Автор: Алексин А.Г.
Л. Лагину, автору знаменитого "Старика Хоттабыча", посвящаю
ПОКА ЕЩЕ НЕ НАЧАЛАСЬ СКАЗКА...
Эту дорогу я знаю наизусть, как любимое стихотворение, которое никогда не заучивал, но которое само запомнилось на всю жизнь. Я мог бы идти по ней зажмурившись, если бы по тротуарам не спешили пешеходы, а по м- товой не мчались автомашины и троллейбусы...
Иногда по утрам я выхожу из дому вместе с ребятами, которые в ранние часы бегут той самой дорогой. Мне кажется, что вот-вот сейчас из окна высунется мама и крикнет мне вдогонку с четвертого этажа: "Ты забыл на столе свой завтрак!" Но теперь я уже редко что-нибудь забываю, а если бы и забыл, не очень-то прилично было бы догонять меня криком с четвертого этажа: ведь я уже давно не школьник.
Помню, однажды мы с моим лучшим другом Валериком сосчитали зачем-то количество шагов от дома до школы. Теперь я делаю меньше шагов: ноги у меня стали длиннее. Но путь продолжается дольше, потому что я уже нмо- гу, как раньше, мчаться сломя голову. С возрастом люди вообще чуть-чуть замедляют шаги, и чем человек старше, тем меньше ему хочется торопиться.
Я уже сказал, что часто по утрам иду вместе с ребятами дорогой моего детства. Я заглядываю в липа мальчишкам и девчонкам. Они удивляются: "Вы кого-нибудь потеряли?" А я и в самом деле потерял то, что уже невозможно найти, отыскать, но и забыть тоже невозможно: свои школьные годы.
Впрочем, нет... Они не стали только воспоминанием - они живут во мне. Хотите, они заговорят? И расскажут вам много разных историй?.. Или лучше одну историю, но такую, какая, я уверен, не случалась ни с кем из вас никогда!
САМЫЙ НЕОБЫЧАЙНЫЙ ПРИЗ
В ту далекую пору, о которой пойдет речь, я очень любил... отдыхать. И хотя к двенадцати годам я вряд ли успел от чего-нибудь слишком уж сильно устать, но я мечтал, чтобы в календаре все поменялось: пусть в дни, которые сверкают красной краской (этих дней в календаре так емно- го!), все ходят в школу, а в дни, которые отмечены обыкновенной черной краской, развлекаются и отдыхают. И тогда можно будет с полным новани- ем сказать, мечтал я, что посещение школьных занятий - это длнас нас- тоящий праздник!
На уроках я до того часто надоедал Мишке-будильнику (отец подарил ему огромные старые часы, которые тяжело было носить на руке), что Мишка сказал однажды:
- Не спрашивай меня больше, сколько осталось до звонка: аждые пят- надцать минут я буду понарошку чихать.
Так он и делал.
Все в классе решили, что у Мишки "хроническая простуда а учительни- ца даже принесла ему какой-то рецепт. Тогда он перестал чихать и перешел на кашель: от кашля ребята все же не так сильно вздрагили, как от ог- лушительного Мишкиного "апчхи!".
За долгие месяцы летних каникул многие ребята прос уставали отды- хать, но я не уставал. С первого сентября я уже начинал подсчитывать, сколько дней осталось до зимних каникул. Эти каникулы нравились мне больше других: они, хоть и были короче летних, но зато приносили с собой елочные праздники с Дедами-Морозами, Снегурочками иарядными подарочны- ми пакетами. А в пакетах были столь любимые мною ту пору пастила, шо- колад и пряники. Если б мне разрешили есть их три раза в день, вместо завтрака, обеда и ужина, я согласился бы сразу,е задумываясь ни на од- ну минуту!
Задолго до праздника я составлял точный спок всех наших родственни- ков и знакомых, которые могли достать билеты на Елку. Дней за десять до первого января я начинал звонить.
- С Новым годом! С новым счастьем! - говорил я двадцатого декабря.
- Уж очень ты рано поздравляешь, - удивлялись взрослые.
Но я-то знал, когда надо поздравлять: ве билеты на Елку везде расп- ределялись заранее.
- Ну, а как ты заканчиваешь вторую четрть? - неизменно интересова- лись родные и знакомые.
- Неудобно как-то говорить о самом се... - повторял я фразу, услы- шанную однажды от папы.
Из этой фразы взрослые почему-то немедленно делали вывод, что я - круглый отличник, и завершали нашу беседу словами:
- Надо бы тебе достать билет на Елку! Как говорится, кончил дело - гуляй смело!
Это было как раз то, что нужно: гулять я очень любил!
Но вообще-то мне хотелось немного менить эту известную русскую по- говорку - отбросить два первых слова и оставить только два последних: "Гуляй смело!"
Ребята в нашем классе мечтали о разном: строить самолеты (которые тогда еще называли аэропланами), водить по морям корабли, быть шоферами, пожарниками и вагоновожатыми... И только я один мечтал стать массовиком. Мне казалось, что нет ничего приятней этой профессии: с утра до вечера веселиться самому и веселить других! Правда, все ребята открыто говорили о своих мечтах и даже писали о них в сочинениях по литературе, а я о своем заветном желании почему-то умчивал. Когда же меня в упор спраши- вали: "Кем ты хочешь стать в будум?" - я каждый раз отвечал по-разно- му: то летчиком, то геологом, то врачом. Но на самом деле я все-таки мечтал стать массовиком!
Мама и папа очень много размляли о том, как меня правильно воспиты- вать. Я любил слушать их споры на эту тему. Мама считала, что "главное - это книги и школа", а папа неизменно напоминал, что именно физический труд сделал из обезьяны челова и что поэтому я прежде всего должен по- могать взрослым дома, во дворе, на улице, на бульваре и вообще всюду и везде. Я с ужасом думал, чт если когда-нибудь мои родители наконец до- говорятся между собой, я пропал: тогда мне придется учиться только на пятерки, с утра до вечераитать книги, мыть посуду, натирать полы, бе- гать по магазинам и помогать всем, кто старше меня, таскать по улицам сумки. А в то время почти все в мире были старше меня...
Итак, мама и папа спорили, а я не подчинялся комунибудь одному, чтобы не обидеть другого, и делал все так, как хотел сам.
Накануне зимних каникул беседы о моем воспитании разгорались особенно жарко. Мама утверждала, что размеры моего веселья должны находиться в "прямой пропорциональнозависимости от отметок в дневнике", а папа го- ворил, что веселье должно быть в такой же точно зависимости от моих "трудовых успехов". Ппорив между собой, оба они приносили мне по биле- ту на елочные представления.
Вот с одного такого представления все и началось...
Я хорошо запомнил тот день - последний день зимних каникул. Мои друзья уже просто рвались в школу, а я не рвался... И хотя из Елок, на которых я побывал, олне можно было бы образовать небольшой хвойный ле- сок, я пошел на оредной утренник - в Дом культуры медицинских работни- ков. Медицинским работником была сестра мужа маминой сестры; и хотя ни раньше, ни сейч я бы не мог точно сказать, кем она мне приходится, би- лет на медицинскую Елку я получил.
Войдя в вестибюль, я поднял голову и увидел плакат: ПРИВЕТ УЧАСТНИКАМ КОНФЕРЕНЦИИ ПО ПРОБЛЕМАМ БОРЬБЫ ЗА ДОЛГОЛЕТИЕ!
А в фойе висели диаграммы, показывающие, как было написано, "рост снижения смертности в нашей стране". Диаграммы были весело обрамлены разноцветными лампочками, флажками и мохнатыми хвойными гирляндами.
Меня тогда, помнится, очень удивило, что кого-то серьезно занимают "проблемы борьбы за долголетие": я не представлял себе, что моя жизнь может когда-нибудь кончиться. А мой возраст приносил мне огорчения только тем, что был слишком мал. Если незнакомые люди интересовались, сколько мне лет, я говорил, что тринадцать, потихоньку накидывая годик. Сейчас я уже ничего не прибавляю и не убавляю. А "проблемы борьбы за долголетие" не кажутся мне уж столь непонятными и ненужными, как тогда, много лет назад, на детском утреннике...
Среди диагмм, на фанерных щитах, были написаны разные советы, необ- ходимые людям, которые хотят подольше прожить. Я запомнил лишь совет о том, что надо, оказывается, поменьше седеть на одном месте и побольше двигаться. Я запомнил его для того, чтобы пересказать своим родителям, которые то дело повторяли: "Хватит тебе носиться по двору! Хоть бы по- сидел немножко на одном месте!" А сидеть-то, оказывается, как раз и не нужно! Пом я прочитал большой лозунг: "Жизнь есть движение!" - и пом- чался в большой зал, чтобы принять участие в велосипедных гонках. В тот миг я, конечно, не мог предположить, что это спортивное соревнование сыграет совершенно неожиданную роль в моей жизни.
Нужно было сделать три стремительных круга на двухколесном велосипеде по краю зрительного зала, из которого были убраны все стулья. И хотя старики редко бывают спортивными судьями, но тут судьей был Дед-Мороз. Он стоя словно на стадионе, с секундомером в руке и засекал время каж- дого нщика. Точней сказать, он держал секундомер в нарядных серебрис- то-лых рукавицах. И весь был нарядный, торжественный: в тяжелой крас- ной шубе, прошитой золотыми и серебряными нитками, в высокой красной шапке с белоснежным верхом и с бородой, как полагается, до самого пояса.
Обычно везде, и даже на праздничных утренниках, у каждого из моих друзей было какое-то свое особое увлечение: один любил скатываться вниз с деревянной горки - и делал это столько раз подряд, что за несколько часов успевал протереть штаны; другой не вылезал из кинозала, а третий селял в тире до тех пор, пока ему не напоминали, что и другие тоже хо- тят пострелять. Я успевал испытать все удовольствия, на которые давал право пригласительный билет: и съехать с горки, и промахнуться в тире, и выловить металлическую рыбку из аквариума, и покружиться на карусели, и разучить песню, которую все уже давно знали наизусть. Поэтому на велосипедные гонки я явился немного утомленным - не в луч- шей форме, как говорят спортсмены. Но когда я услышал, как Дед-Мороз громко провозгласил: "Победитель получит самый необычайный приз за всю историю новогодних елок!" - силы ко мне вернулись и я почувствовал себя абсолютно готовым к борьбе.
До меня по залу пронеслись девять юных гонщиков, и время каждого было громогласно, на весь зал, объявлено Дедом-Морозом.
- Десятый - и последний! - объявил Дед-Моро
Его помощник - массовик дядя Гоша подкатил ко мне облезлый двухкос- ный велосипед. До сих пор я помню все: и что верхняя крышечка звонка бы- ла оторвана, и что на раме облупилась зеленая краска, и что в переднем колесе не хватало спиц.