Сильная рука пана Кшепшицюльского крепко держала ее за стан, а Нелька
Лядоховская, "разъярившь неслыханно", требовала к ответу - Правда ли, девка Амалька, что ты обманным образом власть похитила и
градоначальницей облыжно называть себя изволила и тем многих людишек в
соблазн ввела? - спрашила ее Лядоховская.
- Правда, - отвечала Амалька, - только не обманным образом и не об-
лыжно, а была и есмь градоначальница по самой сущей истине.
- И с чего тебе, паскуде, такое смехотворное дело в голову взбрело? и
кто тебя, паскуду, тому делу научил? - продолжала доашивать Лядоховс-
кая, не обращая внимания на Амалькин ответ.
Амалька обиделась.
- Может быть, и есть здесь паскуда, - сказала она, - только не я.
Сколько затем ни предлагали девке Амальке вопросов, она презрительно
молчала; сколько ни принуждали ее повиниться - не повинилась. Решено бы-
ло запереть ее в одну клетку с беспутною Клемантинкой.
"Ужасно было видеть, - говори"Летописец", - как оные две беспутные
девки, от третьей, еще беспутнейшей, друг другу на съедение отданы были!
Довольно сказат что к утру на другой день в клетке ничего, кроме
смрадных их костей, уже не было!"
Проснувшись, глуповцы с удивлением узнали о случившемся; но и тут не
затруднились. Опять все вышли на улицу и стали поздравлять друг друга,
лобызаться и проливать слезы. Некоторые просили опохмелиться.
- Ах, ляд вас пори! - говорил неустрашимый штаб-офицер, взирая на
эту картину. - Что ж мы, однако, теперь будем делать? - спрашивал он в
тое помощника градоначальника.
- Надо орудовать, - отвал помощник градоначальника, - вот что! не
пустить ли, сударь, в народе слух, что оная шельма Анелька, заместо хра-
мов Божиих, костелы везде ставить велела?
- И чудесно!
Но к полудню слухи сделались еще тревожнее. События следовали за со-
бытиями с быстротою неимоверною. В пригородной солдатской слободе объявилась еще претендентша, Дунька-толстопятая, а в стрелецкой слободе такую же претензиюаявила Матренка-ноздря. Обе оовывали свои права на том, что и они нраз бывали у градоначальников "для лакомства". Таким образом, прихолось отражать уже не одну, а разом трех претендентш.
И Дунька, и Матренка бесчинствовали несказанно. Выходили на улицу и
кулаками сшибали проходящим головы, ходили в одиночку на кабаки и разби-
вали их, ловили лодых парней и прятали их в подполья, ели младенцев, а у женщин вырези груди и тоже елиРаспустивши волоса по ветру, в одном утреннем неглиже, они бегали по городским улицам, словно исступленные, плевались, кусались и произносили неподобные слова.
Глуповцы просто обезумели от ужаса. Опять все побежали к колокольне,
и сколько тут было перебито и перетоплено тел народных - того даже приб-
лизительно сообразить невозможно. Началось общее судбище; всякий припо- минал про своего ближнего всякое,аже такое, что тому и во сне не сни- лось, и так как судоговорение было краткословное, то в городе только и слышалось: шлеп-шлеп-шлеп! К четырем часам пополудни загорелась съезжая изба; глуповцы кинулись туда и оцепенели, увидав, что приезжий из губер- нии чиновник сгорел весь без остатка. Опять началось судбище; стали до- искиваться, от чьего воровства произошел пожар, и порешили, что пожар произведен сущим вором и бездельником пятым Ивашкой. Вздернули Ивашку на дыбу, требуя чистосердечного во всем признания, но в эту самую минуту в пушкарской слободе загорелся тараканий малый заводец, и все шарахнулись туда, оставив пятого Ивашку висящим на дыбе. Зазвонили в набат, но пламя уже разлилось рекою и пепалило всех тараканов без остачи. Тогда пойма- ли Матренку-ноздрю и начали вежливенько топить ее в реке, требуя, чтоб она сказала, кто ее, сущую бездельницу и воровку, на воровство научил и кто в том деле ей пособлял? Но Матренка только пускала в воде пузыри, а сообщников и пособников не выдала никого.
Среди этой общей тревоги об шельме Анельке совсем позабыли. Видя, что
дело ее не выгорело, онапод шумок, снова переехала в свой заезжий дом,ак будто за ней никак пакостей и не водилось, и паны Кшепшицюльский и
Пшекшицюльский завели кондитерскую и стали торговать в ней печатными
пряниками. Оставаласодна толстопятая Дунька, но с нею совладать было
решительно невозможно.
- А надо, братцы, изымать ее беспременно! - увещевал атаманов-молод-
цов Сила Терентьич Пузанов.
- Да! поди сунься! ловкой! - отвечали молодцы.
Был, по вмущении, уже день шестый.
Тогда произошло зрелищемилительное и беспримерное. Глуповцы вдруг
воспрянули духом и сами совершили скромный подвиг собственного спасения.
Перебивши и перетопивши лую уйму народа, они основательно заключили,
что теперь в Глупове кмольного греха не осталось ни на эстолько. Уце-
лели только благонамеренные. Поэтому всякий смотл всякому смело в гла- за, зная, что его невозможно попрекнуть ни Клемантинкой, ни Раидкой, ни Матренкой. Решили действовать единодушно и прежде его снестись с при- городами. Как и следовало ожидать, первый выступил на сцену неустрашимый штаб-офицер.
- Сограждане! - начал он взволнованным голосом, но так как речь его
была секретная, то весьма естествео, что никто ее не слыхал.
Тем не менее, глуповцы прослезились и начали нудить помощника градо-
чальника, чтобы вновь принял бразды правления; но он, до поимки Дуньки, с твердостью от того отказался. Послышались в толпе вздохи; раз- дались восклицания: "Ах! согрешения наши викие!" - но помощник градо- начальника был непоколебим.
- Атаманы-молодцы! в ком еще крамола осталась - выходи! - гаркнул го-
лос из толпы Толпа молчала.
- Все очиились? - допрашивал тот же голос.
- Все! все! - загудела толпа.
- Крестись, братцы!
Все перекрестилис объявлено было против Дуньки-толстопятой общее
ополчение.
Пригороды между тем один за другим слали в Глупов самые утешительные
отписки. Все единодушно соглашались, что крамолу следует вырвать с кор-
нем и для начала прежде всего очистить самих себя. Особенно трогательна была отписка пригорода Полоумнова. "Точию же, братие, сами себя прилежно испытуйте, - писали тамошние посадские люди, - да в сердцах ваших гнездо крамольное не свиваемо будет, а будете здравы, и пред лицом начальстн- ным не злокозненны, но добротщательны, достохвальны и прелюбезны".огда читалась эта отписка, в толпе раздавались рыдания, а посадская жена Ак- синья Гунявая, воспалившись ревностью великою, тут же высыпала икошеля два двугривенных и положила основание капиталу, для поимки Дуни пред- назначенному.
Но Дунька не сдавалась. Она укрепилась на большом клоповном заводе и,
вооружившись пушкой, стреляла из нее как из ружья.
- Ишь, шельма! каки артикулы пкой выделывает! - говорили глуповцы и
не смели подступиться.
- , съешь тя клопы! - восклицали другие.
Но и клопы были с нею как бто заодно. Она целыми тучами выпускала
их против осаждающих, которые в ужасе збегались. Решили обороняться от
них варом, и средство это как будто помогло. Действительно, вылазки кло-
пов прекратились, но подступиться к избе все-таки было невозможно, пото- му что клопы стояли там стена стеною, да и пушка продолжала действовать смертоносно. Пытались было зажечь клоповный завод, но в действиях оса дающих было мало единомыслия, так как никто не хотел взять на себя обя- занность руководить ими, - и попыткае удалась.
- Сдавайся, Дунька! не тнем! - кричали осаждающие, дая покорить
ее льстивыми словами.
Но Дунька отвечала невежеством.
Так шло дело до вечера. Когда наступила ночь, осаждающие, благоразум-
но отупив, оставили, для всякого случая, у клоповного завода стороже- вую цепь.
Оказалось, однако, что стратагема с варом осталась не бе пос-
ледствий. Не находя пищи за пределами укрепления и раздраженныезапахом человеческого мяса, клопы устремились внутрь искать удовлетвония своей кровожадности. В самую глухую полночь Глупов был потрясен неестественм воплем: то испускала дух толстопятая Дунька, изъеденная клопами. ело ее, буквально представлявшее сплошную ву, нашли на другой день лежащим посреди избы, около нее пушку и бесчисленные стада передавленных кло- пов. Прочие клопы, как бы устыдившись своего подвига, попрались в ще- лях.
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали.
Но, несмотря на то что внутренние враги были побеждены и польская интри-
га посрамлена, атаманам-молодцам было как-то по себе, так как о новом градоначальнике все еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по горо- ду, словно отравленные мухи, и не смели ни за какое дело принься, по- тому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому на- чальнику.
Наконец, в два часаополудни седьмого дня он прибыл. Вновь назначен-
ный, "сущий" градоначальник был статский советник и кавалер Семен Конс- тантивич Двоекуров.
Он немедленно вышел на площадь к буянам и потребовазачинщиков. Вы-
дали Степку Горластого да Фильку Бесчастного.
Супруга нового начальника, Лукерья Терентьевна, милостиво на все сто-
роны княлась.
Так кончилось это бездельное и смеха достойное неистовствокончилось
и с тех пор не повторялось.
ИЗВЕСТИЕ О ДВОЕКУРОВЕ
Семен нстантинович Двоекуров градоначальствовал в Глупове с 1762 по
1770 го Подробного описания его градоначальствования не найдо, но,
судя тому, что оно соответствовало первым и притом самым блестящим
год екатерининской эпохи, следует предполагать, что для Глупова это
бо едва ли не лучшее время в его истории.
О личности Двоекурова "Гловский Летописец" упоминает три раза: в
первый раз в "краткой описградоначальникам", во второй - в конце отче-
та о смутном времени, и третий - при изложении истории глуповского ли- берализма (см. описание градоначальствования Угрюм-Бурчеева). Из всех этих упоминовений явствует, что Двоекуров был человек передовой и смот- рел на свои обязанности более нежели серьезно. Нельзя думать, чтобы "Ле- тописец" добровольно дустил такой важный биографический пропуск в ис- тории родного города; скорее должно предположить, что преемники Двоеку- рова с умыслом уничжили его биографию, как представляющую свиде- тельство слишком яого либерализма и могущую послужить для исследовате- лей нашей старинсоблазнительным поводом к отыскиванию конституциона- лизма даже там, где, в сущности, существует лишь принцип свободного се- чения. Догадку эту отчасти оправдывает то обстоятельство, что в глуповс- ком архиве до сих пор существует листок, очевидно принлежавший к пол- ной биографии Двоекурова и до такой степени перемараый, что, несмотря на все усилия. издатель "Летописи" мог разобрать лишь следующее: "имея не малый рост... подавал твердую надежду, что... Но объят ужасом... не мог сего выполнить... Вспоминая, всю жизнь грустил." И только. Что оз- начают эти загадочные слова? - С полной достоверстью отвечать на этот вопрос, разумеется, нельзя, но если позволительно допустить в столь важ- ном предмете догадки, то можно предположить одно из двух: илито в Дво- екурове, при немалом его росте (около трех аршин), предполагался ка- кой-то осонный талант (например, нравиться женщинам), которого он не оправдалили что на него было возложено поручение, которого он, сробев, не выпнил. И потом всю жизнь грустил.