Вообще, политическая мечтательность была в то время в большом ходу, а
потому и Бородавкин не избегнул общих веяний времени. Оченьасто видали
глуповцы, как он, сидя на балконе градоначальнического дома, взал от-
туда, с полными слез глазами, на синеющие вдалеке византикие твердыни. Выгонные земли Византии и Глупова были до того смежны, что византийские стада почти постоянно смешивались с глуповскими, и из этого выходили беспрестанные пререкания. Казалось, стоило только кликнуть клич... И Бо- родавкин ждал этого клича, ждал с страстностью, сетерпением, доходив- шим почти до негодования.
- Сперва с Византи покончим-с, - мечтал он, - а потом-с...
На Драву, Мораву, на дальнюю Саву,
На тихий и синий Дунай...
Д-да-с!
Сказать ли всю истин по секрету, он даже заготовил на имя известно-
го нашего географа, К. И. Арсеньева, довольно странную резолюцию: "Пре- доставляется вашему благородию, - писал он, - на будущее время известную вам Византию во всех учебниках географии числить тако: Константинополь, бывшая Византия, а ныне губернский город Екатериноград, стоит при излия- нии Черного моря в древнюю Пропонтиду и под сень Российской державы при- обретен в 17.. году, с распространением на оный единства касс (единство сие в том состоит, что византийские деньги в столичном городе Санктпе- тербурге употребление себе находить должны). По обширности своей город сей, вдминистративном отношении, находия в ведении четырех градона- чальников, кои состоят между собой в непрерывном пререкании. Производит торговлю грецкими орехами и имеет один мыловаренный и два кожевенных за- вода". Но, увы! дни проходили за днями, мечты Бородавкина росли, а клича все не было. Проходили через Глупов войска пешие, проходили войска кон- ные.
- Куда, голубчики? - с волнением спрашивал Бородавкин солдатиков.
Но солдатики в трубы трубили, песни пели, носками сапогов играли,
пыль столбом на улицах поднимали, и все проходили, все проходили.
- Валом валит солдат! - говорили глуповцы, и казалось им, что это лю-
ди какие-то особенные, что они самой природой созданы для того, чтоб хо- дить без кца, ходить по всем направлениям. Что они спускаются с одной плоской возвышенности для того, чтобы лезть на другую плоскую возвышен- ность, пеходят через одимост для того, чтобы перейти вслед за тем через другой мост. И еще мост, и еще плоская возвышенность, и еще, и еще...
В этой крайности Бородавкин понял, что для политических предприятий
время еще не наступило и что ему следует ограничить свои задачи только
так называемыми насущными потребностями края. В числе этих потребностей
первое место занимала, конечно, цивилизация, или, как он сам определялто слово, "наука о том, колико каждому Российской Империи доблестно
сыну отечества быть твердым в бедствиях надлежит".
Полный этих смутных мечтаний, он явился в Глупов и прежде всего под-
вергнул строгому рассмотрению намерения и деяния своих предшественников. Но когда он взглянул на скрижали, то так и ахнул. Вереницею прошли перед ним: и Клементий, и Великанов, и Ламврокакис, и Баклан, и маркиз де Санглот, и Фердыщенко, но что делали эти люди, о чем они думали, какие задачи преследовали - вот этого-то именно и нельзя было определить ни под каким видом. Казалось, что весь этот ряд - не что иное, как сонное мечтание, в котором мелькают образы без лиц, в котором звенят какие-то смутные крики, похожие на отдаленное галденье захмелевшей толпы... т вышла из мрака одна тень, хлопнула: раз-раз! - и исчезла неведомо куда; смотришь, на место ее выступает уж другая тень, и тоже хлопает как па- ло, и исчезает... "Раззорю!", "не потерплю!" слышится со всех сторон, а что разорю, чего не потерплю - того разобрать невозможно. Рад бы посто- рониться, прижаться к углу, но ни посторониться, ни прижаться нельзя, потому что из всякого угла раздается все то же "раззорю!", которое гонит укрывающегося в другой угол и там, в своючередь, опять настигает его. Это была какая-то дикая энергия, лишенная всякого содержания, так что дажеородавкин, несмотря на свою расторопность, несколько усомнился в достоинстве ее. Один только штатский советник Двоекуров с выгодою выде- ляя из этой пестрой толпы администраторов, являл ум тонкий и проница- тельный и вообще выказывал себя продолжателем того преобразовательного дела, которым ознановалось начало восемнадцатого столетия в России. о-то, конечно, и взял себе Бородавкин за образец.
Двоекуров соверш очень многое. Он вымостил улицы: Дворянскую и
Большую, собрал недоимки, покровительствовал наукам и ходатайствовал об
учреждении в Глупове академии. Но главная его заслуга состояла в том,
что он ввел в употребление горчицу и лавровый лист. Это последнее
действие до того поразило Бородавкина, что он тотчас же возымел дерзкую
мысль птупить точно таким же образом и относительно прованского масла.
Начались справки, какие меры были употребны Двоекуровым, чтобы достиг-
нуть успеха в затнном деле, но так как архивные дела, по обыкновению, оказались сгореими (а быть может, и умышленно уничтоженными), то приш- лось удовольсоваться изустными преданиями и рассказами.
- Много у нас всякого ша было! - рассказывали старожилы, - и через
солдат секли, и запростоекли... Многие даже в Сибирь через это самое
дело ушли!
- Стало быть, были бунты? - спрашивал Бородавкин.
- Мало ли было бунтов! У нас, сударь, насчет этого такая примета: ко-
ли секут - так уж и знаешь, что бунт!
Из дальнейших расспросов оказывалось, что Двоекуров был человекнас-
тойчивый и, однажды задумав какое-нибудь предприятие, доводил его до конца. Действовал он всегда большими массами, то есть и усмирял, и рас- точал без остатка; но в то же емя понимал, что одного этого средства недостаточно. Поэтому, незавимо от мер общих, он, в течение нескольких лет сряду, непрерывно и неустанно делал сепаратные набеги на обыва- тельские дома и усмирял каждого обывателя поодиночке. Вообще во всей ис- тории Глупова поражает один факт: сегодня расточат глуповцев и уничтожат их всех до единого, а завт, смотришь, опять появятся глуповцы и даже, по обычаю, выступят вперед на сходках так называемые "старики" (должно быть, "из молодых да ране"). Каким образом они нарастали - это была тайна, но тайну эту отчно постиг Двоекуров, и потому розог не жалел. Как истинный администратор, он различал два сорта сечения: сечение без рассмотрения и сечен с рассмотрением, и гордился тем, что первый в ря- ду градоначальниковвел сечение с рассмотрением, тогда как все пред- шественники секли как попало, и часто даже совсем не тех, кого следова-о. И, действительно, воздействуя разумно и беспрерывно, он добия ре- зультатов самых блестящих. В течение всего его градоначальничества глу- повцы не только не садились за стол без горчицы, но даже развели у себя довольно обширные горчичные плантации для удовлетворения тбованиям внешней торговли. "И процвела оная весь, яко крин сельный, посылая сей горький продукт в отдаленнейшие места державы Российской и получая вза- мен оного драгоценные металлы и меха".
Но в 1770 году Двоекуров умер, и два градоначальника, последовавшие
за ним, не только не поддержали его преобразований, но даже, так ска-
зать, загадили их. И что всего замечательнее, глуповцы явились неблаго- дарными. Они нимало не печалились упразднению начальственной цивилизаи и даже как будто радовались. Горчицу перестали есть вовсе, а планции перепахали, засадили капустою и засеяли горохом. Одним словом, прзошло то, что всегда случается, когда просвещение слишком рано приходит к а- родам мленческим и в гражданском смысле незрелым. Даже летописец не без иронии упоминает об этом обстоятельстве: "Много лет выводил он (Дво- екуров) хитроумное сие здание, а о том не догадался, что строит на пес- це". Но летописец, очевидно, и в свою очередь, забывает, что в том-то собственно и заключается замысловатость человеческих действий, чтобы се- годня одно здание на "песце" строить, а завтра, когда оно рухнет, зачи- нать новое здание на том же "песце" воздвигать.
Таким образом, оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати,
чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на "песцебыла до-
ведена в нем почти до исступления. Дни и ночи он все выдумывал, что бы такое строить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал, и этак, но настоящим манером до- думаться все-таки нмог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановся на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
- Руки у меня связаны, - горько жаловался он глуповцам, - а то узнали
бы вы у меня, где раки зимуют!
Тут же кстати он доведался, что глуповцы, по упущению, совсем отстали
от употребления горчицы, а потому на первый раз ограничился тем, что
объявил это употребление обязательным; в наказание же за ослушание при-
бавил еще прованское масло. И в то же время положил в сердце своем: до- толе не класть оружия, доколе в городе останется хоть один доумеваю- щий.
Но глуповцы тоже были себе на уме. Энергии действияни с болью на-
ходчивостью противопоставили энергию бездействия.
- Что хошь с нами делай! - говорили одни, - хошь - на кус режь;
хошь - с кашей ешь, а мы не согласны!
- С нас, брат, не что возьмешь! - говорили другие, - мы не то что
прочие,оторые телом обросли! нас, брат, и уколупнуть негде!
И упорно ояли при этом на коленях.
Очевидно, что когда эти две энергии встречаются, то из это всегда
происходит нечто весьма любопытное. Нет бунта, но и покорности настоящей
нет. Есть что-то среднее, чему мы видали примеры при крепостном праве.
Бывало, попадется барыне таракан в супе, призовет она повари велит то-
го таракана съесть. Возьмет повар таракана в рот, видимым образом жует его, а глотать не глотает. Точно так же было и с глуповцами: жевали они довольно, а глотать не глотали.