- Не знаю... Побуду пока. Сеньке тяжело одному... Он хоть тараторит, крепится, а душонка болит...
Между тем в горнице происходил такой разговор:
- Тебе надо громоотводом работать, - советовал Сеня.
- А тебе - комиком, - невозмутимо отвечал Микола.
- Ты хоть знаешь, сколько комики получают? - снисходительно спросил Сеня.
- По зубам в основном. За провокации.
- Комики даже лауреаты есть, комики есть депутаты Верховного Совета. Вы ж не понимаете ничего...
- А с какого этажа их спускают оттуда?
- Кого?
- Комиков.
- Я - комик? Ладно. Вот она счас придет, я буду молчать. Ты ж за счет меня только держишься, потому что я говорю, а тебе молчать можно. А счас я буду молчать. Посмотрю, что ты будешь делать. Проведем такой опыт.
Микола молчал.
- Много вывезли сегодня? - спросил Сеня.
- Двенадцать ездок. Потом сразу два комбайна стали. Пока возились - стемнело.
- Сделали?
- Один. Ты ничего не заметил своим фактором?
- Чего заметил?
- Так. - Микола, видно, заметил какую-то перемену в Вале.
- Чего заметил-то?
Молчание.
- Ладно, счас я тоже буду молчать.
- Зря, - сказал Микола.
- Чего я не заметил?
Молчание.
- Все. Молчу и смеюсь внутренним смехом.
Вошла Валя. Села на кровать.
- Ну, что будем делать?
Молчание. Долгое.
- Вы что, поругались, что ли?
Молчание.
- Сень?
Молчание.
- Коля?
Молчание.
- Что случилось-то?
- Провоцируют, - пояснил Микола.
- Кто провоцирует?
- Вон... - Микола кивнул на Сеню.
- Я провожу опыт, - кратко сказал Сеня.
- Какой опыт?
Сеня сделал знак рукой.
Долго молчали все трое.
- Да ну вас! - рассердилась Валя. - Сидят, как два сыча.
Молчание.
- Тогда я ложусь спать.
- Сенька, брось, - взволновался Микола.
Сеня замотал головой - нет.
А Иван пошел к другу детства Девятову Василию.
Пришел, а у Девятовых - дым коромыслом: Василий спорил с женой, как назвать новорожденного сына.
- Ванька!.. - кричала жена Настя. - Где это ты их видел нынче, Ванек-то?! Они только в сказках остались - Вани-дурачки. Умру, не дам Ванькой назвать.
- Сама ты дура, - тоже резко говорил Василий. - Сейчас в этом деле назад повернули, к старому. Посмотри в городах...
- На черта он мне сдался, твой город! Там с ума начнут сходить и ты за ними? Я своим умом живу...
- Да сын-то мой! - заорал Василий. Он был в рабочей одежде - заехал на время домой; у ворот стояла его машина. - Или чей?
- А мне он кто?!
Супруги так увлеклись важным спором, что сперва даже не заметили гостя.
- Можно к вам? - спросил Иван.
- О! - удивился Василий. - Иван! Заходи.
Поздоровались.
- Что за шум, а драки нет?
- А вон - сына не дает Ванькой назвать.
- И не дам, - стояла на своем Настя.
- А как ты хочешь? - спросил ее Иван.
- Валериком.
- Иваны, говорит, одни дураки остались, в сказках. Много ты понимаешь! Спроси вот у него, как в городе...
- Мне ваш город не указ.
Иван заглянул в кроватку к младенцу.
- Лежит... А тут из-за него целая война идет. А чего ты, Настя, Иванов-то списала со счета? - спросил он Настю. - Не рано?
- Не рано.
- Зря. Иваны еще сгодятся.
- Вот кому сгодятся, тот пускай с ними и живет, а мы будем жить с Валериком. Правда, сынок? - Мать подошла тоже к кроватке, склонилась над сыном. - Уй ти, мой маленький, мой холесенький... Иваном. Еще чего!
- Ну, Валерик - это тоже не подарок, - заметил Иван, отходя от кроватки.
- Да плохо просто! - загорячился опять Василий. - Чем нехорошо - Иван Васильевич?.. Царь был Иван Васильевич...
- У нас счас, скажи, царей нету, - тютюшкалась мать с младенцем. - Нету, скажи, царей, нечего на них и оглядываться.
- Ну что ты будешь делать? - с отчаянием сказал Василий. - Ну, е-мое, Валериком он тоже не будет, это я тебе тоже не дам. Как недоносок какой - Валерик... Он должен быть мужиком, а не...
- Будет Валериком.
- Нет, не будет!
- Нет, будет!
- Назовите в честь деда какого-нибудь, - посоветовал Иван. - В честь твоего отца или твоего.
- Да они обои - Иваны! - воскликнул Василий. - В том-то и дело!
Домой Микола пришел мрачный и решительный.
- Ты чего такой? - спросил отец.
Микола сел к столу, положил подбородок на кулаки, задумался.
- А?
- Так.
Отец готовился спать. Сидел на кровати в нижней рубахе, в галифе, босиком. Шевелил пальцами ног.
На печке лежал хворый дед Северьян.
До прихода Миколы они разговаривали и теперь вернулись к разговору.
- Он, старик-то, говорит: мы, говорит, пахали их, те поля. Приехали, обрадовались - землищи-то! И давай. Ну, год, два, три - пашем. Глядим, а песок-то с той стороны все ближе да ближе к нам. Нам, говорит, тогда старики и советуют: "Пусть эта земля лучше залежью будет, лучше поурежьте свои пашни, которые к северу, а эти не трожьте. Бросьте эти поля пахать, не трогайте". Собрались, говорит, мы миром и порешили: не пахать к югу от Сагырлака. И верно: остановился песок. Трава-то его держать стала. А счас опять все распахали... И уж заметно, как сохнет к северу. Еще вот лет пять попашем - и сгубим пашню. Тогда и удобрениями ничего не сделаешь - сожгем только землю...
- Сказали бы начальству.
- А то не говорили! Доказывали: никакая это не целина, это залежь, специально которую не трогали, чтобы пески держать с юга. Ну, рази ж послушают!..
- Тять, я жениться надумал, - сказал Микола.
- Эка!.. - удивился отец. - Кого же брать хочешь?
- Вальку Ковалеву, - негромко ответил Микола.
Отец кивнул головой: слышал кое-что.
- Ты говорил с ней насчет этого?
- Та-а... - Микола мучительно сморщился. - Нет.
- Я сватать не пойду, - твердо заявил отец.
- Почему?
- Не хочу позора на старости лет. Знаю я такое сватовство: придешь, а девка ни сном ни духом не ведает. Сперва договорись с ней, как все люди делают, тогда пойду. А то... ты вечно, Микола... - все за тебя отец. Прогонют, потом житья в деревне не будет, бежать от стыда придется.
- Ну, ты тоже прынц выискался: сватать он не пойдет, - сердито сказал дед Северьян. - Ты забыл, Тимоха, как я за тебя невесту ходил провожать? Забыл?
Тимофей недовольно нахмурился.
- Ведь не пойдет она за него. Слышал я - бабенки трепались - не глянется он ей.
- Пойдет! - сказал дед. - За такого парня!.. Чего ей еще надо?
- Почему ты думаешь, что не пойдет? - спросил Микола.
- Это уж тебе лучше знать. Хоть бы поговорил с девкой!..
- Пойдем, тять. Я один не сумею.
- Счас, что ли? - испугался отец.
- Счас.
- Ты что, опупел?
- Надо... А то поздно будет. Прошу тебя, один раз в жизни сделай...
- Тимоха, помоги парню.
- Да почему счас-то? Кто так делает?..
- А то поздно будет. Фактор один появился... поздно будет.
- Какой фактор?
- Ну... поздно будет. Ее спровоцируют.
- Тимоха...
- Да ну вас к черту, вы что, на самом деле! Ночь-полночь - сваты заявились. Завтра хохотать все будут.
- Вот как раз счас самое время идти, - рассуждал дед с печки. - Никто не увидит. Откажут, никто знать не будет.
Тимофей вздохнул, задумался.
- Какой фактор-то? - спросил он сына. - Сенька, что ли?
- Нет.
- Собирайтесь и идите, а то спать лягут люди. Ничего с тобой, Тимоха, не случится - сходишь, не похудеешь. Сделай одолжение парню. А девка правда хорошая - на ней пахать можно.
- Пойдем, тять.
- Язви вас в душу!.. Может, с матерью сходишь? Она счас придет...
- Та-а...
- Чего она, мать?.. Баба есть баба. Иди, Тимоха. Вишь, загорелось парню: значит, надо. Раз какой-то хвактор появился, не надо тянуть. Они нонче такие: не успеешь глазом моргнуть - поздно будет. Опередить надо.
Отец снял грязные галифе, нашел в сундуке новые брюки, надел и, болезненно сморщившись, долго ловил негнущимися темными пальцами маленькую скользкую пуговицу на ширинке.
- Тц... сердце мое чует - на радость зубоскалам идем. Ни хрена из этого сватовства не выйдет. Подождем хоть дня-то?
- Днем хуже.
- Какая тебе разница, Тимофей?
- Вот сошьют, оглоеды!.. Не лезет, хоть матушку-репку пой.
- Чего там?
- Пуговица не лезет, мать ее...
- Подрежь ножницами петельку-то, - посоветовал дед.
Микола пригладил жесткие волосы. Долго стоял перед зеркалом.
- Чего бы сделать над собой? - спросил он деда.
Дед подумал.
- Ничего, иди так. И так хорошо. Главное, смейся там побольше. Смешно, не смешно - ты: "Ха-ха-ха-ха..." Девкам это тянется. Был бы я не хворый, пошел бы с вами.
- Пол-литра-то брать, что ли? - спросил Тимофей отца.
- Возьмите в карман, - сказал дед. - Понадобится - она при себе. Не робейте, главное. Ты, Тимоха, тоже посмеивайся там поболе. А то ведь придете счас два земледава... слова сказать не сумеете.
Сеня был уже дома, когда пришел Иван.
- Что так скоро? - спросил Иван.
- Я один опыт провел: начал тоже молчать, как Микола. Он меня комиком зовет, а я ему счас доказал.
- Чего доказал?
- Что он без меня совсем пропадет.
- Чем доказал-то?
- Молчал.
- Ну?
- Ну, она нас обоих выгнала.
- Обои вы комики... Как дети, честное слово.
- Нет, пусть он теперь не вякает.
- Что, девок, что ли, не хватает в деревне?
- Они не такие...
- Зря ты, Сенька... Ты же видишь, не любит она тебя.
Сеня - в майке и в длинных трусах - задумался около сундука.
- Видать-то я вижу, братка, - серьезно и грустно сказал он. - А отстать не могу. Умом все понимаю, а вот тут... болит. И ничего не могу сделать. Девки есть... полно. Но все не такие.
- Чем она тебе так уж?..
- Она какая-то надежная. Я бы с ней не пропал. Мне с ней легко как-то. Увижу ее, радуюсь, как дурак. Прямо, как праздник сделается. И вот ты же заметил: я сразу остроумный какой-то становлюсь, жизнерадостный... Счас уж - какое горе, и то... вспомнишь про нее, легче становится. Я бы с ней хорошо прожил.
Иван прилег на кровать. Закурил. Непонятно, то ли слушал брата, то ли думал о чем-то своем.
- А так просто жениться - лишь бы жениться - неохота. Вон ребята женются... Год-два поживут - и уже надоели друг другу. Он норовит, как бы скорей из дому да выпить с дружками, она - ругается. И как скоро ругаться выучиваются! Так поливает, другой старухе не угнаться. Что за жизнь?.. Ни себе, ни людям. Охота не так.