- Сломлю я эту энергию- говорил Бородкин и медленно, без торопли-
вости, обдумывал план свой.
А глуповцы стояли на коленах и ждали. Знали они, что бунтуют, ноне
стоять на коленах не могли. Господи! чего они не передумали в это время!
мают: станут они теперь есть горчицу, - как бы на будущее время еще
какую ни на есть мерзость есть не заставили; не станут - как бы шелепов
не пришлось отведать. Казалось, что колени в эм случае представляют
средний путь, который может умиротворить и ту и другую стороны. И вдруг затрубила труба, и забил барабан. Бородавкин, застегнутый на
все пуговицы и полный отваги, выехал на белом коне. За ним следовал пу-
шечный и ружейный снаряд. Глуповцы думали, что градоначальник едет поко- рять Византию, а вышло, что он замыслил покорить их самих...
Так начался тот замечательныйяд событий, который описывает летопи-
сец под общим наименованием "войн за просвещение".
Первая война "за просвещение" имела, как ужесказано выше, поводом
горчицу, и началась в 1780 году, то есть почти вслед за прибытием Боро-
давкина в Глупов.
Тем не менее Бородавкин сразу палить не решился; он был слишком пе-
дант, чтобы впасть в столь явную административную ошибку. Он начал действовать постепенно, и с этой целью предварительно созвал глуповцев и стал их заманивать. В речи, сказанной по этому поводу, он довольно под- робно развил перед обывателями вопрос о подспорьях вообще, и о горчицкак о подспорье в особенности; но оттого ли, что в словах его было более личной веры в правоту защищаемого дела, нежели действительной убе- тельности, или оттого, что он, по обычаю своему, не говорил, а кричал, - как бы то ни было, результат его убеждений был таков, что глуповцы испу- гались и опять всем обществ пали на колени.
"Было чего испугатя глуповцам, - говорит по этому случаю летописец,
- стоит перед ними человек роста невеликого, изебя не дородный, слов
не говорит, а только криком кричит".
- Поняли, старички? - обратился он к обеспамятевшим обывателям.
Толпа низко кланялась и безмолвствовала. Натурально, этоего пуще
взорвало.
- Что я... на смерть, что ли, вас веду... ммерзавцы!
Но едва раздался из уст его новый раскат, как глуповцы стремительно
повскакали с коленей и разбежались во все стороны.
- Раззорю! - закричал он им вдогонку.
Весь этот день Бородавкин скорбел. Молча схаживал опо залам гра-
доначальнического дома и только изредка тихо произносил: "Подлецы!"
Более всего заботила его Стрелецкая слобода, которая и п предшест-
венниках его отличалась самым непреоборимым упорством. Сельцы довели энергию бездействия почти до утонченности. Они не только не являлись на сходки по приглашениям Бородавкина, но, завидев его приближение, куда-то исчезали, словно сквозь землю проваливались. Некого было убеждать, не у кого было ни о чем спросить. Слышалось, что кто-то где-то дрожит, но где дрожит и как дрожит - разыскать невозможно.
Между тем не могло быть сомнения, что в Стрелецкой слобе заключает-
ся источник всего зла. Самые безотрадные слухи доходили до Бородавкина об этом крамольничьем гнезде. Явился проповедник, который перелагал фа- милию "Бородавкин" на цифры и доказывал, что ежели выпусть букву р, то выйдет 666, то есть князь тьмы. Ходили по рукам полемические сочинения, в которых объяялось, что горчица есть былие, выросшее из тела дев- ки-блудницы, прозваой за свое распутство горькою, - оттого-де и пошла в мир "горчица". Даже сочинены были стихи, в которых автор добирался до градоначальниковородительницы и очень неодобрительно отзывался о ее поведении. Внимая этим песнопениям и толкованиям, стрельцы доходили поч- ти до восторженго состояния. Схватившись под руки, они бродили верени- цей по улице и, дабыавсегда изгнать из среды своей дух робости, во все горло орали.
Бодавкин чувствовал, как сердце его, капля по капле, переполняется
горечью. Он не ел, не пил, а только произносил сернословия, как бы пи-
таями свою бодрость. Мысль о горчице казалась до того простою и ясною, что неприятие ее нельзя было истолковать ничем иным, кроме злонамен- ности. Сознание это было тем мучительнее, чем больше должен был употреб- лять Бородавкин усилий, чтобы обуздывать порывы страстной натуры оей.
- Руки у меня связаны! - повторял он, задумчиво покусывая темный ус
свой, - а то бя позал вам, где раки зимуют!
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии
есть все-таки сечение, и это сознание подкрепляло его. В ожидании этого
исхода он занимался делами и писал втихомолку устав о "неcтеснении гра-
доначальников законами". Первый и единственный параграф этого устава гласил так: "Ежели чувствуешь, что закон полагаетебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невиди- мым, много тебя в действии облегчит".
Однако ж покуда устав еще утвержден не был, а следовательно, и от
стеснений уклониться было невозможно. Через месяц Бородавкин вновь соз-
вал обывателей и вновь закричал. Но едва успел он произнести два первыхлога своего приветствия ("об оных, стыда ри, умалчиваю", отговарива- ется летописец), как глуповцы опять рассыпались, не успев даже встать на колени. Тогда только Бородавкин решился пустить в ход настоящую цивили- зацию.
Ранним утр выступил он в поход и дал делу такой вид, как будто со-
веает простой военный променад. Утро было ясное, свежее, чуть-чуть мо- розное (дело происходило в половине сентября). Солнце играло на касках и ружьях солдат; крыши домов и улиц были подернуты легким слоем инея; вез- де топились печи, и из окон каждого дома виднелось веселое пламя.
Хотя главною целью похода была Стрелецкая слобода, но Бородавкин хит-
рил. Он не пошел ни прямо, ни направо, ни налево, а стал маневрировать. Глуповцвысыпали из домов на улицу и громкими одобрениями поощряли эво- люции искусного вождя.
- Слава те, господи! кажется, забыл про горчицу! - говорили они, сни-
мая шапки и набожно крестясь на колокольню.
А Бородаин все маневрировал да маневрировал и около полдендостиг
до слободНегодницы, где сделал привал. Тут всем участвующим в походе
роздалио чарке водки и приказали петь песни, а ввечеру взяли в плен
одну мещанскую девицу, отлучившуюся слишком далеко от ворот своего дома.
Наругой день, проснувшись рано,тали отыскивать "языка". Делали
все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала
повесить его, но потом вспомнили, что он совсем не для того требовался,
и простили. Еврей, положив руку под стео, свидетельствовал, что надо
идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до тех пор,
пока не явится урочище, называемое "Дунькиным вра'гом". Оттуда же, мино-
вав три поверки, идти куда глаза глядят.
Так Бородавкин и сделал. Но не успели люди пройти и четверти версты,
как почувствовали, что заблудились. Ни земли, ни воды, ни неба - ничего
не было видно. Потребовал Бородавкин к себе вероломного жида, чтоб пове-
сить, но его уж и след простыл (впоследствии оказалось, что он бежал в Петербург, где в это время успел получить концессию на железную дорогу). Плутали таким образом среди белого дня довольно продолжительное время, и сделалось с людьми словно затмение, потому что Навозная сбода стояла въяве у всех на глазах, а никто ее не видал. Наконец спустились на землю действительные сумерки, и кто-то крикнул: грабят! Закрич какой-то сол- датик спьяна, а люди замешались и, думая, что идут стрельцы, стали биться. Бились крепко всюочь, бились не глядя, а какопало. Много тут было раненых, много и убиенных. Только когда уж совсем рассвело, увиде- ли, что бьются свои с своими же и что сцена этого недоразумения происхо- дит у самой околицы Навозной слободы. Положили: убиенных похоронив, за- ложить на месте битвы монумент, а самый день, в который она происходила, почтить наименованием "слепорода" и в воспоминание об нем учредить еже- годное празднество с свистопляскою.
На третий день сделали привал в слободе Навозной; но ут, наученные
опытом, уже потребовали заложников. Затем, переловив овательских кур,
устроили поминки по убиенным. Странно показалось слобожанам это послед-
нее обстоятельство, что вот человек игру грает, а то же время и кур ловит; но так как Бородкин секрета своего не разглашал, то подумали, что так следует "по игре", и успокоились.
Но когда Бородавк, после поминовения, приказал солдатикам вытоптать
прилегавшее к слободе озимое поле, тогда обыватели призадумались.
- Ужли, братцы, всамде такая игра есть? - говорили они промеж себя,
но так тихо, что даже Бородавкин, зорко следивший за направлением умов,
и тот ничего не расслышал.
На четвертый день, ни свет ни заря, отправились к "Дунькину вра'гу",
боясь опоздать, потому что переход предстоял длинный и утомительный.
Долго шли, и дорогой беспрестанно спрашивали у заложников: скоро ли? Ве-
лико было всеобщее изумление, когдадруг, посреди чистого поля, аманаты крикнули: здеся! И ло, впрочем,ему изумиться: кругом не было никако- го признака поселенья; далеко-деко раскинулось голое место, и только вдали углублялся глубокий прол, в который, по преданию, скатилась не- когда пушкарская девица Дуна, спешившая, в нетрезвом виде, на ловное свидание.
- Где ж слобода? - спрашивал Бородавкин у аманатов.
- Нету здесь слободы! - ответствови аманаты, - была слобода, везде
прежде слободы были, да солдаты все уничтожили!
Но словам этим не поверили и решили: сечь аманатов до тех пор, пока
не укажут, где слободаНо странное дело! чем больше секли, тем слабее
становилась уверенность отыскать желанную слободу! Это было того нео-
жиданно, что Бородавкин растерзал на себе мундир и, подняв руку к небе- сам, погрозил пальцем и сказал:
- Я вас!
Положение бо неловкое; наступила темень, сделалось холодно и сыро,
и в поле покались волки. Бородавкин ощутил припадок бларазумия и из-