, род в городке, знакомые есть, но мы знаем, что все эти род и знакомые -- это тоже слова, звуки: "Петр Николаич", "Анна Андреевна", "Софья Ивановна..." За этими звука -- пустота. Так, по крайней мере, было у Владимира Семеныча: никогда эти люди для него ничего не значили.
Владимир Семеныч не на шутку встревожился, очутив в одиночестве. Что делать? Как жить? Но когда пер ошеломляющий вал прокатил над головой, муть, под в душе Владимира Семеныча, осела, осталось одно едкое мстительное чувство.
"Так? -- думал Владимир Семеныч. -- Вы так? Хорошо! Посмотрим, как ты дальше будешь. Как говорится, посмот, чей козырь старше. Не прибежишь ли ты, голубушка, снова сюда да не попросишь ли Вовку-глота принять тебя".
И Владимир Семеныч бросил пить. Так бывает: вошел клин в сознание -- стоп! Вся жизнь отныне сама собой подчинилась одной мысли: так поставить дело, чтобы пре Люсенька (жена) пришла бы и бухнулась в ноги -- молить о прощении или, чтобы она там, где она обитает, с отчаяния полезла бы в петлю.
"Ты смотри! -- с возмущением думал Владимир Семе. -- Хвост дудкой -- и поминай как звали! Нет, милая, так не бывает. Не тебе, крохоборке, торжествовать надо мной победу!"
Владимир Семеныч работал в мебельном магазине, в сек мягкой мебели. Когда он давал кому-нибудь рабочий телефон, он так и говорил:
-- Спрашивайте Владимира Семеныча из мягкой секции.
Работать Владимир Семеныч умел: каждый месяц имел в кармане, кроме зарплаты. Люди бросились красиво жить, понадобились гарнитуры, гарнитуров не хватало -- башка есть на плечах, будешь иметь в кармане. Владимир Семенович имел башку на плечах, поэтому имел в кармане. Но раньше он много денег пускал побоку, теперь же стал впол бессовестный и жадный: стал немилосердно обирать по, стал сам покупать ценности, стал богато одевать. Он знал, что Люсенька никуда из городка не уехала, живет у одной подруги. То обстоятельство, что она не пода на развод и не делила квартиру, вселяло поначалу уверенность, что она вернется. Но проходили недели, месяцы... Два с половиной месяца прошло, а от нее ни слуху ни духу. А ведь слышала же, конечно, что Владимир Семеныч бро пить, ходит нарядный, покупает дорогие вещи. Зна?..
"Значит, нашла любовника, -- горько и зло думал Влади Семеныч. -- Зараза. Ну ладно!"
И Владимир Семеныч решил тоже показать, что он не лыком шит, решил показать, что его козырь старше. Он был человек расторопный.
Сперва появилась Валя с сырзавода, белозубая, с голубы глазами. Она была из деревни, почтительная, это по Владимиру Семенычу. Раза два они с Валей хо в кино, потом Владимир Семеныч пригласил ее к себе домой. В воскресенье. Прибрался дома, расставил на столе шампанское (для Вали), конфеты, грецкие орехи, яблоки... И поехал за Валей.
В общежитие к ней он доехал на трамвае, а обратно по пешком: чтобы все видели и передали Люське.
Шли с Валей под ручку, нарядные, положительные.
-- Меня тут некоторые знают, -- предупредил Владимир Семеныч, -- могут окликнуть... позвать куда-нибудь...
-- Куда позвать? -- не поняла Валя.
-- В пивную. Не надо обращать внимания. Ноль внима. Я их больше не знаю, оглоедов. Чужбинников. Злятся, что я бросил пить... А чего злиться? Нет, злятся. Могут провокацию устроить -- не надо обращать внимания.
-- А самого-то не тянет больше к ним? -- спросила Валя.
-- К ним?! Я их презираю всех до одного!
-- Хорошо. Молодец! -- от всего сердца похвалила Ва. -- Это очень хорошо! Теперь -- жить да радоваться.
-- Я и так пропустил сколько времени! Я бы уж теперь завсекцией был.
-- Еще пока опасаются?
-- Чего опасаются? -- не понял Владимир Семеныч.
-- Завсекцией-то ставить. Пока опасаются?
-- Я думаю, уже не опасаются. Но дело в том, что у нас завсекцией -- старичок, он уже на пенсии, но еще работает, козел. Ну, вроде того, что -- неудобно его трогать. Но, ду, что внутреннее решение они уже приняли: как только тот уйдет, я занимаю его место.
Пошли через городской парк.
Там на одной из площадок соревновались городошники. И стояло немного зрителей -- смотрели.
Владимир Семеныч и Валя тоже минут пять постояли.
-- Делать нечего, -- сказал Владимир Семеныч, трогаясь дальше в путь.
-- А у вас, Владимир Семеныч, я как-то все не спрошу: родные-то здесь же живут? -- поинтересовалась Валя.
-- Здесь! -- воскликнул не без иронии Владимир Семе. -- Есть дяди, два, три тетки... Мать с отцом померли. Но эти... они все из себя строят, воображают, особенно ко я злоупотреблял. У нас наметилось отчуждение, -- Вла Семеныч говорил без сожаления, а как бы даже по над родными и сердился на них. -- Обыватели. Они думают, окончили там... свои... Мещане! Я же не маль им, понимаешь, которого сперва можно не допускать к себе, потом, видите ли, допустить. У меня ведь так: я мол-молчу, потом как покажу зубы!.. Эта моя дура тоже дума, что я за ней бегать стану. Шутить изволите! Если у меня в жизни вышел такой кикс, то я из него найду выход, -- Вла Семеныч очень гордился, что бросил пить, его прям распирало. -- Посмотрим через пару лет, как будут жить они, а как я. Крохоборы. Я через месяц себе "Роджерс" (гар такой, югославский) приволоку: обещали завезти штук семь. Мы уже распределили, кому первые три пойдут... Две тысячи сто семьдесят рэ. Через месяц они у меня будут. Видела когда-нибудь "Роджерс"?
-- Нет. Мебель такая?
-- Гостиная такая, особенно стенка шикарная. А "Россарио" видела?
-- Нет.
-- У меня стоит "Россарио", счас посмотришь. Всего де штук в городе.
-- Гляди-ка! -- удивилась Валя.
-- Им во сне не снились такие гарнитуры. От "Роджерса" они вообще офигеют. Жить надо уметь, господа присяжные заседатели! -- воскликнул Владимир Семеныч, ощутив при гордого чувства. -- Меня почему и пить-то повело: чего ни возьмусь сделать, -- все могу! Меня даже из других городо просят: "Достань холодильник "ЗИЛ", или "Достань дубленку". Ну, естественно, каждый старается угостить... У меня душа добрая: я уважительный тон хорошо чувствую. И вот это сознание -- это я все могу -- привело меня к зло. Я и работал, как конь, и пил, разумеется.
Валя засмеялась.
-- А? -- сказал довольный Владимир Семеныч. -- Что смеешься?
-- Да вы прямо уж... всю правду про себя.
-- А чего?! -- опять воскликнул Владимир Семеныч. Ему было легко с Валей. -- Я всегда так. Если я хочу Люське фитиля вставить, я не скрываю: вставлю. Она надеется, что комнату у меня оттяпает? Пусть. Я все равно себе коопера буду строить, но пусть она попробует разменять двухкомнатную на две однокомнатные. Я же в коопера-то не подам, пока нас не разделят, а как разделят, сразу подаю в кооператив. Вот тогда она узнает: подселят ей ка-нибудь пенсионеров, они ей покажут тинь-тили-ли. Будь спок, милая: я все сделаю по уму.
Дома у себя Владимир Семеныч чего-то вдруг засуетил, даже как будто заволновался.
-- Ну-с... вот здесь мы и обитаем! -- шумно говорил он. -- Не хоромы, конечно, но, как говорит один мой кол, я под этой работой подписываюсь. Как находишь?
-- Хорошо, -- похвалила Валя. -- Очень даже хорошо!
Владимир Семеныч снял с нее плащ-болонью, при этом почему-то не смотрел ей в глаза (может, грех затевал), уса в креслице, к креслицу пододвинул журнальный сто... На столике было много разных журналов с картин.
-- Прошу... полистай пока. Как тебе "Россарио"?
-- Какой "Россарио"?
-- На чем сидишь-то! -- воскликнул Владимир Семеныч со смехом. -- Кресло-то из "Россарио". А вот -- стенка. Гарнитур "Россарио". Финский. Тысяча двести.
-- Так, а зачем же еще какой-то?
-- Надо дожимать. Но "Роджерс" здесь не появится, по нас с Люськой не разделят: нема дурных. Посиди, я пока кофе себе сготовлю, -- и Владимир Семеныч поспешил на кухню готовить кофе. Но и оттуда все говорил. Громко. -- У тебя родных много в деревне?
-- Много, -- отвечала Валя.
-- Вот эти родственнички!.. -- кричал из кухни Владимир Семеныч. -- Да?! Как грибов!.. А коснись чего-нито -- нико! Да?
Валя ничего на это не сказала, листала журнал.
-- Как находишь журналы?! -- опять закричал Владимир Семеныч.
-- Хорошие.
-- По тематике подбирал! Обрати внимание: все жмут на уют.
-- А?
-- Уют подчеркивают!
-- Да... -- сказала Валя.
-- Не находишь, что в квартире, -- кричал Владимир Се, -- не хватает заботливой женской руки?!
Валя не знала, что на это говорить.
-- Да бог ее знает...
-- А?!
-- Не знаю!
-- Явно не хватает! -- Владимир Семеныч появился в комнате с подносом в руках. На подносе -- медный сосудец с кофе, малые чашечки. -- Жить тем не менее надо краси, -- сказал он. -- Прошу: сядем рядком, потолкуем лад.
Сели к столу, где стояла бутылка шампанского, стояли вазы с конфетами, с орехами, с печеньем. Владимир Семе нагнулся вбок куда-то и что-то такое включил -- щелк. Музыку, оказывается: в комнату полились грустные человечнейшие звуки.
-- "Мост Ватерлоо", -- сказал Владимир Семеныч тихо. И смело посмотрел в глаза девушке: -- Как находишь?
-- Хорошая, -- сказала Валя. И чуть покраснела от взгля Владимира Семеныча.
Зато Владимир Семеныч осмелел вполне. Он говорил и откупоривал шампанское, наливал шампанское в фужер и говорил...
-- Я так считаю: умеешь жить -- живи, не умеешь -- пе на себя. Но, кроме всего прочего, должен быть вкус, по что... если держать, например, две коровы и семна свиней -- это тоже считается хорошо. Должен быть современный уровень -- во всем. Держи, но пока не пей: мы на брудершафт выпьем. Я себе кофе налью.
-- Как это? -- спросила Валя.
-- На брудершафт-то? А вот так вот берутся... Дай руку. Вот так берут, просовывают... -- Владимир Семеныч пока. -- Так? И -- выпивают. Одновременно. Мм? -- Влади Семеныч близко заглянул опять в глаза Вале. -- Мм? -- губы его чуть дрожали от волнения.
-- Господи!.. -- сказала Валя. -- Для чего так-то?
-- Ну, происходит... тесное знакомство. Уже тут... со друг другу. Некоторый союз. Мм?