-- Слушай, Генри, -- сказал он с мягким упреком, -- ты ничего не забыл?
Генри внимательно огляделся по сторонам и покачал головой. Билл протянул ему пустую кружку.
-- Не будет тебе кофе, -- объявил Генри.
-- Неужели весь вышел? -- испуганно спросил Билл.
-- Нет, не вышел.
-- Боишься, что у меня желудок испортится?
-- Нет, не боюсь.
Краска гнева залила лицо Билла.
-- Так в чем же тогда дело, объясни, не томи меня, -- сказал он.
-- Спэнкер убежал, -- ответил Генри.
Медленно, с видом полнейшей покорности судьбе, Билл повернул голову и, не сходя с места, пересчитал собак.
-- Как это случилось? -- безучастно спросил он.
Генри пожал плечами.
-- Не знаю. Должно быть. Одноухий перегрыз ему ремень. Сам-то он, конечно, не мог это сделать.
-- Проклятая тварь! -- медленно проговорил Билл, ничем не выдавая кипевшего в нем гнева. -- У себя ремень перегрызть не мог, так у Спэнкера перегрыз.
-- Ну, для Спэнкера теперь все жизненные тревоги кончились. Волки, наверно, уже переварили его, и теперь он у них в кишках. -- Такую эпитафию прочел Генри третьей собаке. -- Выпей кофе, Билл.
Но Билл покачал головой.
-- Ну, выпей, -- настаивал Генри, подняв кофейник.
Билл отодвинул свою кружку.
-- Будь я проклят, если выпью! Сказал, что не буду, если собака пропадет, -- значит, не буду.
-- Прекрасный кофе! -- соблазнял его Генри.
Но Билл не сдался и позавтракал всухомятку, сдабривая еду нечленораздельными проклятиями по адресу Одноухого, сыгравшего с ними такую скверную шутку.
-- Сегодня на ночь привяжу их всех поодиночке, -- сказал Билл, когда они тронулись в путь.
Пройдя не больше ста шагов. Генри, шедший впереди, нагнулся и поднял какой-то предмет, попавший ему под лыжи. В темноте он не мог разглядеть, что это такое, но узнал на ощупь и швырнул эту вещь назад, так что она стукнулась о сани и отскочила прямо к лыжам Билла.
-- Может быть, тебе это еще понадобится, -- сказал Генри.
Билл ахнул. Вот все, что осталось от Спэнкера, -- палка, которая была привязана ему к шее.
-- Начисто сожрали, -- сказал Билл. -- И даже ремней на палке не оставили. Здорово же они проголодались, Генри... Чего доброго, еще и до нас с тобой доберутся.
Генри вызывающе рассмеялся.
-- Правда, волки никогда за мной не гонялись, но мне приходилось и хуже этого, а все-таки жив остался. Десятка назойливых тварей еще недостаточно, чтобы доконать твоего покорного слугу, Билл!
-- Посмотрим, посмотрим... -- зловеще пробормотал его товарищ.
-- Ну вот, когда будем подъезжать к Мак-Гэрри, тогда и посмотришь.
-- Не очень-то я на это надеюсь, -- стоял на своем Билл.
-- Ты просто не в духе, и больше ничего, -- решительно заявил Генри. -- Тебе надо хины принять. Вот дай только до Мак-Гэрри добраться, я тебе вкачу хорошую дозу.
Билл проворчал что-то, выражая свое несогласие с таким диагнозом, и погрузился в молчание.
День прошел, как и все предыдущие.
Рассвело в девять часов. В двенадцать горизонт на юге порозовел от невидимого солнца, и наступил хмурый день, который через три часа должна была поглотить ночь.
Как раз в ту минуту, когда солнце сделало слабую попытку выглянуть из-за горизонта, Билл вынул из саней ружье и сказал:
-- Ты не останавливайся. Генри. Я пойду взглянуть, что там делается.
-- Не отходи от саней! -- крикнул ему Генри. -- Ведь у тебя всего три патрона. Кто его знает, что может случиться...
-- Ага! Теперь ты заскулил? -- торжествующе спросил Билл.
Генри промолчал и пошел дальше один, то и дело беспокойно оглядываясь назад в пустынную мглу, где исчез его товарищ.
Час спустя Билл догнал сани, сократив расстояние напрямик.
-- Широко разбрелись, -- сказал он, -- повсюду рыщут, но и от нас не отстают. Видно, уверены, что мы от них не уйдем. Решили потерпеть немного, не хотят упускать ничего съедобного.
-- То есть им кажется, что мы не уйдем от них, -- подчеркнул Генри.
Но Билл оставил эти слова без внимания.
-- Я некоторых видел -- тощие! Наверно, давно им ничего не перепадало, если не считать Фэтти, Фрога и Спэнкера. А стая большая, съели и не почувствовали. Здорово отощали. Ребра, как стиральная доска, и животы совсем подвело. Одним словом, дошли до крайности. Того и гляди всякий страх забудут, а тогда держи ухо востро!
Через несколько минут Генри, который шел теперь за санями, издал тихий предостерегающий свист.
Билл оглянулся и спокойно остановил собак. За поворотом, который они только что прошли, по их свежим следам бежал поджарый пушистый зверь. Принюхиваясь к снегу, он бежал легкой, скользящей рысцой. Когда люди остановились, остановился и он, вытянув морду и втягивая вздрагивающими ноздрями доносившиеся до него запахи.
-- Она. Волчица, -- сказал Билл.
Собаки лежали на снегу. Он прошел мимо них к товарищу, стоявшему около саней. Оба стали разглядывать странного зверя, который уже несколько дней преследовал их и уничтожил половину упряжки.
Выждав и осмотревшись, зверь сделал несколько шагов вперед. Он повторял этот маневр до тех пор, пока не подошел к саням ярдов на сто, потом остановился около елей, поднял морду и, поводя носом, стал внимательно следить за наблюдавшими за ним людьми. В этом взгляде было что-то тоскливое, напоминавшее взгляд собаки, но без тени собачьей преданности. Это была тоска, рожденная голодом, жестоким, как волчьи клыки, безжалостным, как стужа.
Для волка зверь был велик, и, несмотря на его худобу, видно было, что он принадлежит к самым крупным представителям своей породы.
-- Ростом фута два с половиной, -- определил Генри. -- И от головы до хвоста наверняка около пяти будет.
-- Не совсем обычная масть для волка, -- сказал Билл. -- Я никогда рыжих не видал. А этот какой-то красновато-коричневый.
Билл ошибался. Шерсть у зверя была настоящая волчья. Преобладал в ней серый волос, но легкий красноватый оттенок, то исчезающий, то появляющийся снова, создавал обманчивое впечатление -- шерсть казалась то серой, то вдруг отливала рыжинкой.
-- Самая настоящая ездовая лайка, только покрупнее, -- сказал Билл. -- Того и гляди хвостом завиляет.
-- Эй ты, лайка! -- крикнул он. -- Подойди-ка сюда... Как там тебя зовут!
-- Да она ни капельки не боится, -- засмеялся Генри.
Его товарищ крикнул громче и погрозил зверю кулаком, однако тот не проявил ни малейшего страха и только еще больше насторожился. Он продолжал смотреть на них все с той же беспощадной голодной тоской. Перед ним было мясо, а он голодал. И если бы у него только хватило смелости, он кинулся бы на людей и сожрал их.
-- Слушай, Генри, -- сказал Билл, бессознательно понизив голос до шепота. -- У нас три патрона. Но ведь ее можно убить наповал. Тут не промахнешься. Трех собак как не бывало, надо же положить этому конец. Что ты скажешь?
Генри кивнул головой в знак согласия.
Билл осторожно вытащил ружье из саней, поднял было его, но так и не донес до плеча. Волчица прыгнула с тропы в сторону и скрылась среди елей. Друзья посмотрели друг на друга. Генри многозначительно засвистал.
-- Эх, не сообразил я! -- воскликнул Билл, кладя ружье на место. -- Как же такой волчице не знать ружья, когда она знает время кормежки собак! Говорю тебе, Генри, во всех наших несчастьях виновата она. Если бы не эта тварь, у нас сейчас было бы шесть собак, а не три. Нет, Генри, я до нее доберусь. На открытом месте ее не убьешь, слишком умна. Но я ее выслежу. Я подстрелю эту тварь из засады.
-- Только далеко не отходи, -- предупредил его Генри. -- Если они на тебя всей стаей набросятся, три патрона тебе помогут, как мертвому припарки. Уж очень это зверье проголодалось. Смотри, Билл, попадешься им!
В эту ночь остановка была сделана рано. Три собаки не могли везти сани так быстро и так подолгу, как это делали шесть; они заметно выбились из сил. Билл привязал их подальше друг от друга, чтобы они не перегрызли ремней, и оба путника сразу легли спать. Но волки осмелели и ночью не раз будили их. Они подходили так близко, что собаки начинали бесноваться от страха, и, для того чтобы удерживать осмелевших хищников на расстоянии, приходилось то и дело подкладывать сучья в костер.
-- Моряки рассказывают, будто акулы любят плавать за кораблями, -- сказал Билл, забираясь под одеяло после одной из таких прогулок к костру. -- Так вот, волки -- это сухопутные акулы. Они свое дело получше нас с тобой знают и бегут за нами вовсе не для моциона. Попадемся мы им, Генри. Вот увидишь, попадемся.
-- Ты, можно считать, уже попался, если столько говоришь об этом, -- отрезал его товарищ. -- Кто боится порки, тот все равно что выпорот, а ты все равно что у волков на зубах.
-- Они приканчивали людей и получше нас с тобой, -- ответил Билл.
-- Да перестань ты скулить! Сил моих больше нет! Генри сердито перевернулся на другой бок, удивляясь тому, что Билл промолчал. Это на него не было похоже, потому что резкие слова легко выводили его из себя. Генри долго думал об этом, прежде чем заснуть, но в конце концов веки его начали слипаться, и он погрузился в сон с такой мыслью: "Хандрит Билл. Надо будет растормошить его завтра". ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПЕСНЬ ГОЛОДА
Поначалу день сулил удачу. За ночь не пропало ни одной собаки, и Генри с Биллом бодро двинулись в путь среди окружающего их безмолвия, мрака и холода. Билл как будто не вспоминал о мрачных предчувствиях, тревоживших его прошлой ночью, и даже изволил подшутить над собаками, когда на одном из поворотов они опрокинули сани. Все смешалось в кучу. Перевернувшись, сани застряли между деревом и громадным валуном, и, чтобы разобраться во всей этой путанице, пришлось распрягать собак. Путники нагнулись над санями, стараясь поднять их, как вдруг Генри увидел, что Одноухий убегает в сторону.
-- Назад, Одноухий! -- крикнул он, вставая с колен и глядя собаке вслед.
Но Одноухий припустил еще быстрее, волоча по снегу постромки. А там, на только что пройденном ими пути, его поджидала волчица. Подбегая к ней. Одноухий навострил уши, перешел на легкий мелкий шаг, потом остановился. Он глядел на нее внимательно, недоверчиво, но с жадностью. А она скалила зубы, как будто улыбаясь ему вкрадчивой улыбкой, потом сделала несколько игривых прыжков и остановилась. Одноухий пошел к ней все еще с опаской, задрав хвост, навострив уши и высоко подняв голову.