Я хочу сравнить эти два стихотворения. Прежде всего, хочется обратить внимание на то, что в стихотворении «Осенний вечер» почти не упоминается небо. Напротив, в нём говорится о земле и всем, что с ней связано: о деревьях, листьях. Лишь единственный раз Тютчев говорит о лазури, но «туманной и тихой». Она будто вот—вот упадет на «сиротеющую» землю, небо устало. В стихотворении же «Летний вечер» автор практически не упоминает землю, а больше говорит о небе и звездах. Всё стремится вверх, оторваться от земли. Все понятия, связанные с небом я выделил жирным шрифтом. Звёзды «приподнимают» небесный свод (в «Осеннем вечере» он «падал», в этом же стихотворении его поднимают еще выше, чем он был). Всё стихотворение «Летний вечер» написано в полутонах: звезды «приподняли» небосвод, «трепет пробежал по жилам», земля «скатила» солнце. В стихотворении отсутствуют резкие движения, всё плавно, медленно. В «Осеннем вечере» все наоборот: порывы ветра, бури. Поэта томят предчувствия и тревоги, между тем как в «Летнем вечере» всё мирно, «грудь дышит легче и вольней». В этом стихотворении преобладают светлые, спокойные краски, а в «Осеннем вечере» темные, размытые, мрачные.
Противопоставления вообще характерны для творчества Тютчева. Он нередко создавал произведения противоположные по настроению и мысли, как это и произошло со стихотворениями «Осенний вечер» и «Летний вечер». В них можно наметить несколько направлений антитезы: верх—низ; свет—тьма; жизнь—смерть; покой—буря. Мне кажется, что благодаря сравнению этих стихотворений мне удалось показать, как Тютчев прекрасно мог изобразить абсолютно разные пейзажи, разные состояния природы и через них изменчивость состояний человека.
Человек в поэзии Тютчева двуедин: он слаб и величествен одновременно. Хрупкий, как тростник, обреченный на смерть, бессильный перед лицом судьбы, он велик своей тягой к беспредельному. Для поэта несомненно величие человека, оказавшегося участником или хотя бы свидетелем решающих исторических событий.
В лирике Тютчева человек осознает немыслимую прежде и пугающую его свободу: он понял, что нет над ним Бога, что он один на один с природой — утрачена надежда на «сочувствие небес». Человек «жаждет веры, но о ней не просит», так как «смысла нет в мольбе». Тютчев нередко выражает мотивы гуманистического отчаяния — скорбит по поводу недолговечности человеческого рода. Но в его поэзии всегда доминирует голос борца, бросающего вызов судьбе.
Тютчев ищет для человеческой души прочную и реальную опору — понимание жизни как целого, ее общего смысла, общих законов. Он не приемлет механического описания мира, поэт воспринимает природу и человека, как живое единство:
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик,
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.
Природа, как и человек, живет, по мысли Тютчева, своими собственными силами. Тютчев постоянно сравнивает человека с природой — и часто, казалось бы, не в пользу человека: человеческая жизнь хрупка, ничтожна — природа вечна, нетленна; природе свойственна внутренняя гармония, «невозмутимый строй во всем» — человек раздвоен, противоречив. Однако стихи поэта не просто констатируют слабость человека — они рождают томительное ощущение разлада его с окружающим миром и беспокойную мысль:
Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник?
Природа у Тютчева помогает человеку понять самого себя, оценить в себе значение чисто человеческих качеств: сознания, воли, индивидуальности, увидеть, что душевные стихии зависят от них. Само сознание вроде бы усиливает «беспомощность» человека, но дисгармония, порожденная мыслью, не унижает, а возвышает его. Сознание пробуждает потребность «высшей жизни», жажду идеала.
Одной из центральных тем в лирике Тютчева была тема любви. Любовь для него «и блаженство, и безнадежность», напряженное, трагическое чувство, несущее человеку страдание и счастье, «поединок роковой» двух сердец. «Блаженно—роковое чувство, требующее высшего напряжения душевных сил, любовь стала для поэта прообразом, символом человеческого существования вообще. Тютчев не певец идеальной любви — он, как и Некрасов, пишет о её «прозе» и о поразительной метаморфозе чувств: пристрастие к самому дорогому неожиданно оборачивается мучительством. Но он утверждает своей лирикой высокие нормы отношений: важно понимать любимого, смотреть на себя его глазами, соответствовать всей жизнью своей надеждам, пробуждаемым любовью, бояться не только низких, но даже посредственных поступков в отношениях с любимым:
О, не тревожь меня укорой справедливой!
Поверь, из нас двоих завидней часть твоя:
Ты любишь искренно и пламенно, а я —
Я на тебя гляжу с досадою ревнивой.
Это стихотворение относится к «денисьевскому» циклу — циклу стихов, написанных Тютчевым, как отклик на свой роман с Е.А.Денисьевой. В этом стихотворении можно увидеть терзания поэта из—за этой «незаконной» любви. В «денисьевских» стихах читателям предстала страдающая женщина и герой «без веры», в силу сложившихся жизненных обстоятельств испытывающий стыд перед самим собой. Поэт содрогается перед опустошенностью собственной души. Прежде всего, Тютчев боялся проявлений эгоизма, который он считал болезнью века. В стихотворении «О не тревожь меня укорой справедливой!..» женщина любит «искренно и пламенно», а мужчина признает себя лишь «безжизненным кумиром» её души. Так в интимной лирике позднего Тютчева зазвучала этическая боль, столь присущая передовому искусству XIX века. «Стыд перед собой» оказался порожденным болью за судьбу другого человека, болью за женщину, страданиями расплачивающуюся за свою безоглядную любовь. В интимной лирике Тютчева рождается мучительное признание несовместимости красоты со злом бытия. Как сказал В.И.Коровин, «…в ней [в тютчевской любовной лирике] чувство сострадания к любимой женщине превышает эгоистические желания и высоко поднимается над ними».
Вся поэтическая деятельность Тютчева, длившаяся полвека, с 20—х по 70—е годы, была тесно связана с политическими событиями, которыми была богата жизнь России и Западной Европы. Тютчев занимался политикой, как дипломат, но к политике у него было неказенное пристрастие. Россия представлялась ему непоколебимым утесом, противостоящим волнам «революционного» Запада. Он пишет стихи, пропагандирующие союз славян под началом русского царя и православной церкви. Крымская войны разбила эту утопию. Пропала и вера в русского царя. Но до конца дней осталась у поэта надежда на Россию, вера в её особую историческую роль:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
И Тютчев верил… Верил в то, что Россия принесет миру единение и братство, верил в огромные силы и огромный потенциал своего народа. Немало стихов Тютчева проникнуты горячей любовью к Родине и к народу. Всем памятны его пронзительные строки о крае родном долготерпенья, о русской женщине, чья жизнь «пройдет незримо», о слезах людских — неистощимых и многочисленных.
Проявлением поиска выхода из сумятицы истории, попытки оценить сложившуюся роковую ситуацию и может послужить стихотворный отклик Тютчева на обнародование приговора по делу декабристов. Уже в этом злободневно—политическом стихотворении Тютчев выступает как «поэт мысли», то есть поэт—философ. Отсюда и некоторая затрудненность расшифровки глубинного смысла его творения.
Загадочной кажется уже первая строка стихотворения: «Вас развратило Самовластье». Пронизанная пафосом осуждения, строка по существу является двусмысленной. Судя по тому, что слово «Самовластье» начинается с заглавной буквы, естественно было бы допустить, что самодержавие, по мысли поэта, и повинно в трагедии на Сенатской площади, ведь оно и «развратило» народ. Возникает вопрос: чем. То ли порочным характером своей государственной системы, то ли благодушным попустительством. Под «самовластьем» можно понимать и дерзновенность замыслов восставших, их самоуправство.
Можно усмотреть бóльшую определенность в последующих строках:
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена —
И ваша память от потомства,
Как труп в земле схоронена.
Эмоциональная окраска этих фраз будто бы указывает на охранительно—верноподданническое осуждение врагов престола. Но в этих строках мы уже не видим прямого обращения, авторской оценки — они будто безличны. И опять двусмысленность: не декабристы «вероломны», а народ чуждается того, что законом объявлено вероломством, предательством, подлежит забвению, — память павших «схоронена от потомства».
Далее — характерное для поэзии Тютчева противоречие: вторая строфа приоткрывает «двойное бытие» происшедшей драмы, вариантность её оценки:
О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
Едва, дымясь, она сверкнула
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула —
И не осталось и следов.
Здесь мы видим несколько другую оценку самодержавия. Оно «вечный полюс», «громада льдов»; безумной, но уже отнюдь не «вероломной», а скорее героической предстает нам попытка растопить мертвую громаду льдов «скудной кровью» горстки обреченных смельчаков. Итог трагичен: «зима железная» беспробудна. Однако мне хочется особо обратить внимание на словосочетание «вечный полюс». Я специально выделил его жирным шрифтом. Эта строчка крайне важна для понимания позиции Тютчева. Да, он хочет перемен, но он не верит, не желает и противится смене самодержавного строя. Для него это символ величия России, Тютчев искренне верит, что Россия может существовать только при монархии. Поэтому он и представляет самодержавие «вечным полюсом» — можно изменить форму льда, но полюс никогда не исчезнет. Отсюда двойственность позиции Тютчева в этом стихотворении.