Помимо своей непосредственной функции, баня имела множество других – утилитарных и обрядовых, рациональных и иррациональных. Из утилитарных важнейшими являются санитарно-гигиеническая и лечебная с применением различных лекарственных растений. Хозяйственная функция. В крестьянском быту она подчас превращалась в своеобразную мастерскую – трепальню или чесальню льна. Некоторыми баня использовалась и в качестве овина: в ней сушили снопы, что было весьма небезопасно и нередко заканчивалось пожаром. Эта постройка служила и жильем для странников. Молодежь использовала баню в качестве своего рода клуба, где устраивались посиделки.
Баня имела и различные религиозно-магические обрядовые функции. Она являлась обязательным компонентом родильной, свадебной и похоронной обрядности, что было обусловлено определенными языческими верованиями. Баня осмыслялась в качестве того сакрального пространства, где определялось и программировалось будущее. Здесь гадали, особенно в святки.
Своего рода знаком-символом, объединяющим, одухотворяющим и персонифицирующим их, служит образ баенника – персонажа мифологических рассказов и поверий.
Облик баенника. В архаическом облике данного мифологического существа обнаруживаются некоторые зооморфные признаки. Есть факты, свидетельствующие о том, что баенник может появиться в виде змея. Этот образ связан с очагом, огнем. Его слюна (кровь, пот) заключает жизненную, физическую и магическую силу, которую можно в какой-то мере воспринять через дыхание.
Также часто возникает образ черной кошки. Иногда сущность баенника раскрывается через его атрибут, который некогда сам был этим мифологическим персонажем. Известно, что в ряде мифологических традиций образ кота, кошки выступает как воплощение божественных персонажей либо их атрибутов. В севернорусских мифологических рассказах баенник принимает и облик некоего напрямую несоотносимого с реальным животным существа, имеющего, однако, некоторые признаки кошки, отчасти гиперболизированные: «И какой баенник–от страшный: весь мохнатый, и рука от у него такая большая и тоже мохнатая», но эта мохнатая рука при иных обстоятельствах превращается в «когтистую лапу». [1]
В других быличках баенник принимает образ собаки, чаще черной. Одна из возможных зооморфных ипостасей данного мифологического персонажа по-своему закодирована в обряде, зафиксированном ещё в XIX веке. Построив после пожара новую баню, закапывают в землю под её порогом черную курицу, причем неощипанную и задушенную (а не зарезанную), стараясь подогнать время под Чистый (Великий) Четверг[2].
И всё же сакральный характер баенника маркируется образами божественных либо священных животных. Цвет же этих зооморфных персонажей является в известном смысле знаковым: белый цвет соотносится с положительным началом, и определяет божество, вера в которого ещё не утрачена; черный же цвет символизирует отрицательное начало: им отмечен наделенный вредоносной силой персонаж либо негативно переосмысленное, сниженное, переходящее в разряд «нечистых» божество.
Помимо зооморфной, баенник может обрести огневую, древесно-огневую (головня, обугленное полено, уголь), либо древесную форму. Эмблемой баенника нередко оказывается синий огонь, образ которого служит воплощением представлений о «живом» огне.
Вместе с тем баенник подчас воплощается в венике, либо ассоциируется с кучей свежих неопаренных веников. Представление о банном венике как об одушевленном существе типично для фольклорной традиции. Особенно пронизана загадка.
Вместе с тем в быличках, бывальщинах, поверьях есть немало сведений о том, что баенник – невидимое существо[3]. Он принимает некое воплощение, появляясь перед находящимся в бане человеком. Он хотя и невидим, но слышим.
В поздних быличках и бывальщинах баенник чаще принимает антропоморфный облик. Иногда это женский персонаж (севернорусская обдериха). Этот образ опосредованно восходит к архетипу, сложившемуся ещё в недрах материнского рода, но в поздней традиции чаще представлен образ «хозяина бани». В некоторых быличках и бывальщинах его принимают за родственника или знакомого.
В качестве жилища – вместилища баенника представлена чаще всего каменка. Например, у Максимова С. В. в книге «Нечистая, неведомая и крестная сила» данный персонаж поселяется во всякой бане за каменкой. Поскольку каменка – вместилище магического (лечебного) огня и вместе с тем жилище баенника, можно утверждать, что данный персонаж связан с огнем, дымом, очагом. Определенным образом соотносится с каменкой, а значит и с баенником, предназначенная для обрядовой бани вода.
Из деревьев, которые используются в качестве дров, обычно изготовляется и банный веник. Следовательно, каменка, осмысляемая в качестве жилища – вместилища баенника, образует некий единый комплекс, включающий в себя огонь, дерево, камень, воду – основные элементы природы и человекотворения, как и атрибуты моющегося в бане.
Каменка, полог, порог – банное пространство принадлежит названному мифическому существу полностью. «Банник недоволен всяким покусившимся на его права, хотя бы временно[4]», - отмечает С. В. Максимов.
Баенник появляется на рубеже недельного цикла, будничного и воскресного дней, иначе говоря, на стыке недель[5]. Его видят в течение годового цикла, накануне крестьянских календарных праздников, начинающихся с вечера предыдущего дня.
Функции баенника в быличках, бывальщинах и поверьях довольно разнообразны. В них, например, прослеживается определенная связь между баенником и новорожденным: «все твердо убеждены, что он очень любит, когда приходят к нему жить родильницы до третьего дня после родов, а тем паче на неделю», - отмечает С. В. Максимов.
Власть духа-«хозяина» над новорожденным следует рассматривать сквозь толщу позднейших наслоений, трансформаций и переосмыслений, которые претерпевает образ баенника, снижаясь с высот домашнего божества до уровня нечистой силы (черта). В общерусской традиции распространены мифологические рассказы о том, как баенник похищает младенца и растит его до совершеннолетия, обычно оставляя взамен унесенного ребенка обугленное полено, чурку, веник, принимающие соответствующий антропоморфный облик.
Также был зафиксирован обычай рожать в бане. Он соблюдался даже в зимнюю пору, причем в черных банях, во время топки которых приходилось приоткрывать дверь. В бане же младенцу давали имя.
Особенно сильна власть баенника над младенцем в первые шесть недель его жизни. Атрибутами обрядовой, в том числе и родильной бани служат такие дрова и веник, которые изготовляются из деревьев, отмеченных положительными знаками и обладающих магической силой. В сочетании с огнем они предопределяют судьбу того, для кого топится обрядовая баня. В этом в очередной раз реализуется формула человекотворения, основные компоненты которой – огонь, вода, дерево, камень (земля). Цель банных родильных обрядов не только обеспечивать младенцев жизненной силой, здоровьем, но и запрограммировать ему счастливую судьбу, богатую жизнь, заложить в него желательные черты характера, одним словом, наделить новорожденного члена семейно-родовой общины «банным счастьем».
Согласно бывальщинам, похищенная в младенческом возрасте девочка может оставаться во власти баенника вплоть до совершеннолетия, в конечном счете, до свадьбы. Однако здесь нетрудно рассмотреть очертания архаического мотива, в котором достигшая половой зрелости девушка подвергается изоляции, предшествующей браку[6]. Причем в бывальщине местом заточения служит баня, каменка – то мифологическое пространство, которое принадлежит баеннику, сочетающему признаки предка-родоначальника и домашнего божества. Баенник сам определяет время перехода своей подопечной в мир людей, сопровождаемого сменой её состояния и статуса. Своего рода порогом во многих случаях служит свадьба. Возможно, в рассматриваемом мотиве бывальщины из-под толщи наслоений просвечивают и некоторые рудименты мотива женских инициаций. Их признаками служит осмысление бани как некой могилы и одновременно утробы, где девушка подвергается длительной изоляции, и осмысление совершеннолетия как перемены её состояния, вследствие чего она получает право на брак. Аналогичные представления отражены и в свадебной поэзии. Только в бывальщинах и свадебных причитаниях происходящее освещено в разных ракурсах. В бывальщине главное – действие (либо последствие) прежде всего баенника, а в лирическом произведении – ритуальное поведение невесты. Также перед свадьбой устраивался девичник. Девушки собирались в бане. Подруги невесты ударяли её веником со словами: «Бросай девичью волю[7]».
Тождество элемента свадебной и похоронной обрядности, прослеживаемое в несказочной прозе и лирике, подкрепляется и собственно этнографическими материалами, дополняющими фольклорные.
В бане же программируется и будущая жизнь молодой. В некоторых традициях имеет место обычай, согласно которому невеста, придя в первый раз мыться с баню, дарит её «хозяину» полотенце, играющее роль магического предметного посредника между мирами.
Наряду с невестой, зафиксирована и женихова баня. В несказочной прозе представления о жениховой бане трансформировались в мотив свадебных испытаний героя баней и добывание чудесной супруги. Под вершителем банных чудес в бывальщинах, в отличие от сказки, подразумевается сам баенник.
С баенником в несказочной прозе и связана смерть человека. Наиболее часто она мотивируется нарушением определенных запретов. Один из них – появление бани в неурочный час или оказаться в бане без креста. Согласно одной из быличек, крестьянин, запоздав в дороге, пошел в баню перед праздником после полуночного часа, то есть в момент активизации её духа – «хозяина». Раздеваясь, он вместе с рубахой прихватил с шей крест, связанный с христианской символикой и представленный в данном случае как оберег от негативно-переосмысленного мифического существа. Последствия не заставили себя долго ждать. Его, забравшегося париться на полог, стали сами по себе хлестать по бокам веники, в которых нетрудно усмотреть эманацию самого банного духа – «хозяина». Когда же крестьянин попытался сунуться в дверь, то она оказалась так плотно закрытой, «что и не отдерешь». А веники, между тем, всё продолжали его хлестать[8].