Такими-то мными подвигами ознаменовал себя черкашенин Микаладзе.
Как и всякое выражение истинно плодотворной деятельности, управление его
не было ни громко, ни блестяще, не отличалось ни внешними завоеваниями,
ни внутренними потрясениями, но оно отвечало потребности минуты и вполне
достигало тех скромных целей, которые предположило себе. Видимых фактов
было мало, но следствия бесчисленны. "Мудрые мира сего! - восклицает по
этому поводу летописец, - прилежно о сем помыслите! и да не смущаются
сердца ваши при взгде на шелепа и иные орудия, в коих, по высокоумному
мнению вашему, якы сила и свет просвещения замыкаются!"
По всем этим причинам, издаль настоящей истории находит совершенно
естественным, что летописец, описывая административную деятельность Ми-
каладзе, не очень-то щедр наодробности. Градоначальник этот важен не столько как прямой деятельсколько как первый зачинатель на том мирном пути, по которому чуть-чь было не пошла глуповская цивилизация. Бла- готворная сила его действибыла неуловима, ибо такие мероприятия, как рукопожатие, ласковая улыбка и вообще кроткое обращение, чувствуются лишь непосредственно и ноставляют ярких и видимых следов в истории. Они не производят переворота ни в экономическом, ни в умственном положе- нии страны, но ежели вы сравните эти административные проявления с таки- ми, например, как обозние управляемых курицыными детьми или беспрерыв- ное их сечение, то должны будете сознаться, что разница тут огромная. Многие, рассматриваяеятельность Микаладзе, находят ее не во всех отно- шениях безупречноюГоворят, например, что он не имел никакого права прекращать просвение - это так. Но, с другой стороны, если просвеще- нием фаталистически сопряжены экзекуции, то не требует ли благоразумие, чтоб даже и в ком очевидно полезном деле допускались краткие часы для отдохновенияИ еще говорят, что Микаладзе не имел права не издавать за- конов, - и это, конечно, справедливо. Но, с другой стороны, не видим ли мы, что народы самые образованные наипаче почитают себя счастливыми в воскресные и праздничные дни, то есть тогда, когда начальники мнят себя от писания законов свободными?
Пренебречь этими указаниямопыта едва ли возможно. Пускай рассказ
летописца страдает недостатком ярких и осязательных фактов, - это не
должно мешать нам признать, что Микаладзе был первый в ряду глуповских
градоначальников, который установил драгоценнейший из всех администра-
тивных прецедентов - прецедент кроткого и бесскверно славословия. По- ложим, что прецедент этот не представлял ничего особенно твердого; поло- жим, что в дальнейшем своем развитии он подвергался многим случайностям более или менееестоким; но нельзя отрицать, что, будучи однажды вве- ден, он уже никогда не умирал совершенно, а время от времени даже до- вольно вразумительно напоминал о своем существовании. Ужели же этого ма- ло?
Одну ил слабость этот достойный правитель - это какое-то неудержи-
мое, почти горечное стремление к женскому полу. Летописец довольно подробно останавливается на этой особенности своего героя, но замеча- тельно, что рассказе его не видится ни горечи, ни озлобления. Один только раз он выражается так: "Много было от него порчи женам и девам глуповским", и этим как будто дает понять, что, и по его мнению, все-та- ки было бы лучше, если б порчи не было. Но прямого негодования нигде и ни в чем нвыказывается. Впрочем, мы не последуем за летописцем в изоб- ражении ой слабости, так как желающие познакомиться с нею могут по- черпну все нужное из прилагаемого сочинения: "О благовидной градона- чальников наружности", написанного самим высокопоставленным автором. Справедливость требует, однако ж, сказать, что в сочинении этом пропуще- но оо довольно крупное обстоятельство, о котором упоминается в летопи- си. А именно: однажды Микаладзе забрался ночью к женеестного казначея, но едва успел отрешиться от уз (так называет летописец мундир), как ыл застигнут врасплох ревнивцем-мужем. Произошла баталия, во время корой Микаладзе не столько сражался, сколько был сражаем. Но так как о вслед за тем умылся, то, разумеется, следов от бесчестья не осталосьникаких. Кажется, это была единственная неудача, которую он потерпел в ом роде, и потому понятно, что он не упомянул об ней в своем сочинени Это была такая ничтожная подробность в громадной серии многотрудных его подвигов по сей части, что не вызвала в нем даже потребности в стратегических со- ображениях, могущих обеспечить его походы на будущее время.
Микаладзе умер в 1806 году, от истощения сил.
Когда почва былдостаточно взрыхлена учтивым обращением и народ от-
дохнул от просвещения, тогда, сама собой, стала на очередь потребность в законодательстве. Ответом на эту потребность явился статский советник Феофилакт Иринарвич Беневоленский, друг и товарищ Сперанского по семи- нарии.
С самой ранней юности Беневоленский чувствовал непреоборимую наклон-
ность каконодательству. Сидя на скамьях семинарии, он уже начертал нескоко законов, между которыми наиболее замечательны следующие: "Вся- кий человек да имеет сердце сокрушенно", "Всяка душа да трепещет" и "Всякий сверк до познает соответствующий званию его шесток". Но чем бол рос высокодаровитый юноша, тем непреоборимее делалась врожденная в нем страсть. Что из него должен во всяком случае образоваться законода- тель, - в этом никто не сомневался; вопрос заключался только в том, ка- ко сорта выйдет этот законодатель, то есть напомнит ли он собой глубо-омыслие и административную прозорливость Ликурга или просто будет тверд, как Дракон. Он сам чувствовал всю важность этого вопроса, и в письме к "известному другу" (не скрывается ли под этим именем Сперанс- кий?) следующим образом описывает свои колебания по этому случаю.
"Сижу я, - пишет он, - в унылом моем уединении, и всеминутно о том
мыслю, какие законы к употреблению наиболее благопотребны суть. Есть за-
коныудрые, которые хотя человеческое счастие устрояют (таковы, напри- ме законы о повсеместном всех людей продовольствовании), но, по обсто- ятельствам, не всегда бывают полезны; есть законы немудрые, которые, ничьего счастья не устрояя, по обстоятельствам бывают, однако ж, благо- потребны (примеров сему не привожу: сам знаешь!); и есть, наконец, зако- средние, не очень мудрые, но и не весьма немудрые, такие, которые, нбудучи ни полезными, ни бесполезными, бывают, однако ж, благопотребныв смысле наилучшего человеческой жизни наполнения. Например, когда мы за- бываемся и начинаем мнить себя бессмертными, сколь освежительно дейву- ет на нас сие простое выражение: memento mori16! Так точно и тут.Когда мы мним, что счастию нашему нет пределов, что мудрые законы не про нас писаны, а действию немудрых мы не подлежим, тогда являются на пощь за- коны средние, которых роль в том и заключается, чтоб напомина живущим, что несть на земле дыхания, для которого не было бы своевременно написа- но хотя какого-нибудь закона. И поверишь ли, друг? чем больше я размыш- ляю, тем больше склоняюсь в пользу законов средних. Они очаровывают мою душу, потому что это собственно даже не законы, а скорее, так сказать, сумрак законов. Вступая в их область, чувствуешь, что находишься в обще- нии с легальностью, но в чем состоит это общение - не понимаешь. И все сие совершается помимо всякого размышления; ни о чем не думаешь, ничего ределенного не видишь, но в то же время чувствуешь какое-то беспо- койство, которое кажется неопределенным, потому что ни на что в особен- ности не опается. Это, так сказат апокалипсическое письмо, которое может понять только тот, кто его получает. Средние законы имеют в себео удобство, что всякий, читая их, говорит: какая глупость! а между тем всякий же неудержимо стремится исполнять их. Ежели бы, например, изда такой закон: "всякий да яст", то это будет именно образец тех среих законов, к выполнению которых каждый устремляется без малейших мер по- нуждения. Ты спросишь меня, друг: зачем же издавать такие законы, ото- рые и без того всеми исполняются? На это отвечу: цель издания законов двоякая: одни издаются для вящего народов и стран устроения, другие - для того, чтобы законодатели не коснели в праздности"...
И тадалее.
Таким образом, когда Беневоленский прибыл в Глупов, взгляд его на за-
конодательство уж установился, и установился именно в том смысле, кото- рый всего более удовлетворял потребностям минуты. Стало быть, благополу- чие глуповцев, начатое черкашенином Микаладзе, не только не нарушилось, но получило лишь пущее утверждение. Глупову именно нужен был "сумрак за- конов", то есть такие законы,оторые, с пользою занимая досуги законо- дателей, никакого внутреннего касательства до посторонних лиц иметь не могут. Иногда подобные законы называются даже мудрыми, и, по мнию лю- дей компетентных, в этом названии нет ничего ни преувеличенного, ни не- заслуженного.
Но тут встрилось непредвиденное обстоятельство. Едва Беневоленский
приупил к изданию первого закона, как оказалось, что он, как простой
градоначальник, не имеет даже права издавать собственные законы. Когда
секретарь доложил об этом Беневоленскому, он сначала не повери ему.
Стали рыться в сенатских указах, но хотя перешарили весь архив, а такого
указа, который уполномочивал бы Бородавкиных, Двоекуровых, Великановых,