Стихи произвели большое впечатление на нашего медика. Ему очень понравилась их идея, и он подумал, что хорошо бы раздобыть такие очки. Немного навострившись, можно было бы научиться читать в сердцах людей, аэто гораздо интереснее, чем заглядывать в будущий год, - ведь он всеравно наступит рано или поздно, а вот в душу к человеку иначе не заглянешь.
"Взять бы, скажем, зрителей первого ряда, - думал медик, - и посмотреть, что делается у них в сердце, - должен же туда вести какой-то вход,вроде как в магазин. Чего бы я там ни насмотрелся, надо полагать! У этойвот дамы в сердце, наверное, помещается целый галантерейный магазин. А уэтой уже опустел, только надо бы его как следует помыть да почистить.Есть среди них и солидные магазины. Ах, - вздохнул медик, - знаю я одинтакой магазин, но, увы, приказчик для него уже нашелся, и это единственный его недостаток. А из многих других, наверное, зазывали бы: "Заходите, пожалуйста, к нам, милости просим!" Да, вот зайти бы туда в видекрошечной мысли, прогуляться бы по сердцам!"
Сказано - сделано! Только пожелай - вот все, что надо калошамсчастья. Медик вдруг весь как-то съежился, стал совсем крохотным и началсвое необыкновенное путешествие по сердцам зрителей первого ряда.
Первое сердце, в которое он попал, принадлежало одной даме, но бедняга медик сначала подумал, что очутился в ортопедическом институте, гдеврачи лечат больных, удаляя различные опухоли и выправляя уродства. Вкомнате, куда вошел наш медик, были развешаны многочисленные гипсовыеслепки с этих уродливых частей тела. Вся разница только в том, что внастоящем институте слепки снимаются, как только больной туда поступает,а в этом сердце они изготовлялись тогда, когда из него выписывался здоровый человек.
Среди прочих в сердце этой дамы хранились слепки, снятые с физическихи нравственных уродств всех ее подруг.
Так как слишком задерживаться не полагалось, то медик быстро перекочевал в другое женское сердце, - и на этот раз ему показалось, что онвступил в светлый обширный храм. Над алтарем парил белый голубь - олицетворение невинности. Медик хотел было преклонить колена, но ему нужнобыло спешить дальше, в следующее сердце, и только в ушах его еще долгозвучала музыка органа. Он даже почувствовал, что стал лучше и чище, чембыл раньше, и достоин теперь войти в следующее святилище, оказавшеесяжалкой каморкой, где лежала больная мать. Но в открытые настежь окна лились теплые солнечные лучи, чудесные розы, расцветшие в ящике под окном,качали головками, кивая больной, две небесно-голубые птички пели песенкуо детских радостях, а больная мать просила счастья для своей дочери.
Потом наш медик на четвереньках переполз в мясную лавку; она была завалена мясом, - и куда бы он ни сунулся, всюду натыкался на туши. Этобыло сердце одного богатого, всеми уважаемого человека, - его имя, наверно, можно найти в справочнике по городу.
Оттуда медик перекочевал в сердце его супруги. Оно представляло собойстарую, полуразвалившуюся голубятню. Портрет мужа был водружен над нейвместо флюгера; к ней же была прикреплена входная дверь, которая то открывалась, то закрывалась - в зависимости от того, куда поворачивалсясупруг.
Потом медик попал в комнату с зеркальными стенами, такую же, как водворце Розенборг, но зеркала здесь были увеличительные, они все увеличивали во много раз. Посреди комнаты восседало на троне маленькое "я" обладателя сердца и восхищалось своим собственным величием.
Оттуда медик перебрался в другое сердце, и ему показалось, что он попал в узкий игольник, набитый острыми иголками. Он быстро решил, что этосердце какой-нибудь старой девы, но ошибся: оно принадлежало награжденному множеством орденов молодому военному, о котором говорили, что он"человек с сердцем и умом".
Наконец бедный медик выбрался из последнего сердца и, совершенно ошалев, еще долго никак не мог собраться с мыслями. Во всем он винил своюразыгравшуюся фантазию.
"Бог знает что такое! - вздохнул он. - Нет, я определенно схожу сума. И какая дикая здесь жара! Кровь так и приливает к голове. - Тут онвспомнил о своих вчерашних злоключениях у больничной ограды. - Вот когдая заболел! - подумал он. - Нужно вовремя взяться за лечение. Говорят,что в таких случаях всего полезнее русская баня. Ах, если бы я уже лежална полке".
И он действительно очутился в бане на самом верхнем полке, но лежалтам совсем одетый, в сапогах и калошах, а с потолка на лицо ему капалагорячая вода.
- Ой! - закричал медик и побежал скорее принять душ.
Банщик тоже закричал: он испугался, увидев в бане одетого человека.
Наш медик, не растерявшись, шепнул ему:
- Не бойся, это я на пари, - но, вернувшись домой, первым делом поставил себе один большой пластырь из шпанских мушек на шею, а другой наспину, чтобы вытянуть дурь из головы.
Наутро вся спина у него набухла кровью - вот и все, чем его облагодетельствовали калоши счастья.
5. ПРЕВРАЩЕНИЯ ПОЛИЦЕЙСКОГО ПИСАРЯ
Наш знакомый сторож между тем вспомнил про калоши, которые нашел наулице, а потом оставил в больнице, и забрал их оттуда. Но ни лейтенант,ни соседи не признали этих калош своими, и сторож отнес их в полицию.
- Да они как две капли воды похожи на мои! - сказал один из полицейских писарей, поставив находку рядом со своими калошами и внимательно еерассматривая. - Тут и опытный взгляд сапожника не отличил бы одну паруот другой.
- Господин писарь, - обратился к нему полицейский, вошедший с какими-то бумагами.
Писарь поговорил с ним, а когда опять взглянул на обе пары калош, тоуж и сам перестал понимать, которая из них его пара - та ли, что стоитсправа, или та, что слева.
"Мои, должно быть, вот эти, мокрые", - подумал он и ошибся: это быликак раз калоши счастья. Что ж, полиция тоже иногда ошибается.
Писарь надел калоши и, сунув одни бумаги в карман, а другие - подмышку (ему нужно было кое-что перечитать и переписать дома), вышел наулицу. День был воскресный, стояла чудесная погода, и полицейский писарьподумал, что неплохо было бы прогуляться по Фредериксбергу.
Молодой человек отличался редким прилежанием и усидчивостью, так чтопожелаем ему приятной прогулки после многих часов работы в душной канцелярии.
Сначала он шел, ни о чем не думая, и калошам поэтому все не представлялось удобного случая проявить свою чудодейственную силу.
Но вот он повстречал в одной аллее своего знакомого молодого поэта, итот сказал, что завтра отправляется путешествовать на все лето.
- Эх, вот вы опять уезжаете, а мы остаемся, - сказал писарь. - Счастливые люди, летаете себе, где хотите и куда хотите, а у нас цепи на ногах.
- Да, но ими вы прикованы к хлебному дереву, - возразил поэт. - Вамнет нужды заботиться о завтрашнем дне, а когда вы состаритесь, получитепенсию.
- Так-то так, но вам все-таки живется гораздо привольнее, - сказалписарь. - Писать стихи - что может быть лучше! Публика носит вас на руках, и вы сами себе господа. А вот попробовали бы вы посидеть в суде,как мы сидим, да повозиться с этими скучнейшими делами!
Поэт покачал головой, писарь тоже покачал головой, и они разошлись вразные стороны, оставшись каждый при своем мнении.
"Удивительный народ эти поэты, - думал молодой чиновник. - Хотелосьбы поближе познакомиться с такими натурами, как он, и самому стать поэтом. Будь я на их месте, я бы в своих стихах не стал хныкать. Ах, какойсегодня чудесный весенний день, сколько в нем красоты, свежести, поэзии!Какой необыкновенно прозрачный воздух! Какие причудливые облака! А траваи листья так сладостно благоухают! Давно уже я так остро не ощущал этого, как сейчас".
Вы, конечно, заметили, что он уже стал поэтом. Но внешне совсем неизменился, - нелепо думать, что поэт не такой же человек, как все прочие. Среди простых людей часто встречаются натуры гораздо более поэтические, чем многие прославленные поэты. Только у поэтов гораздо лучшеразвита память, и все идеи, образы, впечатления хранятся в ней до техпор, пока не найдут своего поэтического выражения на бумаге. Когда простой человек становится поэтически одаренной натурой, происходит своегорода превращение, - и такое именно превращение произошло с писарем.
"Какое восхитительное благоухание! - думал он. - Оно напоминает мнефиалки у тетушки Лоны. Да, я был тогда еще совсем маленьким. Господи, икак это я ни разу не вспомнил о ней раньше! Добрая старая тетушка! Онажила как раз за Биржей. Всегда, даже в самую лютую стужу, на окнах у неезеленели в банках какие-нибудь веточки или росточки, фиалки наполняликомнату ароматом; а я прикладывал нагретые медяки к оледенелым стеклам,чтобы можно было смотреть на улицу. Какой вид открывался из этих окон!На канале стояли вмерзшие в лед корабли, огромные стаи ворон составляливесь их экипаж. Но с наступлением весны суда преображались. С песнями икриками "ура" матросы обкалывали лед; корабли смолили, оснащали всем необходимым, и они наконец уплывали в заморские страны. Они-то уплывают, ая вот остаюсь здесь; и так будет всегда; всегда я буду сидеть в полицейской канцелярии и смотреть, как другие получают заграничные паспорта.Да, таков мой удел!" - и он глубоко-глубоко вздохнул, но потом вдругопомнился: "Что это такое со мной делается сегодня? Раньше мне ничегоподобного и в голову не приходило. Верно, это весенний воздух так на меня действует. А сердце сжимается от какого-то сладостного волнения".
Он полез в карман за своими бумагами. "Возьмусь за них, буду думать очем-нибудь другом", - решил он и пробежал глазами первый попавшийся листбумаги. "Фру Зигбрит", оригинальная трагедия в пяти действиях", - прочитал он. "Что такое? Странно, почерк мой! Неужели это я написал трагедию?А это еще что? "Интрига на валу, или Большой праздник; водевиль". Но откуда все это у меня? Наверное, кто-нибудь подсунул. Да, тут ещеписьмо..."
Письмо прислала дирекция одного театра; она не очень вежливо извещалаавтора, что обе его пьесы никуда не годятся.