- Причем, - воодушевленно продолжал Сердюк, - вполне может статься, что крысы съели ее до того, как она была проявлена.
- Прекрасно, - сказал Кавабата, - прекрасно. Но это поэзия слов, а есть поэзия поступка. Надеюсь, что ваше последнее стихотворение без слов окажется под стать тем стихам, которыми вы радуете меня весь сегодняшний день.
- О чем это вы? - спросил Сердюк.
Кавабата аккуратно положил меч на циновки.
- Жизнь переменчива, - задумчиво сказал он. - Рано утром никто не может сказать, что ждет его вечером.
- Что-нибудь произошло?
- О да. Вы ведь знаете, что бизнес подобен войне. Так вот, у клана Тайра есть враг, могущественный враг. Это Минамото.
- Минамото? - холодея, спросил Сердюк. - И что?
- Сегодня пришла весть, что в результате коварного предательства на токийской фондовой бирже "Минамото груп" скупила контрольный пакет акций "Тайра инкорпорейтед". Тут замешан один английский банк и сингапурская мафия, но это не важно. Мы разбиты. А враг торжествует.
Сердюк некоторое время молчал, соображая, что это значит. Ясно было только одно - это не значило ничего хорошего.
- Но мы с вами, - сказал Кавабата, - мы, два самурая клана Тайра, - мы ведь не допустим, чтобы переменчивые тени, которые отбрасывают все эти ничтожные пузыри бытия, омрачили наш дух?
- Н-нет, - сказал Сердюк.
Кавабата свирепо захохотал, и его глаза сверкнули.
- Нет, - сказал он, - Минамото не увидят нашего унижения и позора. Уходить из жизни надо так, как исчезают за облаком белые журавли. И пусть ни одного мелкого чувства не останется в эту прекрасную минуту в наших сердцах.
Он порывисто развернулся на полу вместе с циновкой, на которой сидел, и поклонился Сердюку.
- Прошу вас об одолжении, - сказал он. - Когда я вспорю себе живот, отрубите мне голову!
- Что?
- Голову, голову отрубите. У нас это называют последней услугой. И самурай, которого об этом просят, не может отказать, не покрыв себя позором.
- Но я никогда... В смысле раньше...
- Да это просто. Раз, и все. Ш-шш-шу!
Кавабата быстро махнул руками.
- Но я боюсь, что у меня не выйдет, - сказал Сердюк. - У меня совсем нет опыта в этой области.
Кавабата задумался. Вдруг лицо его помрачнело, словно в голову ему пришла какая-то крайне тяжелая мысль. Он хлопнул ладонью по татами.
- Хорошо, что я скоро ухожу из жизни, - сказал он, поднимая виноватый взгляд на Сердюка. - До чего же я все-таки невежествен и груб!
Он закрыл лицо ладонями и принялся раскачиваться из стороны в сторону.
Сердюк тихо встал, на цыпочках подошел к перегородке, неслышно сдвинул ее в сторону и вышел в коридор. Бетон неприятно холодил босые ноги, и Сердюк вдруг с ужасом понял, что, пока они с Кавабатой бродили по каким-то подозрительным темным переулкам в поисках сакэ, его ботинки с носками стояли в коридоре возле входа, там же, где он оставил их днем. А что было у него на ногах, он не мог вспомнить совершенно; точно так же он не мог вспомнить ни того, как они с Кавабатой вышли на улицу, ни того, как вернулись.
"Мотать, мотать отсюда немедленно, - подумал он, заворачивая за угол. - Главное смотаться, а уже потом думать будем".
Навстречу Сердюку с табуретки поднялся охранник.
- Куда идем-то в такое время? - зевая, спросил он. - Полчетвертого утра.
- Да вот, засиделись, - сказал Сердюк. - Собеседование.
- Ну ладно, - сказал охранник. - Пропуск.
- Какой пропуск?
- На выход.
- Так вы ж меня без всякого пропуска впустили.
- Правильно, - сказал охранник, - а чтоб выйти, пропуск нужен.
Горящая на столе лампа бросала тусклый луч на ботинки Сердюка, стоящие у стены. В метре от них была дверь, а за дверью - свобода. Сердюк сделал к ботинкам маленький шаг. Потом еще один. Охранник равнодушно поглядел на его босые ноги.
- Да и потом, - сказал он, поигрывая резиновой палкой, - у нас ведь режим. Сигнализация. До восьми дверь заперта. А открыть - так сразу менты приедут. Базар, протоколы. Так что открыть не могу. Только в случае пожара. Или наводнения.
- Так ведь мир этот, - заискивающе сказал Сердюк, - подобен пузырям на воде.
Охранник усмехнулся и качнул головой.
- Что ж, - сказал он. - Понимаем, где работаем. Но ты и меня пойми. Вот представь, что вместе с этими пузырями по воде еще и инструкция плывет. И пока она в одном из пузырей отражается - в одиннадцать запираем, в восемь отпираем. И все.
Сердюк почувствовал в голосе охранника какую-то нерешительность и попробовал надавить еще чуть-чуть в том же направлении.
- Господин Кавабата будет очень удивлен вашим поведением, - сказал он. - Казалось бы - охрана в серьезной фирме, а такие простые вещи надо объяснять. Ведь ясно, что если вокруг мираж...
- Мираж, мираж, - сказал охранник задумчиво и посмотрел в какую-то точку, явно находящуюся далеко за стеной. - Знаем. Не первый день на посту. Инструктаж у нас каждую неделю. Но я же не говорю, что эта дверь реальна. Сказать, что я про нее думаю?
- Ну скажи.
- Я так считаю, что никакой субстанциональной двери нет, а есть совокупность пустотных по природе элементов восприятия.
- Именно! - обрадовано сказал Сердюк и сделал еще один шажок к своим ботинкам.
- Но раньше восьми я эту совокупность не отопру, - сказал охранник и стукнул себя по ладони резиновой палкой.
- Почему? - спросил Сердюк.
Охранник пожал плечами.
- Для тебя карма, - сказал он, - для меня дхарма, а на самом деле один хрен. Пустота. Да и ее на самом деле нету.
- Н-да, - сказал Сердюк. - Серьезный у вас инструктаж.
- А ты что думал. Японская служба безопасности проводит.
- И что же мне делать? - спросил Сердюк.
- Как чего? Ждать до восьми. И попроси, чтоб пропуск выписали.
Сердюк еще раз поглядел на круглые плечи охранника, на дубинку в его руках и, медленно повернувшись, побрел назад. У него осталось невыносимое чувство, что слова, которые заставили бы охранника открыть дверь, все же существовали, но он не сумел их найти. "Читал бы сутры, знал бы прикуп", - угрюмо подумал он.
- Слышь, - сказал за спиной охранник, - ты без гэта не ходи. Тут пол бетонный. Почки простудишь.
Вернувшись в кабинет Кавабаты, Сердюк бесшумно задвинул панель и заметил, что в комнате сильно пахнет перегаром и женским потом. Кавабата все так же сидел на полу, закрыв лицо руками, и раскачивался из стороны в сторону. Похоже, он и не заметил, что Сердюк куда-то выходил.
- Господин Кавабата, - тихо позвал Сердюк.
Кавабата опустил руки.
- Вам плохо?
- Мне очень плохо, - сказал Кавабата. - Мне ужасно плохо. Если бы у меня была сотня животов, я разрезал бы их все не медля ни секунды. Я никогда в жизни не испытывал такого стыда, как сейчас.
- Да в чем же дело? - спросил Сердюк, участливо приседая на колени напротив японца.
- Я осмелился просить вас о последней услуге и совершенно не подумал, что никто не окажет ее вам, если я совершу сэппуку первым. Чудовищный позор.
- Мне? - спросил Сердюк, поднимаясь на ноги, - мне?!
- Ну да, - сказал Кавабата, тоже вставая и устремляя в глаза Сердюку горящий взгляд. - Кто ж вам-то голову отрубит? Гриша, что ли?
- Какой Гриша?
- Да охранник. Вы ж с ним только сейчас говорили. Он только череп проломить может своей дубиной. А по правилам отрубить надо, и не просто отрубить, а так, чтобы на лоскуте кожи повисла. Представляете, если покатится, как некрасиво будет? Да вы присядьте, присядьте.
Во взгляде Кавабаты была такая гипнотическая сила, что Сердюк непроизвольно сел на циновку - его сил хватило только на то, чтобы отвести глаза от лица Кавабаты.
- И вообще, мне кажется, вы не знаете, что говорит о сэппуку учение о прямом и бесстрашном возвращении в вечность, - сказал Кавабата.
- Чего?
- Как живот распарывать, представляете?
- Нет, - тупо глядя в стену сказал Сердюк.
- Разные способы есть. Самый простой - горизонтальный надрез. Но это так себе. Как у нас говорят, пять минут позора, и видишь будду Амида. Все равно что въехать в Чистую Землю на "запорожце". Вертикальный разрез чуть получше, но это стиль lower-middle class, к тому же провинциально. Напоследок можно позволить себе что-нибудь получше. Можно еще крест-накрест. Тут два способа - прямой крест и диагональный. Этого я бы тоже не советовал - знаете, если вверх-вниз разрежете, христианские аллюзии увидят, а если по диагонали - андреевский флаг. Еще решат, что вы из-за черноморского флота. А вы ведь не морской офицер, верно?
- Верно, - без выражения подтвердил Сердюк.
- Вот я и говорю - ни к чему. Года два назад в большой моде был двойной параллельный надрез, но это вещь сложная. Так что я бы советовал длинный косой разрез снизу вверх слева направо с небольшим доворотом к центру в конце. С чисто эстетической точки зрения вещь безупречная, и вслед за вами я, скорей всего, поступлю так же.
Сердюк сделал попытку встать на ноги, но Кавабата положил ему на плечо руку и усадил на место.
- К сожалению, все приходится делать второпях, - сказал он со вздохом. - Нет ни белых ширм, ни подходящих курений. Нет воинов с обнаженным оружием, ждущих на краю площадки... Хотя Гриша есть, но какой он воин. Да и потом, они не нужны на самом деле. Это только на тот случай, если самурай изменит своей клятве и откажется делать сэппуку. Тогда его забивают как собаку. На моей памяти таких случаев не было, но все-таки это очень красиво - когда вокруг огороженного квадрата ждут люди с обнаженным оружием, и солнце сверкает на стали. Вообще-то... Хотите, я Гришу позову? И еще Семена со второго этажа? Чтобы было ближе к изначальному ритуалу?
- Не надо, - сказал Сердюк.
- Правильно, - сказал Кавабата. - И правильно. Вы, конечно, понимаете, что главное в любом ритуале - не его внешнее оформление, а то, чем он наполнен изнутри.
- Понимаю, понимаю. Все понимаю, - сказал Сердюк, с ненавистью глядя на Кавабату.
- Поэтому я абсолютно уверен, что все пройдет отлично.
Кавабата поднял с пола короткий меч, купленный в магазинчике, вынул его из ножен и пару раз рубанул им воздух.
- Сойдет, - сказал он. - Теперь вот что. Всегда есть две проблемы - не упасть на после разреза на спину - это очень некрасиво, очень, но здесь я вам помогу. А вторая - это не задеть позвоночник. Поэтому лезвие не должно погружаться уж слишком далеко. Давайте сделаем вот что...