Особенностью чеховского изложения является сжатая форма повествования. Нет повторений, нет нажима на отдельные детали, выводы. Экономная манера письма, свойственная Чехову-художнику, не изменяет ему и здесь.
До сих пор этот лаконизм публицистики Чехова не оценен в должной мере. А Чехов постоянно верен себе, в каком бы жанре он не работал. В этом отношении показательны воспоминания В. М. Лаврова. Он пишет, что Чехов стремился придать рукописи «как можно меньший объем» и нужны были усилия редакции «Русской мысли», чтобы книга вышла в том виде, как мы ее знаем («Русские ведомости:», 1904, № 202.).
Отдельные эпизоды, наблюдения, вставленные в повествование, могли бы стать основой для длинных рассуждений, развернутых сравнений, а у писателя они появляются и проходят как бы мимоходом, случайно. Но нагрузка, значение этих мимолетных замечаний, этих мазков велико (см., например, о сходстве донецких шахт с каторжным рудником в дуйской долине в главе восьмой). Даже вывод о крепостнических порядках на Сахалине не акцентирован, не повторяется, хотя он чрезвычайно важен. Определив порядки на Сахалине как крепостнические в главе пятой, Чехов еще один лишь раз упомянет об этом в главе тринадцатой, кратко, как бы мельком, без желания нажать на мысль (она слишком серьезно была высказана ранее). Сделано это по поводу такого характерного бытового эпизода: за обедом старик Савельев, которого используют как лакея и повара, «подал что-то не так, как нужно, и чиновник крикнул на него старого: «Дурак!»... Я посмотрел тогда на этого безответного старика и, помнится, подумал, что русский интеллигент до сих пор только и сумел сделать из каторги, что самым пошлым образом свел ее к крепостному праву» (X, 212). Знакомая по рассказу И. С. Тургенева «Бурмистр» картина, которая послужила В. И. Ленину в статье «Памяти графа Гейдена» иллюстрацией жестокости «цивилизованного» крепостника-барина.
Весьма интересна роль подстрочечных примечаний в книге. Они выполняют прямую свою функцию - давать справки. Но вместе с тем сюда отнесены подчас «романические» эпизоды и, что особенно важно, сведения о героических поступках, сильных характерах. Ввести в основной текст их было бы трудно: они могли нарушить основную тональность повествования об острове страданий, но целиком пожертвовать ими Чехов не мог и не хотел. Мы уже говорили о его тоске и тяге к сильным характерам, людям, способным на подвиг, и поступиться фактами героического поведения он не мог, но они ушли в примечания. Это рассказ о смелой, мужественной женщине Екатерине Ивановне Невельской, которая по пути на Дальний Восток сделала верхом 1100 верст и отказалась первой покинуть тонущий барк «Шелехов», заявив: «Командир и офицеры съезжают последними, а я съеду с барка тогда, когда
ни одной женщины и ребенка не останется на судне» (X, 47). Это рассказ об агрономе М. С. Мицуле, исходившем почти весь Сахалин пешком, «человеке редкого нравственного закала, труженике, оптимисте и идеалисте», написавшем «оду в честь сахалинского плодородия» (X, 202). Это рассказы о матросах Медведеве, Кузнецове и некоторых других.
Чехов совершил свое путешествие в необычных для современности условиях: проехать большую часть Сибири и Дальнего Востока на лошадях, лодках сейчас может только заядлый турист. Обычный маршрут журналиста - скоростной перелет на воздушном лайнере. Но любой способ передвижения открывает перед вдумчивым журналистом большие творческие возможности. Климатические, ландшафтные контрасты, раскрывающиеся при перелете на самолете к берегам Тихого океана, панорамы великих сибирских и дальневосточных строек таят в себе неисчерпаемые журналистские сюжеты и находки. Но и путешествие в кибитке, повозке через бескрайние просторы Зауралья, Сибири и Дальнего Востока имело свои неповторимые прелести. Физическая усталость, холод, чувство острой опасности на отдельных этапах пути, встречи и наблюдения - все это воспитывало личность, обогащало духовный мир, закладывало в память многочисленные сюжеты и темы будущих произведений.
Очерки о Сахалине вместе с путевыми записками «Из Сибири» свидетельствуют о большом таланте Чехова-журналиста, о его несомненно демократической позиции, которую он занял в нашей предреволюционной печати, о его постоянной тяге к публицистической деятельности.
* * *
После окончания работы над книгой о Сахалине наступает новая полоса относительно активной газетно-публицистической деятельности Чехова. Кроме многочисленных рассказов 90-х годов он пишет серию газетных статей и среди них «Беллетристические» обеды», несколько заметок о русских артистах (И.А.Мельникове, М. А. Потоцкой, Н. Н. и М. И. Фигнер), фельетоны, некрологи, публикует материалы о помощи roll
лодающим и т. д. Много сил отдает переписке с начинающими литераторами и журналистами. В 1895 - 1898 гг. Чехов принимает горячее участие в судьбе медицинского журнала Н. В. Склифосовского и П. И. Дьякова «Хирургия», пытается помочь выработать новую программу газете «Крымский курьер».
Вместе с передовыми людьми своего времени он откликается на жгучие проблемы современности: осуждает теорию «малых дел», вскрывает внутреннюю несостоятельность культуртрегерства, весьма скептически относится к толстовству как философской теории, критикует ненормальный, антигуманный характер отношений между людьми в эксплуататорском обществе, бесчеловечность торгашей, пошлость буржуазной интеллигенции, протестует против «мелочей жизни», поработивших человека. Он понимал, что «смысл жизни только в одном - в борьбе. Наступить каблуком на подлую змеиную голову и чтобы она - крак! Вот в чем смысл» (VII /254).
Не случайно в 1895 г. имя Чехова стояло рядом с именами других писателей и общественных деятелей под петицией Николаю II о стеснениях печати в России, а в 1902 г. писатель демонстративно отказался от звания академика в знак протеста против отмены царем избрания М. Горького в почетные члены Академии наук.
Особенного внимания заслуживает участие Чехова в 1900 г. в журнале «Жизнь» и крепнущая дружба с А. М. Горьким. В это время в журнале «Жизнь» печатались марксисты, имелся хороший отдел беллетристики, активную роль в котором играл Горький.
Обложка и содержание журнала 'Жизнь' № 1 за 1900 год. В этом номере были напечатаны статья В. И. Ленина
Самым замечательным здесь оказалось то, что повесть Чехова «В овраге» была напечатана в одном номере со статьей В. И. Ленина «Капитализм в сельском хозяйстве».
Как видно из переписки, Чехов рассчитывал, что повесть будет напечатана во втором номере журнала (см. письмо к О. Л. Книппер от 2 января 1900 г.). Однако редакция поместила это произведение в первом номере.
'Капитализм в сельском хозяйстве' и повесть А. П. Чехова 'В овраге'
Уже 7 января В. А. Поссе телеграфировал Чехову в Ялту, что ему послана корректура рассказа «В овраге». 11 января Чехов возвращает корректуру обратно, подчеркивая: «корректуру держал я недолго, только одни сутки» (XII, 386).
Возможно, редакция торопила Чехова, чтобы успеть поместить его рассказ в первом номере (Об известной торопливости редакции косвенно свидетельствует большое число опечаток в журнальном тексте рассказа. См. об этом в письме Чехова В. А. Поссе от 5 февраля 1900 г.). Как вспоминал Поссе, Горький в середине января в беседе с ним очень хвалил произведение Чехова и подчеркивал тот мотив, который потом отразился в рецензии Горького на рассказ «В овраге»: «И есть у него что-то новое; что-то бодрое и обнадеживающее пробивается сквозь кромешный ужас жизни» (Летопись.., с. 607.).
Сама рецензия появилась чрезвычайно скоро. Первый номер «Жизни» вышел в 20-х числах января, а 30 января в газете «Нижегородский листок» был напечатан отзыв Горького, в котором подчеркивался исторический оптимизм писателя, несмотря на тяжелые сцены жизни, изображенные в рассказе.
Редакция имела серьезные основания напечатать этот рассказ в январской книжке, так как вместе с другими материалами номера он давал яркую картину положения русской жизни в момент ее капитализации. Чеховский рассказ о фабричном селе «средней губернии», о безнравственности капиталистов и их дел, о вовлечении крестьянства, мелкого городского мещанства в промышленное капиталистическое производство был созвучен марксистским выводам о характере общественных отношений в России на рубеже двух веков, помогал бороться против либерально-народнических воззрений и иллюзий. И что было важно, Чехов не впадал в исторический пессимизм. Он глубоко верил в творческие способности русского народа.
Один из персонажей рассказа «В овраге» говорит: «Жизнь долгая - будет еще и хорошего и дурного, все будет! Велика матушка Россия!... Я во всей России был и все в ней видел, и ты моему слову верь, милая, будет и хорошее, будет и дурное» (VIII, 450). М.Горький, цитируя эти слова, добавлял: «Будем верить, что хорошего не только было больше, но и будет больше!» (Горький М. Соч. в 30-ти т., т. 23. М., 1953, с. 318.).
На рубеже XIX - XX веков «мирный» период развития капитализма подходил к концу. «Мирная» эпоха сменялась, по словам В. И. Ленина, «катастрофичной, конфликтной» (См. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 27, с. 94.). В творчестве Чехова общие социальные закономерности отразились ощущением близкого изменения всего строя жизни, острым чувством исторической неизбежности коренного обновления мира. И Чехов не боялся этого. Вместе с героями своих последних произведений он говорил: «Здравствуй, новая жизнь!»
Не представляя себе достаточно ясно средств борьбы с самодержавием, он. тем не менее всей своей жизнью, всем своим творчеством приближал торжество идей справедливости, идей социализма.
Писатель и газета. Из опыта Чехова-новеллиста
Активное участие Чехова и многих его современников в газетной печати последней трети XIX в., многочисленные высказывания писателей о журналистском труде, и в частности о газетной работе, все увеличивающаяся роль газет к концу XIX в. создают благоприятные предпосылки для рассмотрения вынесенной в заголовок проблемы. На примере творчества Чехова и некоторых его современников представляется интересным выявить персональный и общий характер взаимоотношений художника слова и периодической печати газетного типа во второй половине XIX в.