В Москве, в одном из множества переулков, окружающих Арбат, а именно в Спасопоклонном, есть четырехэтажное здание из темно-серого бетона. Все квадратные окна его одинаковы, и внизу, посредине первого этажа, врезан вход - вместо одного из окон. На черных щитах из толстого стекла, привинченных по обе стороны подъезда, издалека видно большое серебряное слово - "Гипролито". А если подойти поближе, можно прочесть и то, что написано мелким шрифтом: оказывается, в этом темно-сером прочном здании поместился институт, где проектируют литейное оборудование.
Стоял январь, но асфальт был чист, как летом, с крыш падали редкие капли, где-то чирикали воробьи. Здесь, в центре Москвы, в полдень, среди множества набегающих автомобильных запахов, скользили чуть заметные радостные струи - намек на далекую весну.
Дмитрий Алексеевич, держа за спиной папку с проектом, неторопливо шел по переулку и рассматривал старинные и новые московские дома. Он, конечно, уже уловил тонкий и отдаленный запах оживающей в январе природы и был радостно насторожен: не обман ли это? И душа его приветствовала каждый новый порыв живого ветра. Голубое небо с надутыми, как паруса, облаками, быстро плыло над ним. Тяжелая капля упала ему на воротник, обрызгала, и он улыбнулся. "Спасопоклонный, - подумал он. - Старина! Наверно, здесь есть где-нибудь церковь". И тут же увидел ее - маленькую московскую старушку. Из трещин между обнаженными кирпичами лезли кривые деревца с коричневыми сухими листьями. Железо с маленьких куполов было сорвано, в ржавых клетках стропил перелетывали голуби.
Это был редкий день, когда все вокруг Дмитрия Алексеевича говорило об удаче. Он жил в Москве уже полтора месяца. Почти каждый свой день в течение всего этого времени он начинал с прогулки к телефону-автомату. Он опускал пятнадцать копеек и за эту недорогую плату получал беседу с секретаршей директора проектного института. "Позвоните через два дня", - говорила она. Дмитрий Алексеевич звонил через два дня и получал ответ: "Обсуждение назначено на двадцать третье". Он звонил двадцать третьего, и ему говорили: "Обсуждение перенесено. Позвоните позднее". Сегодня он позвонил, и ему сказали: "Обсуждение начнется ровно в час".
В один из первых дней после приезда Дмитрий Алексеевич побывал в Ленинской библиотеке и там перелистал комплект журнала "Металл". В мартовском номере была помещена статья кандидата технических наук Воловика о новой машине для центробежной отливки труб, разработанной в НИИЦентролите. Воловик и его друзья где-то познакомились с чертежами Дмитрия Алексеевича, должно быть во время рецензирования. Соединив его безжелобный ковш-дозатор с рабочим органом машины Пикара, они "пришли к удовлетворительному решению задачи, которая выдвинута сегодня перед целым рядом ведомств". Дмитрий Алексеевич, улыбаясь, перечертил себе в тетрадку эти "плоды двухгодичных изысканий". Ему и здесь повезло: Воловик не понял или побоялся украсть главное в его машине - принцип сменности изложниц.
Срок его командировки истек, но он не печалился, потому что ему подвалила неожиданная удача: вскоре после его переезда из Музги в Москву была отменена карточная система и введены новые деньги. Все сбережения, в том числе и командировочные, - все это лежало на сберкнижке, и теперь Дмитрий Алексеевич получил две тысячи новыми деньгами, которые имели цену. С этими деньгами он мог прожить в Москве еще три месяца, включая плату за гостиницу и ежедневные пятнадцать копеек на телефон-автомат.
Вспомнив об этом, он еще выше поднял голову и оглядел переулок, освещенный весенним январским солнцем. Все дома ответили ему понимающей веселой улыбкой. Дмитрий Алексеевич выбрал прохожего посолиднее и спросил у него, который час. До начала обсуждения проекта оставалось сорок две минуты. "После обсуждения куплю часы", - решил он. Пересек мостовую, толкнул дубовую дверь, поднялся по ступенькам в вестибюль, отдал в гардероб пальто и шапку и, одернув китель, легко взбежал по лестнице на второй этаж.
Здесь его встретила громадная стенгазета, и он улыбнулся, увидев ее название "Конструктор" и почтовый ящик, нарисованный в углу листа.
На втором этаже в коридоре была мягкая ковровая дорожка, и Дмитрий Алексеевич почувствовал близость начальства. И действительно, он сразу же увидел табличку из толстого стекла: "Директор".
Немного дальше был небольшой уютный конференц-зал с коричневой классной доской на стене. Несколько человек сидели там со скучающим видом. По коридору прохаживались шеренгой басистые, энергичного вида мужчины в серых коверкотовых кителях с серебристыми погонами - инженеры. Небольшая группа собралась в пролете лестницы - у входа в курилку. Среди серых кителей мелькнули два или три безукоризненных черных костюма. Это были ученые, должно быть, приглашенные на обсуждение.
Дмитрий Алексеевич направился в курительную комнату. Кители и черные костюмы раздвинулись, повернулись к нему. Но, кажется, впечатление он произвел слабое. Все опять занялись своим интересным и веселым разговором. А Дмитрий Алексеевич, пройдя в курилку, достал было свой госпитальный кисет, но опомнился и вынул новенькую, специально для этого дня купленную пачку "Беломора".
- А-а, вы уже здесь, товарищ Лопаткин! - раздался из дальнего угла курилки голос Урюпина. Инженеры у дверей пристально посмотрели на Дмитрия Алексеевича. - Привет уважаемому автору! - продолжал Урюпин своим звонким сильным голосом и вышел из сизой, дымной глубины - статный, одетый в новый китель и словно задушенный стоячим воротником. - Здрасте, здрасте, дорогой. Скоро начнется!
В эту минуту у входа остановился седой, нахмуренный и какой-то морщинистый инженер с зелеными генеральскими лампасами на брюках. Несколько человек в кителях и черных костюмах поспешно шагнули к нему пожать руку. Урюпин, протянув руку генералу, подался всем корпусом, как бы упал вперед. Генерал сказал ему несколько слов, Урюпин заулыбался, развел руками и проводил его до невысокой двери, которая вела из курилки дальше, в более интимные покои. Там Урюпин повернулся, и лицо его приняло обычное жесткое выражение седого спортивного деляги. Он остановился около Дмитрия Алексеевича, закурил и, взяв Лопаткина за руку, подвинулся - ему нужно было стать так, чтобы была видна лестница.
Через минуту генерал решительным мягким шагом, держа руку в кармане, прошел через курилку к выходу. Урюпин, прищурив глаза ему вслед и подбоченясь, сказал:
- Замечательный человек. Патриот института!
- Вы о директоре? - спросил Дмитрий Алексеевич.
- Да-а. Сумел создать институту авторитет в министерстве. Конечно, не обошел при этом и себя, но нюх у него на нужное большой! Деловитый мужик!
Дмитрий Алексеевич промолчал, и они задымили папиросами. Урюпин хотел еще что-то сказать и вдруг жестко схватил Дмитрия Алексеевича за руку.
- Смотрите скорей туда! Вот идет наш корифей. Академик Саратовцев. Через три года будет восемьдесят лет. Хорошо?
Мимо курительной широким изогнутым фронтом неторопливо двигалась процессия. Шли боком улыбающиеся, статные инженеры и красивые ученые в черном, а в центре - полный старичок генерал. Розоволицый, гладко выбритый, но при отличных, отогнутых вверх усах.
- Мастодонт, - сказал Урюпин, и в глазах его Дмитрий Алексеевич впервые увидел дремучий свет восхищения. - Вы знаете, он с самим Врангелем дрался на дуэли! И притом здорово его пырнул! Он вообще у нас все делает основательно. Говорят, если бы наш старикан взял чуток пониже, барон не встал бы! А красив старичина, а! Как держится! Это мамонт. Законодатель!
- Како-ой он законодатель! - возразил и развел рукой незаметно подошедший к ним низенький, небритый инженер. - Это вы, Анатолий Иванович, того... Математический аппарат у него прекрасно развит, это да. Но какой же он законодатель! Это английский король! Вот он кто. А лидер консервативной-то партии все-таки их сиятельство Василий Захарыч Авдиев.
- Все кажешь кулак небесам? - с усмешкой обернулся к нему другой инженер - сухощавый, седеющий, с массивным золотым кольцом на пальце.
- Ну и кажу! Ты, Крехов, конечно, кинешься защищать. Верный, старый слуга. А все-таки если взять последнюю машину Авдиева...
- Что бы ни говорили... некоторые недовольные, а Василий Захарович - самородок, умница. Это суметь так надо, - инженер с кольцом на пальце повернулся к Дмитрию Алексеевичу. - Пришел человек в науку, как Ломоносов. В лаптях. Уперся лбом и раздвинул все и вся. Вы не читали, товарищи, его первую, кандидатскую диссертацию! - У Крехова даже глаза заблестели. - Вот достаньте. У Ольги Ивановны попросите в библиотеке. Усиленно рекомендую.
- А что - хорошо? - спросил небритый.
- Мало сказать "хорошо", - с запальчивым видом вмешался третий инженер и зашипел: - Блестяще! Блестяще!
- Ого! Вот идут тигры! - шепнул небритый и придвинулся к Дмитрию Алексеевичу.
Урюпин оттолкнулся от стены, быстро вышел из курительной и там, на лестнице, остановил двух солидных мужей в черных костюмах и с портфелями. Потряс руку одному, другому, рассмеялся. Но те, разговаривая с ним, вели себя сдержанно, то и дело посматривали друг на друга, как сообщники.
- Авдиева нет - признак не очень хороший, - вполголоса сказал Дмитрию Алексеевичу небритый инженер. - По-моему, вы автор? Я вам хочу сказать, чтоб вы знали. Если бы проект шел на одобрение, Авдиев был бы здесь. Он это любит - ручку пожать! А если надо поломать проект - у него на это есть вот доктора, товарищи Тепикин и Фундатор. Цезарь только дает команду: выпустить тигров на гладиаторов! И тигры выскакивают. Вы только не думайте, ради бога, что это желчь во мне... Это просто многолетняя практика. Ведь все здесь происходит так, как происходило пять и двадцать лет назад. Одинаково! Однообразно!
- Будет бой! Галицкий пришел! - громко и весело сказал кто-то, и сейчас же молодой голос отозвался из сизой от дыма глубины курительного зала: