мание глуповцев не более как уловкой, скрывавшей за собою упорное проти- войствие, или потому, что хотел сделать обывателям сюрприз, - досто- рно определить нельзя. Но должно думать, что тут примешивалось отчасти то и другое. Никакому администратору, ясно понимающему пользу предпри- нимаемой меры, никогда не кажется, чтоб эта польза могла быть для ко- го-нибудь неясною или сомнительною. С другой стороны, всякий администра- тор непременно фаталист и твердо верует, что, продолжая свой администра- тивный бег, он в конце концовсе-таки очутится лицом к лицу с чело- ческим телом. Следовательно, если начать предотвращать эту неизбежную развязку предварительными разглагольствиями, то не значит ли это еще больше растравлять ее и придавать ей более ожесточенный характер? Нако- нец, всякий администратор добивается, чтобы к нему питали доверие, а ка- кой наилучший способ выразить это доверие, как не беспрекословноиспол- нение того, чего не понимаешь?
Как бы то ни было, но глуповцы всегда узнавали о предмете похода лишь
по окончании его.
Но как ни казались блестящими приобретенные Бородавкиным результаты,
в существе и были далеко не благотвор. Строптивость была истреблена
- это правда, но в то же время было истреблени довольство. Жители по-
нурили головы и как бы захирели; нехотя они работали на полях, нехотя возвращались домой; нехотя садились за скудную трапезу и слялись из угла в угол, словно все опостылело им.
В довершение всег глуповцы насеяли горчицы и персидской ромашки
столько, что цена на эти продукты упала до невероятности. Последовал
экономический кризис, и не было ни Молинари, ни Безобразова, чтоб объяс-
нить, что это-то исть настоящее процветание. Не только драгоценных ме- таллов и мехов не получали обыватели в обмен за свои продукты, но не на что было купить даже хлеба.
Однако до 1790 года дело все еще кой-как шло. С полной пори обыва-
тели перешли на полпорции, но даней не задерживали, а к просвещению ока- зывали даже некоторое пристрастие. В 1790 году повезли глуповцы на глав- ные рынки свои продукт и никто у них ничего не купил: всем стало жаль клопов. Тогда жители перешли на четверть порции и задержали дани. В это же время, словно на смех, вспыхнула воранции революция, и стало всем ясно, что "просвещение" полезно только тогда, когда оно имеет характ непросвещенный. Боровкин получил бумагу, в которой ему рекомендова- лось: "По случаю иестного вам происшествия извольте прилежно смотреть, дабы неисправимоеие зло искореняемо было без всякого упущения".
Только тогда Бородавкин спохватился и понял, что шел слишком быстрыми
шагами и совсем не туда, куда идти следует. Начав собирать дани, он с
удивлением и негодовани увидел, что дворы пусты и что если встречались
кой-где куры, то и те были тощие от бескормицы. Но, по обыкновению, он
обсудил этот факт не ямо, а с своей собственной оригинальной точки
зрения, то есть увидел в нем бунт, произведенный на сей раз уже не неве-
жеством, а излишеством просвещения.
- Вольный дух завели! разжирели! - кричал он без памя, - на францу-
зов поглядываете!
И вот начался новый ряд походов, - походов уже против просвещения.В
первый поход Бородавкин спалил слободу Навозную, во второй - разорил Не-
годницу, в третий - расточил Болото. Но подати все задерживались. Насту- пала минута, когда ему предояло остаться на развалинах одному с своим секретарем, и он деятельнприготовлялся к этой минуте. Но провидение не допустило того. В 1798 ду уже собраны были скоровоспалительные матери- алы для сожжения всего города, как вдруг Бородавкина не стало... "Всех расточил он, - говорит по этому случаю летописец, - так, что даже попов для напутствия его неказалось. Вынуждены были позвать соседнего капи- тан-исправника, котый и засвидетельствовал исшествие многомятежного духа его". ЭПОХА ОЛЬНЕНИЯ ОТ ВОЙН
В 1802 году пал Негодяев. Он пал, как говорит летисец, за несогла-
сие с Новосильцевым и Строгановым насчет конституц. Но, как кажется, это был только благовидный предлог, ибо едва ли даже можно предположить, чтоб Негодяев отказался от насаждения конституц, если б начальство настоятельно того потребовало. Негодяев принадлежал к школе так называе- мых "птенцов", которым было решительно все равно, что ни насаждать. Поэ- тому действительная причина его увольнения заключалась едва ли не в том, что он был когда-то в Гатчине истопником и, следовательно, до некоторой степени представлял собой гаинское демокрическое начало. Сверх того, начальство, по-видимому, убедилось, что войны за просвещение, обративши- еся потом в войны против просвещения, уже настолько изнурили Глупов, что почувствовалась потребность на некоторое время его вообще от войн осво- бодить. Что предположение о конституциях представляло не более как слух, лишенный твердого основания, - это доказывается, во-первых, новейшими исследованиями по сему предмету, а во-втох, тем, что, на место Негодя- ева, градоначальником был назначен "черкашенин" Микаладзе, который о конституциях едва ли имел понятие болеесное, нежели Негодяев.
Конечно, невозможно отрицать, что попытки нституционного свойства
существовали; но, как кажется, эти попытки ограничивались тем, что квар-
тальные настолько усовершенствовали свои манеры, что не всякого прохоже- го хватали за воротник. Это единственная конституция, которая предпола- галась возможною при тогдашнем младенческом состоянии общества. Прежде всего необходимо было приучить народ к учтивому обращению и потом уже, смягчив его нравы, давать ему настоящие якобы права. С точки зрения тео- ретической такой взгляд, конечно, вершенноерен. Но, с другой сторо- ны, не меньшего вероятия заслуживает и то соображение, что как ни прив- лекательна теория учтивого обращения, но, взятая изолированно, она нима- ло не гарантирует людей от внезапного вторния теории обращения неучти- вого (как это и доказано впоследствии появлением на арене истории такой личности, как майор Угрюм-Бурчеев), и следовательно, если мы действи- тельно желаем утвердить учтивое обращение на прочном основании, то все-таки прежде всего должны снабдить людей настоящими якобы правами. А это, в свою очередь, доказывает, как шат теории вообще и как мудро поступают те военачальники, которые относятся к ним с недоверчивость.
Новый градоначальник понял это и потому поставил себе задачею привле-
кать сердца исключительно посредством изящных манер. Будучи в военном чине, он не обращал внимания на форму, а о дисциплине отзывался даже с горечью. Ходил всегда в расстегнутом сюртуке, из-под которого заманчиво виднелась снежной белизны пикейная жилетка и отложные воротнички. Охотно подавал подчиненным левую руку, охотно улыбался, и не только не позволял себе ничего утверждать слишком резко, но даже любил, при докладах, упот- реблять выражения, вроде: "Ита вы изволили сказать", или: "Я имел уже честь доложить вам" и т. д. Только однажды, выведенный из терпения про- должительным противодействием своего помощника, он дозволил себе ска- зать: "Я уже имел честь подтрждать тебе, курицыну сыну"... но тут же спохватился и произвел его в следующий чин. Страстный по природе, он с увлечением предавался дамсму обществу, и в этой страсти нашел себе преждевременную гибель. оставленном им сочинении "О благовидной господ градоначальников наружности" (см. далее, в оправдательных документах) он довольно подробно излол свои взгляды на этот предмет, но, как кажется, не вполне искренно связал свои успехи у глуповских дам с какими-то поли- тическими и дипломатическими целя. Вероятнее всего, ему было совестно, что он, как Антоний в Египте, ведет исключительно изнеженную жизнь, и потому он захотел уверить потомство, что иногда и самая изнеженность мо- жет иметь смысл административно-полицейский. Догадка эта подтверждается еще тем, что из рассказа летописца вовсе не видно, чтобы во время его градоначальствованияроизводились частые аресты или чтоб кто-нибудь был нещадно бит, без чо, кечно, невозможно было бы обойтись, если б амурная деятельность его действительно была направлена к ограждению об- щественной безопасности. Поэтому почти наверное можно утверждать, что он любил амуры для уров и был ценителем женских атуров просто, без всяких политических целей; выдумал же эти последние лишь для ограждения себя перед начальством, которое, несмотря на свой несомненный либерализм, все-таки не упкало от времени до времени спрашивать: не пора ли начать войну? "Он ж - говорит по этому поводу летописец, - жалеючи сиротские слезы, всегда отвечал: не время, ибо не готовы еще собираемые известным мне способом для сего материалы. И, не собрав таковых, умре".
Как бы то ни было, но назначение Микаладзе былоля глуповцев явлени-
ем в высшей степени отрадным. Предместник его, капитан Негодяев, хотя и не обладал так называемым "сущим" злонравием, но считал себя человеком убеждения (летописец везде, вместо слова "убеждения", ставит слово "но- ров"), и в этом качестве постоянно испытывал, достаточно ли глуповцы тверды в бедствиях. Результатом так усиленной административной дея- тельности было то, что к концу его градоначальничества Глупов представ- лял беспорядочную кучу почерневших и обветшавших изб, среди которых лишь съезжий дом гордо высил к небесам свою каланчу. Не было ни еды настоя- щей, ни одежи изрядной. Глуповцы перестали стыдися, обросли шерстью и сосали лапы.
- Но как вы таким манером жить можете? - спросил у обывателей изум-
ленный Микаладзе.
- Так и живем, что настоящей жизни не имеем, - отвечали глуповцы, и
при этом не то смеялись, не то заплакали.
Понятно, что ввиду такого нравственного расстройства главная забота
нового градоначальника была направлена к тому, чтобы прежде всего снять
с глуповцев испуг. И надо сказать правду, что он действовал в этом смыс-
ле довольно искусно. Предпринят был целый д последовательных мер, ко- торые исключительно клонились к упомянут выше цели и сущность которых может быть формулирована следующим обром: 1) просвещение и сопряженные с оным экзекуции временно прекратить, и 2) законов не издавать. Ре- зультаты были получены с первого же за изумительные. Не прошло месяца, как уже шерсть, которою обросли глуповцы, вылиняла вся без остатка, и глуповцы стали стыдиться наготы. Сстя еще один месяц они перестали со- сать лапу, а через полгода в Глупове, после многих лет безмолвия, состо- ялся первый хоровод, на котором лично присутствовал сам градоначальник и потчевал женский пол печатными пниками.