Как бы то ни было, но деятельность Двоекурова в Глупове была несом-
ненно плодотворна. Одно то, что он ввел медоварение и пивоварение и сде- лал обязательным употребление горчицы лаврового листа, доказывает, что он был по прямой линии родоначальником тех смелых новаторов, которые, спустя три четверти столетия, вели йны во имя картофел Но самое важ- ное дело его градоначальствования это, бесспорно, записка о необходи- мости учреждения в Глупове академии.
К счастию, эта записка уцелела вполне15 и дает возможность произсти
просвещенной деятельности Двоекурова вполне правильный и беспристстный
приговор. Издатель позволяет себе думать, что изложенные в этом докумен-
те мысли не только свидетельствуют, что в то отдаленное время уже встре- чались люди, обладавшие правильным взглядом на вещи, но могут де и те- перь служить руководством при осуществлении подобного рода предприятий. Конечно, современные нам академии имеют несколько иной характер, нежели тот, который предполагал им дать Двоекуров, но так как сила не в назва- нии, а в той сущности, которую преследует проект и которая ес не что иное, как "рассмотрение наук", то очевидно, что, покуда царствует пот- ребность в "рассмотрении", до тех пор и проект Двоекурова удержит за со- бойсе значение воспитательного документа. Что названия произвольны и вьма редко что-либо изменяют - это очень хорошо доказал один из преем- ников Двоекурова, Бородавкин. Он тоже ходатайствовал об учреждении ака-емии, и когда получил отказ, то, без дальнейших размышлений, выстроил вместо нее съезжий дом. Название изменилось, но предположенная цель была достигнута - Бородавкин ничего больше и не желал. Да и кто же может ск зать, долго ли просуществовала бы построенная Бородавкиным академи и какие принесла бы она плоды? Быть може она оказалась бы выстроенною на песке; быть может, вместо "рассмотрения" наук занялась бы насаждением ковых? Все это в высшей степени гадательно и неверно. А со съезжим до- мом - дело верное: и выстроен он прочно, и из колеи "рассмотрения" не выбьется никуда.
Вот эту-то мысль и развивает Двоекуров в своем проекте с тою непрере-
каемою ясностью и последовательностью, которыми, к сожению, не облада- ет ни один из современных нам прожектеров. Конечно, он не был настолько решителен, как Бородавкин, то есть не выстроил съезжо дома вместо ака- демии, но решительность, кажется, вообще не была в его нравах. Следует ли обвинять его за этонедостаток? или, напротив го, следует видеть в этом обстоятельстве тайную наклонность к конститионализму? - разреше- ние этого вопроса предоставляется современным следователям отечествен- ной старины, которых издатель и отсылает к подлинному документу. ГОЛОДНЫЙ ГОРОД
1776-й год наступил для Глупова при самых счастливых предзнаменовани-
ях. Целых шесть лет сряду город неорел, не голодал, не испытывал ни повальных болезней, ни скотских падежей, и аждане не без основания приписывали такое неслыханное в летописях благоденствие простоте своего начальника, бригадира Петра Петровича Фердыщенка. И действительно, Фер- дыщенко был доого прост, что летописец считает нужным неоднократно и с особенною наойчивостью остановиться на этом качестве, как на самом ес- тественном объяснении того удовольствия, которое испытывали глуповцы во время бригадирского управления. Он ни во что не вмешивался, довольство- вался умереннымианями, охотно захаживал в кабаки покалякать с цело- вальниками, по вечерам водил в замасленном халате на крыльцо градона- чальнического дома и играл с подчиненными в носки, ел жирную пищу, пил квас и любил уснащать свою речь ласкательным словом "братик-судар".
- А ну, братик-сударик, ложись! - говорил он провинившемуся обывате-
лю.
Или:
- А ведь корову-то, братик-сарик, у тебя продать надо! потому, бра-
тик-сударик, что недоимка - это святое дело!
Понятно, что после затейливых действий маркиза де Санглота, который
летал в городском саду по воздуху, мирное управление пресрелого брига-
дира должно было показаться и "благоденственным", и "удивления достой- ным". В первый раз свободно вздохнули глуповцы и пони, что жить "без утеснения" не в пример лучше, чем жить "с утеснением".
- Нужды нет, что он парадов не делает да с полками на нас не ходи -
говорили они, - зато мы при нем, батюшке, свет у'зрил Теперича, вышел
ты за ворота: хошь - на месте сиди; хошь - куда хошь иди! А пжде,
сколько одних порядков было - и не приведи Бог!
Но на седьмомоду правления Фердышенку смутил бес. Этот добродушный
и несколько левый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до
крайности: снул замасленный халат и стал ходить по городу в вицмунди-
ре. чал ебовать, чтоб обыватели по сторонам не зевали, а смотрели в оба, и к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень дурно для него кончиться, если б, в минуту крайнего раздражения глупов- цев, их осенила мысль: "А ну как, братцы, нас за это не похвалят!"
Дело в том, что в это самое время, на выезде из города, в слободе На-
возной, цвела красотой посадская жена Алена Осипова. По-видимому, эта женщина представляла собойип той сладкой русской красавицы, при взгля- де на которую человек не загорается страстью, но чувствует, что все его существо потихоньку тает. При среднем росте, она была полна, бела и ру- мяна; имела большие серые глаза навыкате, не то бесстыжие, не то застен- чивые, пухлые вишневые губы, густые, хорошо очерченные брови, темно-ру- сую косу до пят и ходила по улице "серой утицей". Муж ее,Дмитрий Про- кофьев, занимался ямщиной и был тоже под стать жене: молод, крепок, кра- сив. Ходил он в плисовой поддевке и в поярковом грешневике, расцвеченном павьими перьями. И Дмитр не чаял души в Аленке, и Аленка не чаяла души в Дмитрии. Частенько похаживали они в соседний кабак и, счастливые, рас- певали там вместе песни. Глуповцы же просто не могли нарадоваться на их согласную жизнь.
Долго ли, коротко ли так они жили, только в начале 1776 года в тот
самый кабак, где они в свободное вря благодушествовали, зашел брига-
дир. Зашел, выпил косушку, спросицовальника, много ли прибавляется пьяниц, но в это самое время увидел Аленку и почувствовал, что язык у него прилип к горти. Однако при народе объявить о том посовестился, а вышел на улицу и помал за собой Аленку.
- Хочешь, молодка, со мною в любви жить? - спросил бригадир.
- А на что мне тебя... гунявого? - отвечала Аленка, с наглостью смот-
ря ему в глаза, - у меня свой муж хорош!
Только и было сказано между ними слов; но нехорошие это были слова.
На другой же день бригадир присл к Дмитрию Прокофьеву на постой двух
инвалидов, наказав им при этом действовать "с утеснением". Сам же, надев
вицмундир, пошел в ряды и, дабы постепенно приучить себя к строгости, с
азартом кричал на торговцев:
- Кто ваш начальник? сказывайте! или, жет быть, не я ваш чальник?
С своей стороны, Дмитрий Прокофьев, вместо того чтоб смириться да по-
легоньку бабу вразумить, стал говорить бездельные слова, а Ален, воо- ружась ухватом, гнала инвалидов прочь и на всю улицу орала:
- Ай да бригадир! к мужней жене, словно клоп, на перину всползти хо-ет!
Понятно, как должен был огорчится бригадир, сведавши об таких пох-
вальных словах. Но так как это было время либеральное и в публике ходили толки о пользе выборного начала, то распорядиться своею единоличною властью старик поопасился. Собравши излюбленных уповцев, он вкратце изложил перед ними дело и потребовал немедленного наказания ослушников.
- Вам, старички-брики, и книги в руки! - либерально прибавил он, -
кое количество по душе назначите, я наперед согласен! Потому теперь у
нас время такое: всякому свое, лишь бы поронцы би!
Излюбленные посоветовались, слегка погалдели и вынесли следующий от-
вет:
- Сколько есть на небе звезд, столько твоему благородию их, шельмов,
и учить следовает!
Стал бригадир считать звезды ("очень он был прост", повторяет по это-
му случаю архивариус-летописец), но на первой же сотне сбился и обратил- ся за разъяснениями к денщику. Денщик отвечал, что звезд на небе види- мо-невидимо.
Должндумать, что бригадир остался доволен этим ответом, потому что
когда Аленка с Митькой воротились, после экзекуции, домой, то шатались
словно пьяные.
Однако Аленка иа этот раз не унялась или, как выражает летописец,
"от бригадировых шелепов пользы для себя не вкусила". Напротив то, она