Прочтя всего две строфы, читатель начинает понимать горечь эпиграфа: "О Русь!" Тяжело мыслящему, благородному человеку жить на Руси в пушкинскую эпоху.
Трудно Онегину в деревне - потому трудно, что он умнее, честнее тех людей, которые окружают его. И ему эти люди постылы, и он им враждебен; они злословят о нем:
"Сосед наш неуч; сумасброд;
Он фармазон; он пьет одно
Стаканом красное вино;
Он дамам к ручке не подходит;
Все да, да нет; не скажет да-с
Иль нет-с". Таков был общий глас.
Эти обвинения нам знакомы: "Шампанское стаканами тянул. - Бутылками-с, и пребольшими. - Нет-с, бочками сороковыми". Так рассуждали о Чацком гости Фамусова. В "Горе от ума" глухая старуха графиня-бабушка не услышала ни звука из того, что ей рассказал Загорецкий о Чацком, но слова нашла такие же, как соседи Онегина: "Что? К фармазонам в хлеб ? Пошел он в басурманы?" Мы хорошо знаем еще одного "фармазона": это Пьер Безухов из "Войны и мира". Он ведь одно время увлекался обществом франк-масонов (полуграмотные помещики исказили это слово и получилось: фармазоны). Сам Пушкин во время южной ссылки примыкал к кишиневской масонской организации. Среди масонов было немало передовых людей, будущих декабристов, потому их так ненавидели гости Фамусова и соседи Онегина.
Читая первую главу, мы сравнивали Онегина с Пушкиным, Чаадаевым, Кавериным - с умнейшими, выдающимися людьми своей эпохи. Евгений не таков, как эти люди, ему недоступны их знания, их таланты, их умение понимать жизнь, действовать. Но он много выше среднего человека своего круга - в этом мы убеждаемся, читая вторую главу. И этого-то не прощает ему его круг.
За неделю до того, как вчерне закончить вторую главу, Пушкин писал А. И. Тургеневу: "... Я на досуге пишу новую поэму Евгений Онегин, где захлебываюсь желчью". За месяц до этого, в разгар работы над второй главой, Пушкин пишет в другом письме - П. А. Вяземскому: "...О печати и думать нечего, пишу спустя рукава. Цензура наша так своенравна, что с нею невозможно и размерить круга своего действия - лучше об ней и не думать".
Когда на сцене появляется Ленский, мы знакомимся с еще одним типом русского молодого человека пушкинской поры.
...С душою прямо геттингенской,
Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт.
Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный...
В Геттингенском университете в Германии воспитывалось немало русских юношей - и все они были известны своими "вольнолюбивыми мечтами".
Итак, Онегин и Ленский подружились. Но они ведь такие разные:
... Волна и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой.
Подружились они потому, что все остальные совсем уж не подходили для дружбы, потому что каждый скучал в своей деревне, не имея никаких серьезных занятий, никакого настоящего дела, потому что жизнь обоих, в сущности, ничем не заполнена.
Так люди (первый каюсь я)
От делать нечего друзья.
Это "первый каюсь я" - характерно для Пушкина. Да, и в его жизни были такие дружеские отношения - от делать нечего - в которых пришлось потом горько каяться: с Федором Толстым -"Американцем", тем самым, о котором Грибоедов говорит: "В Камчатку сослан был, вернулся алеутом, и крепко на руку нечист; да умный человек не может быть не плутом". Быть может, Пушкин, когда писал эти строки, думал и об Александре Раевском, своем "демоне", - много горя принес ему этот друг.
Круг их разговоров серьезен, это не пустая болтовня:
Племен минувших договоры,
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду,
Все подвергалось их суду.
Это - темы разговоров мыслящих людей. Те же проблемы обсуждались будущими декабристами: читался "Общественный договор" французского просветителя Жан-Жака Руссо; решались задачи практического применения наук в сельском хозяйстве; о "добре и зле" сам Пушкин много говорил с Раевским, а в лицейские годы - с Кюхельбекером. В 1821 году Пушкин записал в своем дневнике: "Утро провел я с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова... Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч.". Вполне может быть, что и с Пестелем Пушкин беседовал о добре и зле, что их занимали "предрассудки вековые и гроба тайны роковые".
В черновике у Пушкина вместо слов "судьба и жизнь" было написано "царей судьба" - значит, и политические разговоры могли вести Онегин с Ленским.
Каждый читает "Онегина" по-своему, но мне думается: вот здесь начинает складываться трагедия Онегина.
"Скажи, которая Татьяна?"
Ведь Евгений поехал знакомиться с Ольгой. Его интересовала Ольга - возлюбленная друга. Почему же спрашивает он не о ней, а о ее сестре? Почему говорит: "Я выбрал бы другую..." и тут же спохватывается: "Когда б я был, как ты, поэт..."
Встретились два человека, которые могут дать друг другу счастье. Встретились - и заметили друг друга, и могли бы полюбить... Но Онегин отталкивает от себя эту возможность: он не верит в любовь, не верит в счастье, ни во что не верит, не умеет верить...
Пушкин знает, что человек может и должен быть счастлив и приносить счастье другим. В своем романе он показывает, как несчастлив и горек жребий безнадежного эгоиста; он спорит с Байроном, ищет новых путей и в жизни и в литературе.
В начале четвертой главы, Пушкин опять возвращается к петербургской жизни Онегина. То, что произойдет сейчас между Евгением и Татьяной, не случайно, а подготовлено всей предыдущей жизнью Онегина. Когда-то в юности, едва вступив в свет, Евгений был искренен, знал подлинные чувства :
Он в первой юности своей
Был жертвой бурных заблуждений
И необузданных страстей.
Но годы, прожитые в фальшивом мире, не прошли даром. "Роптанье вечное души" сменилось равнодушием и к людям, и к чувствам:
В красавиц он уж не влюблялся,
А волочился как-нибудь;
Откажут - мигом утешался;
Изменят - рад был отдохнуть.
Искренние увлечения сменились игрой; надежды и мечты молодости показались наивными, несбыточными; пришло неверие, а с ним - безразличие к жизни:
Так точно равнодушный гость
На вист вечерний приезжает,
Садится; кончилась игра:
Он уезжает со двора,
Спокойно дома засыпает
И сам не знает поутру,
Куда поедет ввечеру.
Жизнь - вист, карточная игра; ведется она, чтобы занять время - и только, чтобы как-то протянуть дни, "зевоту подавляя смехом"; и так Онегин прожил лучшие годы: с шестнадцати до двадцати четырех лет.
Вот как убил он восемь лет,
Утратя жизни лучший цвет.
Убил! Это не случайное слово. У Пушкина не бывает случайных слов. Конечно, после таких восьми лет Евгений не подготовлен к настоящему чувству, не умеет предаться ему. Этим и объясняется его трагическое непонимание Татьяны. Ведь
. . . получив посланье Тани,
Онегин живо тронут был...
... И в сладостный, безгрешный сон
Душою погрузился он.
Быть может, чувствий пыл старинный
Им на минуту овладел;
Но...
Но... Что же помешало Онегину отдаться чувству? Почему он отодвигает, стряхивает с себя "сладостный, безгрешный сон"? Да потому, что сам себе не верит, потому, что, убивая восемь лет жизни, он и сам не заметил, как убил в себе высокое и оставил только низменное, а теперь, когда это высокое готово воскреснуть, - он испугался. Испугался волнений любви, потрясений, страданий, и даже слишком больших радостей испугался - предпочел холодный покой... Разумеется, себе самому он не хочет признаться в этом и объясняет свои поступки для самого себя заботой о юной, неопытной, искренней Татьяне.
Проповедь Онегина, на первый взгляд, очень благородна. Будь на его месте обычный светский денди, он не преминул бы именно "обмануть... доверчивость души невинной" , развлечься в деревенской глуши с наивной сельской барышней - и, расставшись с ней, едва она ему надоест, обречь ее на мучения и беду... Онегин не сделал этого - но ведь он не обычный светский денди! Он - как-никак - добрый приятель Пушкина. Он знает цену свету и его "важным забавам", сам Пушкин любит в нем "мечтам невольную преданность" - и вот эти мечты готовы осуществиться: прекрасная, гордая, душевно богатая, возвышенная девушка предлагает ему свою любовь, а он бежит от нее, бежит от своей мечты. Во имя чего?