Нельзя сказать, чб предводитель отличался особенными качествами ума
и сердца; но у него был желудок, в котором, как в могиле, исчезали в-
кие куски. Этот не весьма замысловатый дар природы сделался для него ис- точником живейших наслаждений. Каждыдень с раннего утра он отправлялся в поход по городу и поднюхивал запахи, вылетавшие из обывательских ку- хонь. В короткое время обоняние его бы до такойтепени изощрено, что он мог безошибочно угадать составные частиамого сложного фарша.
Уже при перв свидании с градоначальником предводитель почувствовал,
что в этом сановнике таится что-то не совсем обыкновенное, а именно, что
от него пахнетрюфелями. Долгое время он боролся с своею догадкою, при-
нимая ее за мечту воспаленного съестными припасами воображения, но чем чаще повторялись свидания, тем мучительнее становились сомнения. Наконец он не выдержал и сообщил о своих подозрениях письмоводителю дворянской опеки Половинкину.
- Пахнет от него! - говорил он свму изумленному наперснику, - пах-
нет! Точно вот в колбасной лавке!
- Может быть, они трюфельной помадой голову се мажут-с? - усомнилсПоловинкин.
- Ну, это, брат, дудки! После этого каждый поросенок будет тебе в
глаза лгать, что он не поросенок, а только поросячьими духами прыскает-
ся!
На первый раз разговор не имел других последствий, но мысль о поро-
сячьих духах глубоко запала душу предводителя. Впавши в гастрономичес- кую тоску, он слонялся по городу, словно влюбленный, и, завидев где-ни- будь Прыща, самым нелепым образом облизывался. Однажды, во время ако- го-то соединенного заседания, имевшего предмем устройство во время масленицы усиленного гастрономического торжества, предводитель, доведен- ный до исспления острым запахом, распространяемым градачальником, вне себя вскочил с своего места и крикнул: "Уксусу и горчицы!" И затем, припав к градоначанической голове, стал ее нюхать.
Изумление лиц, присутсовавших при этой загадочной сцене, было бесп-
редельно. Странным показалось и то, что градоначальник, хотя и сквозь зубы, но довольно неосторожно сказал:
- Угадал, каналья!
И потом, спохватившись, с непринужденностию, очевидно притворною,
прибавил:
- Кажется, наш достойнеий предводитель принял мою голову за фарши-
рованную... ха, ха!
Увы! Это косвенное признание заключало в себе самую горью правду!
Предводитель упал в обморок и вытерпел горячку, но ничего не забыл и
ничему не научился. Произошло несколько сцен, почти неприличных. Предво-
дительлил, кружился и наконец, очутившись однажды с Прыщом глаз на глаз, решился.
- Кусочек! - стонал он перед градоначальником, зорко следя за выраже-
нием глаз облюбованной им жертвы.
При первом же звуке столь определенно формулированной просьбы градо-
начальник дрогнул. Положениего сразу обрисовалось с той бесповоротной ясностью, при которой всяк соглашения становятся бесполезными. Он роб- ко взглянул на своего одчика и, встретив его полный решимости взор, вдруг ал в состояние беспредельной тоски.
Тем не менее он все-таки сделаслабую попытку дать отпор. Завязаласборьба; но предводитель вошел уже в ярость и не помнил себя. Глаза его
сверкали, брюхо сладостно ныло. Он задыхался, стонал, называл градона-
чальника "душкой", "милкой" и дгими несвойственными этому сану ена- ми; лизал его, нюхал и т. д. конец с неслыханным остервенением бросил- ся предводитель на свою жертву, отрезал ножом ломоть головы и немедленно проглотил...
За первым ломтем последовал другой, потом третий, до тех пор, пока не
осталось ни крохи...
Тогда градоначальник вдруг вскочил и стал обтирать лапками те еста
своего тела, которые предводитель полил уксусом. Потом он закружился на
одном месте и вдруг всем корпусом грохнулся на пол.
На другой день глуповцы узнали, что у градоначальника их была фарши-
рованная гола...
Но никто не догадался, что, благодаря именно этому обстоятельству,
город был доведен до такого благосостояния, которому подобного не предс-
тавляли летописи самого его основания. ПОКЛОНЕНИЕ МАМОНЕ И ПОКАЯНИЕ
Человеческая жизнь - сновидение, говорят философы-спиритуалисты, и
если б они были вполне логичны, то прибавили бы: и история - тоже снови-
дение. Разумеется, взятые абсолютно, оба эти сравнения одинаково нелепы, однако нельзя не сознаться, что в истории действительно встречаются по местам словно про, перед которыми мысль человеческая останавливается не без недоумения. Поток жизни как бы прекращает свое естественное тече- ние и образует водоворот, который кружится на одном месте, брызжет и покрывается мутною накипью, сквозь которую невозможно различить ни ясных типических черт, ни даже сколько-нибудь обособившихся явлений. Сбивчивые и неосмысленныеобытия бессвязно следуют одно за другим, и люди, по-ви- димому, не преследуют никаких других целей, кроме защиты нынешнего дня. Попеременно, они то трепещут,о торжествуют, и чем сильнее дает себя чувствовать унижение, тем жестче и мстительнее торжество. Источник, из которого вышла эта тревога, уже замутился; начала, во имя которых воз- никла борьба, стушевались; остается борьба для борьбы, искусство для ис- кусства, изобретающее дыбу, хождение по спицам и т. д.
Конечно, тревога эта преимущественно сосреточивается на поверхнос-
ти; однако ж едва ли возможно утверждать, что и на дне в это время обс- тоит благополучно. Что происходит в тех слоях пучины, которы следуют непосредственно за верхним слоем и далее, до самого дна? пребывают ли они спокойными, или и на них производит свое давление тревога, обнару- жившаяся в верхнем слое? - с полною достоверностью определить это невоз- можно, так как вообще у нас еще нет привычкприглядываться к тому, что уходит далеко вглубь. Но едва ли мы ошибемся, сказавши, что давление чувствуется и там. Отчасти оно выражается в форме материальных ущербов и утрат, но преимущественно в форме более или менее продолжительной отс- рочки общественного развития. И хотя резутаты этих утрат с особенною горечью сказываются лишь впоследствии, однако ж можно догадаться, что и современники без особенного удовольствия относятся к тем давлениям, ко- торые тяготеют над ними.
Одну из таких тяжких исторических эпох, вероятно, переживал Глупов в
описываемое летописцем время. Собственная внутреня жизнь города спря-
талась на дно, на поверхность же выступили какие-то злостные эманации, которые и завладели всецело ареной истории. Искусственные примеси сверху донизу опутали Глупов, и ежели можно сказать, что в общей экономии его существования эта искусственность была небесполезна, то с не меньшею правдой можно утверждать и то, что люди, живущие под гнетом ее, суть лю- ди не весьмачастливые. Претерпеть Бородавкина для того, чтоб познать пользу употребления некоторых злаков; претерпеть Урус-Кугуш-Кильдибаева для того, чтоб ознакомится с настоящею отвагою, - как хоте, а такой удел не может быть назван ни истинно нормальным, ни обенно лестным, хотя, с другой стороны, и нельзя отрицать, что некоторые злаки действи- тельно полезны, да и отвага, употребленная в свое время и в своем месте, тоже не вредит.
При таких условиях невозможно ожидать, чтобы обыватели оказали ка-
кие-нибудь подвиги по части благоустройства и благочиния или особенно успели по части наук и искусств. Для их подобные исторические эпохи суть годы учения, в течение которыхни испытывают себя в одном: в какой мере они могут претерпеть. Такимименно и представляет нам летописец своих сограждан. Из рассказа его видно, что глуповцы беспрекословно под- чиняются капризам истории и не представляют никаких данных, по которым можно было бы судить о степени их зрелости, в смысле самоуправления; что, напротив того, онмечутся из стороны в сторону, без всякого плана, как бы гонимые безоттным страхом. Никто не станет отрицать, что эта картина не лестная, но иною она не может и быть, потому что материалом для нее служит человек, которому с изумительным постоянством долбят го- лову и который, разумеется, не может прийти к другому результату, кроме ошеломления. Историю этихшеломлений летописец раскрывает перед нами с тою безыскусственностью и правдою, которыми всегда отличаются рассказы бытописателей-архивариусов. По моему мнению, это все, чего мы имеем пр во требовать от него. Никакогореднамеренного глумления в рассказе его не замечается: напротив тогово многих местах заметно даже сочувствие к бедным ошеломляемым. Уже он тот факт, что, несмотря на смертный бой, глуповцы все-таки продолжают жить, достаточно свидетельствует в пользу их устойчивости и заслужает серьезного внимания со стороны историка.
Не забудем, что летописец преимущественно ведет речь о так называемой
черни, которая и доселе считается стоящею как бы вне пределов истории. С
одной стороны, его умственному взору представляется сила, подкравшаяся
издалека и успевшая орнизоваться и окрепнуть, с другой - рассыпавшиеся
по углам и всегда застигаемые врасплох людишки и сироты. Возможно ли ка-
кое-нибудь сомнение насчет характера отношений, которые имеют возникнуть из сопоставления стихий столь противоположных?
Что сила, ооторой идет речь, отнюдь не выдуманная - это доказывает-
ся тем, что представление об ней даже положилоснование целой истори- ческой школе. Представители этой школы совершенно искренно проповедуют, что чем больше уничтожать обывателей, тем блополучнее они будут и тем блестящее будет сама история. Конечно, это мнение не весьма умное, но как доказа это людям, которые настолько в себе уверены, что никаких доказатеств не слушают и не принимают? Прежде нежели начать доказы- вать, надобно еще заставить себя выслушать, а как это сделать, когда жа- лобщик самого себя не умеет статочно убедить, что его не следует ист- реблять?
- Говорил я ему: как вы, сударь, имеете резон драться? а он только