Смекни!
smekni.com

Лирика 6 (стр. 19 из 33)

и в сердце ударит, чтоб старую кровь отворить.

О вовсе не ради парада, не ради награды,

а просто для нас, выходящих с зарей из ворот,

гремят барабаны гранита,

кларнеты ограды

свистят менуэты...

И улица Росси поет!

1962

x x x

Оле

Я никогда не витал, не витал

в облаках, в которых я не витал,

и никогда не видал, не видал

городов, которых я не видал.

И никогда не лепил, не лепил

кувшин, который я не лепил,

и никогда не любил, не любил

женщин, которых я не любил...

Так что же я смею?

И что я могу?

Неужто лишь то, чего не могу?

И неужели я не добегу

до дома, к которому я не бегу?

И неужели не полюблю

женщин, которых не полюблю?

И неужели не разрублю

узел, который не разрублю,

узел, который не развяжу,

в слове, которого я не скажу,

в песне, которую я не сложу,

в деле, которому не послужу...

в пуле, которую не заслужу?..

1962

ДВА ВЕЛИКИХ СЛОВА

Не пугайся слова "кровь" -

кровь, она всегда прекрасна,

кровь ярка, красна и страстна,

"кровь" рифмуется с "любовь".

Этой рифмы древний лад!

Разве ты не клялся ею,

самой малостью своею,

чем богат и не богат?

Жар ее неотвратим...

Разве ею ты не клялся

в миг, когда один остался

с вражьей пулей на один?

И когда упал в бою,

эти два великих слова,

словно красный лебедь,

снова

прокричали песнь твою.

И когда пропал в краю

вечных зим,

песчинка словно,

эти два великих слова

прокричали песнь твою.

Мир качнулся.

Но опять

в стуже, пламени и бездне

эти две великих песни

так слились, что не разнять.

И не верь ты докторам,

что для улучшенья крови

килограмм сырой моркови

нужно кушать по утрам.

1962

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

- Мой конь притомился.

Стоптались мои башмаки.

Куда же мне ехать?

Скажите мне, будьте добры.

- Вдоль Красной реки, моя радость,

вдоль Красной реки,

до Синей горы, моя радость,

до Синей горы.

- А как мне проехать туда?

Притомился мой конь.

Скажите пожалуйста,

как мне проехать туда?

- На ясный огонь, моя радость,

на ясный огонь,

езжай на огонь, моя радость,

найдешь без труда.

- А где ж этот ясный огонь?

Почему не горит?

Сто лет подпираю я небо ночное плечом...

- Фонарщик был должен зажечь,

да, наверное, спит,

фонарщик-то спит, моя радость...

А я ни при чем.

И снова он едет один

без дороги

во тьму.

Куда же он едет,

ведь ночь подступила к глазам!..

- Ты что потерял, моя радость? -

кричу я ему.

И он отвечает:

- Ах, если б я знал это сам...

1962

КАРАВАЙ

Вы видели, щиток приоткрывая,

в задумчивой и душной глубине

прищуренные глазки каравая,

когда он сам с собой наедине?

Когда очнуться не хватает мочи,

когда румяный край - под цвет зари,

о чем он думает?

О чем бормочет,

ленивые глотая пузыри?

А в нем живут сгоревшие поленья,

старанья мастериц и мастеров.

Он, как последнее стихотворенье,

и добр, и откровенен, и суров.

И задыхается на белом блюде

от радости рожденья своего...

И кланяются караваю люди

и ломтики уносят от него.

1962

ГЛАВНАЯ ПЕСЕНКА

Наверное, самую лучшую

на этой земной стороне

хожу я и песенку слушаю -

она шевельнулась во мне.

Она еще очень неспетая.

Она зелена как трава.

Но чудится музыка светлая,

и строго ложатся слова.

Сквозь время, что мною не пройдено,

сквозь смех наш короткий и плач

я слышу: выводит мелодию

какой-то грядущий трубач.

Легко, необычно и весело

кружит над скрещеньем дорог

та самая главная песенка,

которую спеть я не смог.

1962

СТИХИ БЕЗ НАЗВАНИЯ

Оле

1

Вся земля, вся планета - сплошное "туда".

Как струна,

дорога звонка и туга.

Все, куда бы ни ехали, только - туда,

и никто не сюда. Все - туда и туда.

Остаюсь я один. Вот так. Остаюсь.

Но смеюсь (я признаться боюсь, что боюсь).

Сам себя осуждаю, корю.

И курю.

Вдруг какая-то женщина (сердце горит)...

- Вы куда?! - удивленно я ей говорю.

- Я сюда... - так влюбленно она говорит.

"Сумасшедшая! - думаю. - Вот ерунда...

Как же можно "сюда", когда нужно - "туда"?!"

2

Строгая женщина в строгих очках

мне рассказывает о сверчках,

о том, как они свои скрипки

на протянутых носят руках,

о том, как они понемногу,

едва за лесами забрезжит зима,

берут свои скрипки с собою в дорогу

и являются в наши дома.

Мы берем их пальто, приглашаем к столу

и признательные расточаем улыбки,

но они очень скромно садятся в углу,

извлекают

свои допотопные скрипки,

расправляют

помятые сюртучки,

поднимают

над головами смычки,

распрямляют

свои вдохновенные усики...

что за дом,

если в нем

не пригреты сверчки

и не слышно их музыки!..

Строгая женщина щурится из-под очков,

по столу громоздит угощенье...

Вот и я приглашаю заезжих сверчков

за приличное вознагражденье.

Я помятые им вручаю рубли,

их рассаживаю

по чину и званию,

и играют они вечный вальс

по названию:

"Может быть, наконец,

повезет мне в любви..."

3

Я люблю эту женщину.

Очень люблю.

Керамический конь увезет нас постранствовать,

будет нас на ухабах трясти и подбрасывать...

Я в Тарусе ей кружев старинных куплю.

Между прочим,

Таруса стоит над Окой.

Там торгуют в базарные дни земляникою,

не клубникою,

а земляникою,

дикою...

Вы, конечно, еще не встречали такой.

Эту женщину я от тревог излечу

и себя отучу от сомнений и слабости,

и совсем не за радости и не за сладости

я награду потом от нее получу.

Между прочим, земля околдует меня

и ее

и окружит людьми и деревьями,

и, наверно, уже за десятой деревнею

с этой женщиной мы потеряем коня.

Ах, как гладок и холоден был этот конь!

Позабудь про него.

И, как зернышко - в борозду,

ты подкинь-ка, смеясь, августовского хворосту

своей белой пригоршней в красный огонь.

Что ж касается славы, любви и наград...

Где-то ходит, наверное, конь керамический

со своею улыбочкой иронической...

А в костре настоящие сосны горят!

4

Вокзал прощанье нам прокличет,

и свет зеленый расцветет,

и так легко до неприличья

шлагбаум руки разведет.

Не буду я кричать и клясться,

в лицо заглядывать судьбе...

Но дни и версты будут красться

вдоль окон поезда,

к тебе.

И лес, и горизонт далекий,

и жизнь, как паровозный дым,

все - лишь к тебе, как те дороги,

которые

когда-то

в Рим.

1962

МУЗЫКА

Симону Чиковани

Вот ноты звонкие органа

то порознь вступают,

то вдвоем,

и шелковые петельки аркана

на горле

стягиваются

моем.

И музыка передо мной танцует гибко,

и оживает все

до самых мелочей:

пылинки виноватая улыбка

так красит глубину ее очей!

Ночной комар,

как офицер гусарский, тонок,

и женщина какая-то стоит,

прижав к груди стихов каких-то томик,

и на колени падает старик,

и каждый жест велик,

как расстоянье,

и веточка умершая

жива, жива...

И стыдно мне за мелкие мои

старанья

и за

непоправимые слова.

...Вот сила музыки.

Едва ли

поспоришь с ней бездумно и легко,

как будто трубы медные зазвали

куда-то горячо и далеко...

И музыки стремительное тело

плывет,

кричит неведомо кому:

"Куда вы все?!

Да разве в этом дело?!"

А в чем оно? Зачем оно? К чему?!!

...Вот черт,

как ничего еще не надоело!

1962

x x x

М.Хуциеву

Мы приедем туда, приедем,

проедем - зови не зови -

вот по этим каменистым,

по этим

осыпающимся дорогам любви.

Там мальчики гуляют, фасоня,

по августу, плавают в нем,

и пахнет песнями и фасолью,

красной солью и красным вином.

Перед чинарою голубою

поет Тинатин в окне,

и моя юность с моей любовью

перемешиваются во мне.

...Худосочные дети с Арбата,

вот мы едем,представь себе,

а арба под нами горбата,

и трава у вола на губе.

Мимо нас мелькают автобусы,

перегаром в лицо дыша...

Мы наездились, мы не торопимся,

мы хотим хоть раз не спеша.

После стольких лет перед бездною,

раскачавшись, как на волнах,

вдруг предстанет, как неизбежное,

путешествие на волах.

И по синим горам, пусть не плавное,

будет длиться через мир и войну

путешествие наше самое главное

в ту неведомую страну.

И потом без лишнего слова,

дней последних не торопя,

мы откроем нашу родину снова,

но уже для самих себя.

1963

ХРАМУЛИ

Храмули - серая рыбка с белым брюшком.

А хвост у нее как у кильки,

а нос - пирожком.

И чудится мне, будто брови ее взметены

и к сердцу ее все на свете крючки сведены.

Но если вглядеться в извилины жесткого дна -

счастливой подковкою там шевелится она.

Но если всмотреться в движение чистой струи -

она как обрывок еще не умолкшей струны.

И если внимательно вслушаться, оторопев, -

у песни бегущей воды эта рыбка - припев.

На блюде простом, пересыпана пряной травой,

лежит и кивает она голубой головой.

И нужно достойно и точно ее оценить,

как будто бы первой любовью себя осенить.

Потоньше, потоньше колите на кухне дрова,

такие же тонкие, словно признаний слова!

Представьте, она понимает призванье свое:

и громоподобные пиршества не для нее.

Ей тосты смешны, с позолотою вилки смешны,

ей четкие пальцы и теплые губы нужны.

Ее не едят, а смакуют в вечерней тиши,

как будто беседуют с ней о спасенье души.

1963

ПОСЛЕДНИЙ МАНГАЛ

Тамазу Чиладзе

Джансугу Чарквиани

Когда под хохот Куры и сплетни,

в холодной выпачканный золе,

вдруг закричал мангал последний,

что он последний на всей земле,

мы все тогда над Курой сидели

и мясо сдабривали вином,

и два поэта в обнимку пели