- Дак чего? Холопов прислать, - и приберут.
- Вот то-то ты и есть шеболда! Духовный, духовный порядок нужен! А ты о земном печешься! Указ надо писать. Когда государственный переворот делают, всегда указ пишут. Ну-к, бересту чистенькую мне подыщи. Тута должна быть.
Бенедикт порыскал по столу, подвигал книжки. Вот свиток почти чистенький. Видать, Федор Кузьмич, слава ему, только писать начал.
Указ
Вот как я есть Федор Кузьмич Каблуков, слава мне, Набольший Мурза, долгих лет мне жизни, Секлетарь и Академик и Герой и Мореплаватель и Плотник, и как я есть в непрестанной об людях заботе, приказываю.
% Тута у меня минутка свободная выдалась, а то цельный день без продыху.
% Вот чего еще придумал для народного бла...
А дальше только черта да клякса: тут мы его, знать, и спугнули.
- Так. Ну-ка, давай, чего тут?.. Это все позачеркни. Пиши, у тебя почерк лучше: Указ Первый.
Указ Первый.
1. Начальник теперь буду я.
2. Титло мое будет Генеральный Санитар.
3. Жить буду в Красном Тереме с удвоенной охраной.
4. На сто аршин не подходи, кто подойдет - сразу крюком без разговоров.
Кудеяров
Подскриптум:
Город будет впредь и во веки веков зваться Кудеяр-Кудеярычск. Выучить накрепко.
Кудеяров
Бенедикт записал.
- Так. Покажи, что вышло. "Кудеяров" надо крупнее и с завитком. Зачеркни. Перепиши давай, чтоб фамилия большими буквами, эдак с ноготь. После "в" давай крути так кругалями вправо-влево, вроде как петлей. Во. Ага.
Тесть подышал на бересту, чтоб подсохло; полюбовался.
- Так. Чего бы нам еще?.. Пиши: Указ Второй.
- Кудеяр Кудеярыч! Вы укажите, чтоб праздников больше.
- Эка! Подход у тебя какой негосударственный! - осерчал тесть. - Указ подписан? Подписан! Вступил в силу? Вступил! Вот и зови меня: Генеральный Санитар. Обращайся как положено. А то позволяешь себе.
- А добавка? Заклинание-то?
- А, добавка... Добавка... А давай так: "жизнь, здоровье, сила". Генеральный Санитар, жизнь, здоровье, сила. Впиши там. Так... Тебе тоже надо... Хочешь быть Зам-по-обороне?
- Я хочу Генеральный Зам-по-обороне.
- Это что, уже подсиживать?! - закричал тесть. - Подсиживать, да?!
- Да при чем тут? Вот вечно вы, прям как я не знаю кто! Ничего не подсиживать, а просто красиво: Генеральный!
- А еще б не красиво! А только двум сразу нельзя! Генеральный всегда только один! А ты, хочешь, - будь Зам-по-обороне и морским делам.
- По морским и окиянским.
- Да хоть каким. Давай дальше. Указ Второй.
- Праздников, праздников побольше.
- Вот опять негосударственный подход! Перво-наперво гражданские свободы, а не праздники.
- Почему? Какая разница?
- Потому! Потому что так всегда революцию делают: спервоначала тирана свергнут, потом обозначают, кто теперь всему начальник, а потом гражданские свободы.
Сели писать, шурша берестой. За окном начало светать. За дверями послышался шорох, переговоры шепотом, возня. Постучали.
- Ну, кто лезет? Чего надо?!
Ввалился холоп с поклоном.
- Там это... делегация представителей, спрашивают: ну как?
- Каких представителей?
- Каких представителей? - крикнул холоп, оборотясь в сени.
- Народных! - крикнули глухо из сеней. Вроде, Лев Львович крикнул. Вот не успели тирана ссадить, как уже ходоки досаждают. Прослышали, стало быть. Ну, люди! Ну ни минуты покоя!
- Народных каких-то.
- Скажи: революция состоялась благополучно, тиран низложен, работаем над указом о гражданских свободах, не мешать, разойтись по домам.
- Про ксероксы не забудьте! - крикнули из сеней.
- Он мне еще указывать будет! Кто освободитель? Я! Гнать его в шею, - рассердился тесть. - Дверь закрой и не пускай никого. Мы тут, понимаешь, судьбоносные бумаги составляем, а он под руку суется. Давай, Зам. Пиши: Указ Второй.
- Написал.
- Так... Свободы... Тут у меня записано... памятка... не разберу. У тебя глаза помоложе, прочти-ка.
- Э-э-э... Почерк какой корявый... Кто писал-то?
- Кто-кто, я и писал. Из книги списывал. Консультировался, все чтоб по науке. Читай давай.
- Э-э-э... свобода слева... или снова... не разберу...
- Пропусти, дальше давай.
- Свобода... вроде собраний?
- Покажи-ка. Вроде так... Ну да. Значит, чтоб когда соберутся, чтоб свободно было. А то набьется дюжина в одну горницу, накурят, потом голова болит, и работники с них плохие. Пиши: больше троих не собираться.
- А ежели праздник?
- Все равно.
- А ежели в семье шесть человек? Семь?
Тесть плюнул.
- Что ты мне диалехтику тут разводишь? Пущай тогда бумагу подают, пеню уплатят, получают разрешение. Пиши!
Бенедикт записал: "больше троих ни Боже мой не собираться".
- Дальше: свобода печати.
- Это к чему бы?
- А должно, чтоб старопечатные книги читали.
Тесть подумал.
- Можно. Хрен с ними. Теперича без разницы. Пущай читают.
Бенедикт записал: "старопечатные книги читать дозволяется". Подумал и приписал: "но в меру". Так и Федор Кузьмич, слава ему, всегда указывал. Еще подумал. Нет, все-таки как же получается: это каждый бери да читай? Свободно доставай из загашника, раскладывай на столе, а там, может, пролито чего али напачкано? Когда книгу читать запрещено, так каждый свою бережет, чистой тряпицей оборачивает, дыхнуть боится. А когда дозволено читать, так, небось, и корешок перегибать будут, а то листы вырывать! Кидаться книгами вздумают. Нет! Нельзя людям доверять. Да чего там: отобрать их и все дела. Прочесать городок, слобода за слободой, дом за домом, перетряхнуть все, книжки изъять, на семь засовов запереть. Неча!
Вдруг почувствовал: понимаю государственный подход!!! Сам, без указа, - понимаю!!! Ура! Вот что значит в Красном Тереме сидеть! Бенедикт расправил плечи, засмеялся, высунул кончик языка и аккуратненько перед "дозволяется" приписал "не".
- Так... Свобода вероиспо- ... испо-... исповедания .
Тесть зевнул.
- Да чего-то надоело. Хватит свобод.
- Тут еще немного.
- Хватит. Хорошенького понемножку. К обороне переходим. Пиши: Указ Третий.
Провозились с обороной до полудня. От тещи присылали спросить, когда они домой-то пожалуют: обед простыл. Велено было блинов да пирожков подать в Красный Терем, квасу бочку, свечей. Бенедикт, как Зам-по-обороне и морским и окиянским делам, увлекся: интересно. Порешили обнести городок забором в три ряда, чтобы от чеченцев сподручнее было обороняться. Поверху забора на двадцати четырех углах возвести будки, и в те будки дозор поставить, чтоб днем и ночью в обе стороны зорко наблюдали. На четырех сторонах ворота поставить тесовые. Ежели кому в поля пройтить надо - репу садить, али снопы вязать, - получить в конторе пропуск. С утра по пропуску выйдешь, вечером - назад. Холопы в пропуске дырку провертят, али, как тесть выразил, проконпастируют, и имечко впишут: пропущен, дескать, такой-то, десятину сдал. А еще, - мелькнуло у Бенедикта, - этот забор против кыси оборона. А построить его высоким-превысоким, и не пройдет она. А внутри забора ходи куда хочешь и свободой наслаждайся. Покой и воля. И пушкин тоже так сочинил.
Да! Потом еще оборонить пушкина от народа, чтоб белье на него не вешали. Каменные цепи выдолбить, и с четырех сторон вкруг него на столбах расположить. Сверху, над головкой - козырек, чтоб птицы-блядуницы не гадили. И холопов по углам расставить, дозор ночной и дозор дневной, особо. В список дорожных повинностей добавить: прополка народной тропы. Зимой чтоб тропку расчищали, летом можно цветками колокольчиками обсадить. Укроп запретить в государстве, чтоб духу его не было.
Еще посидел, еще подумал, рассердился: пушкин - это ж наше все! А Бенедикт, тем более, Зам по морским и окиянским. Вот что надо сделать: выдолбить ладью большую, да с палками, да с перекрестьями, вроде корабля. У речки поставить. И пушкина наверх вторнуть, на самую на верхотуру. С книгой в руке. Чтобы выше александрийского столпа, и с запасом.
Пущай стоит там крепко и надежно, ногами в цепях, головой в облаках, личиком к югу, к бескрайним степям, к дальним синим морям.
- Пушкина моего я люблю просто до невозможностев, - вздохнул Бенедикт.
- Больше меня? - нахмурился тесть. - Смотри у меня! Пиши: Указ Двадцать Восьмой. "О мерах противопожарной безопасности". ФИТА
- Папа жалуются, что ты от него отсаживаешься, за столом-то. Обижаешь папу-то...
- Пахнет от него, вот и отсаживаюсь.
- Пахнет! Ишь! Чем же это тебе пахнет!
- Покойником пахнет.
- Но дак а чем же. Не тульпаном же ему пахнуть?
- А мне противно.
- Но дак и что? Это по работе!
- А я не хочу. Пусть не пахнет.
- Скажите, какой нежный.
Бенедикт отвечал рассеянно, привычно, не подымая глаз, - он сидел за просторным столом, в светлой палате Красного Терема. На потолке, - помнил и не глядя, - роспись кудрявая, цветы да листья. Которые ржавью наведены, - те вроде коричневые, которые тертыми ракушками, - зелененькие, ну а синим камнем если, - так те аж синие. Лепота! Свет широко входит в зарешеченные окна, на дворе лето, травы да цветы, и на потолке всегда лето. Бенедикт ел сладкие жамки и читал журнал "Коневодство". Спокойно читал, с удовольствием: журналов этих цельный коридор, на весь век хватит. Вот почитает из журнала, а потом "Одиссею" немножко, потом Ямамото какое, или "Переписку из двух углов", или стихи, или "Уход за кожаной обувью", а то Сартра, - чего захочет, то и почитает, все тут, все при нем. На веки веков, аминь.
Делами государственными заниматься совершенно не хотелось: скукотища. Дали голубчикам свободы, дали им Указы, - чего еще народу нужно? Даже Инструкции дали, уж чего больше? Работай не хочу.
Оборону укрепить,- укрепили: заборы, частоколы, тыны, - все как могли подправили, залатали, дырья позатыкали тряпками, ветошью, у кого что. Враг не пройдет, разве что через Екиманское болото, дак на то оно и болото, чтоб не пройти. Кто ж в своем уме через болото сунется?
Кохинорскую слободу сначала думали от города особым забором отгородить, чтоб они к нам не совались, но потом еще раз подумали и постановили: не-а, ни пяди земли не отдадим.