При этих словах академик, не поднимая век, несколько раз солидно кивнул.
- А вы говорите... - продолжал Фундатор, водя круглыми глазами. - Вот вам конкретное возражение. Мы не против такой машины, но мы считаем, что прежде всего должны быть найдены теоретические предпосылки для ее создания. Наш институт в этом направлении сделал уже несколько шагов, но ведь товарищ Лопаткин не признает никаких доводов и авторитетов... Да, вот еще. К вопросу об износоустойчивости изложниц... Ведь вы же, дорогой, совсем не обосновали ваше утверждение. Да что там говорить...
Фундатор повернулся, показав всем, как прекрасно облегает его фигуру черный костюм, пожал плечами и вернулся к своему стулу. И сразу же поднялся, вышел вперед Тепикин.
- Выслушав до конца изложенные мысли товарищем Лопаткиным, я попробовал, товарищи, найти в _этим_ деле рациональное зерно. Жилищный вопрос, нужда в трубах - это все верно. Но вот, так сказать, конструкция. Хороша ли она или должна быть _изменена_ - опять-таки вопрос этот есть второстепенный и он даже, может, отпадет, ежели мы пристально проверим научную обоснованность данной машины. В чем дело? Нельзя не согласиться с Александром Борисовичем, который...
Тепикин, рисуя в воздухе белым, словно отмороженным пальцем, говорил долго и уныло и поставил под сомнение все стороны машины.
- Пятьдесят труб в час? - спрашивал он и, достав платок, сморкаясь и смеясь, отвечал: - На бумаге это всегда так получается. Как в "Войне и мире" у Толстого: "Ди ерсте колонне марширт, ди цвейте колонне марширт". А дойдет до дела, хвать, получилось не пятьдесят, а десять труб, да и те, чуть стукнешь - бьются, как горшки, - потому что, конечно же, будет отбел! Вы и сами это знаете, уважаемый автор.
Под конец Тепикин, загибая пальцы, подсчитал все сомнительные стороны машины, смеясь показал всем, что пальцев не хватает, умолк, стал вдруг серьезным и сказал с чувством:
- Дорогой товарищ Лопаткин! Ради бога! Не пойми меня превратно. Если бы вопрос о литье труб решался так просто - поверь, мы давно бы предвосхитили тебя и как-нибудь сообща, со скрипом, сделали бы такую машину. Ведь не боги горшки обжигают! Да и мы, честное же слово, не даром едим хлеб наш насущный! - здесь он приложил руку к груди. - Мы тоже немножко патриоты, товарищ Лопаткин!
Кто-то подставил Дмитрию Алексеевичу стул, и он сел, сам того не замечая, и стал перебирать пальцами пуговицы на кителе. Тепикин почесал затылок, что-то вспомнил, но махнул рукой и враскачку проковылял к своему месту - за спиной Фундатора.
- Разрешите, - услышал Дмитрий Алексеевич обиженный и медлительный бас.
- Товарищ Галицкий, Петр Андреевич, - сказал генерал, посмотрел на стенографистку и перевернул карандаш.
"Где же я слышал о нем раньше?" - подумал Дмитрий Алексеевич.
Этот Галицкий оказался очень высоким, длинноносым мужчиной в сером костюме. Он взглядом отыскал Лопаткина, черные брови у него поползли на лоб, черные глаза и большие ноздри осуждающе округлились - он словно четырьмя острыми зрачками посмотрел на Дмитрия Алексеевича.
- Прежде чем скрещивать оружие с инженером Лопаткиным, - пробасил он, - я хочу сказать несколько слов критики в адрес почтенных представителей НИИЦентролита. Не далее, как год тому назад государство построило для них прекрасный жилой дом, и это обстоятельство, как я вижу, - здесь Галицкий торжествующе кашлянул, - не замедлило сказаться на науке! Ученых перестала интересовать ближайшая практика в трубных делах. Они углубились в более глубокие тайны теории. Им подавай дно океана, батисферу!
Все рассмеялись. Фундатор слегка порозовел.
- А если бы!.. - воскликнул Галицкий и длинным пальцем словно бы поймал что-то над собой. - А если бы товарищ Фундатор посмотрел на дело с практических позиций, с точки зрения задач сегодняшнего и даже завтрашнего дня, он увидел бы много ценного в предложении инженера Лопаткина. Что, скажите, лучше - пищаль, заряжающаяся с дула, или пулемет? Конечно, пулемет! А ведь инженер Лопаткин предлагает нам как раз пулемет! Он устраняет орудийную прислугу, которая заряжает сегодня ваши пищали, товарищи центролитовцы! Он заменяет ее пулеметной лентой, дает нам экономию и скорострельность. А? Разве не так, товарищ Лопаткин?
Дмитрий Алексеевич, радостно удивленный, поспешно закивал.
- Погодите радоваться, автор, до вас еще не дошло, - сказал Галицкий и повернулся к Фундатору. - Да-альше! Вы говорите, отбел. Вы говорите - теория. Да разве не видно каждому, что предложена гибкая схема, которая позволяет нащупать практически нужный температурный режим! Лопаткин нащупает его гораздо быстрее, чем вы, товарищи теоретики. Потому что решение-то рядом! Он даст нам трубы, а вам - исходные данные, и вы по ним напишете диссертации!
Все захохотали. Генерал, развеселясь, обмяк, чертил на листе карандашом и качал головой. Когда в зале затихли, Галицкий направил на Дмитрия Алексеевича острые черные глаза, хищно округлил ноздри и шагнул к нему.
- Однако есть в вашей идее, товарищ изобретатель, жесткое "но", результат вашего, так сказать, отшельнического образа жизни. Мысль обязательно надо скрещивать, иначе она вырождается. Я имею в виду ваш безжелобный ковш-дозатор. Он эффектен, и его доцент Воловик не замедлил "творчески преломить". Он сразу же "оттолкнулся" от него, попросту говоря, слямзил. А ведь вытащил он, товарищи, пустой кошелек!
В зале засмеялись.
- Почему пустой? А вот почему. - Галицкий схватил мел, присел перед доской и, стуча, стал писать громадные цифры и буквы. - Ферростатический напор, - приговаривал он при этом, - температура полученного из вагранки металла... время заливки металла... скорость вращения... Вы знаете, что получится с вашим коротким желобом и с наклоном формы? Металл не дойдет до конца формы, начнет твердеть, и мы получим неправильную геометрию трубы.
- Неверно! - закричал Дмитрий Алексеевич чужим, визгливым голосом.
Галицкий успокаивающе растопырил пальцы.
- Вот-вот. Вот вы даже кричите на меня. Успокойтесь. Читайте вот формулу и вникайте. Ваши расчеты не увязаны с представлениями науки о пластичности металла. Разверните-ка путь, который проходит чугун, вращаясь в вашей трубе. Минимум двадцать пять метров! Двадцать пять - и при этом он отдает тепло. Это и школьник вам скажет! Металл у вас кристаллизуется на полпути!
- Разрешите! - Дмитрий Алексеевич вскочил. - Разрешите же! Три справки!
- Товарищ Лопаткин, - сказал генерал. - У нас есть определенный порядок...
- Говорите! - приказал Галицкий.
- Первая справка, - голос Дмитрия Алексеевича был уже спокойнее. - Я не инженер, а учитель средней школы. В нашей школе никто, кроме меня, не задумывался о центробежном литье, поэтому мне не с кем было "скрестить мысль", как того требует товарищ Галицкий.
Зал громко вздохнул, и наступила тишина.
- Поймите хоть вы меня, товарищ Галицкий. Неужели это правильно, по-вашему: каждого человека, который натолкнется на что-нибудь новое и захочет это новое передать народу, неужели это верно - объявлять его антисоциальным явлением? Острить вот так...
Пока Дмитрий Алексеевич говорил это, Галицкий несколько раз в раздумье поднимал на него черные горячие глаза и тотчас опускал их, как только встречался с устало-спокойным взглядом изобретателя.
- Я пытался было скрестить мысль, - продолжал Дмитрий Алексеевич с чуть заметной усмешкой. - Я все время чувствую свою слабость как конструктор и как металлург. Но профессор Авдиев не пожелал. "Фикция" - и только.
- А что же, конечно фикция, - явственно прозвучал в тихой паузе ленивый голос Фундатора.
- Вторая справка, - сказал Дмитрий Алексеевич. - На заводе в Музге до сих пор льют трубы ручным способом. Вы это, наверно, тоже знаете, как и то, что чугун жидок, а сталь густа. Это обстоятельство заставило меня, учителя, бросить работу и заняться изобретательством, в чем я сейчас запоздало раскаиваюсь. А третье - вот...
И Дмитрий Алексеевич, став рядом с Галицким у доски, взял у него мел и застучал им, выводя цифры и буквы.
- Вы разрываете процесс на части, забыв о том, что части эти взаимодействуют. Забыли о центробежной силе, о том, что потери тепла в металлической нагретой форме будут иными, чем в форме холодной. И главное - то, что в результате наклона формы и ее вращения металл будет мгновенно распределен по всей ее длине. И равномерно! Наоборот, у меня остается еще вот - видите? - запас времени на формирование трубы в горизонтальном положении! - Дмитрий Алексеевич громко стукнул мелом по доске и отошел. А Галицкий в последний раз словно бы изумленно глянул ему в глаза, облокотился на доску и заморгал. Так, в тиши, прошла минута, вторая. В зале возник, стал незаметно расти веселый шум. Раздались неуверенные хлопки.
- Петр Андреевич, - сказал генерал, постучав карандашом. - Мы ждем...
- Сейчас, сейчас... - Галицкий, не отрываясь от доски, сделал рассеянное движение рукой и испачкал мелом весь бок пиджака.
- Не понимаю, что там думать, все ясно, как божий день, - послышался голос Фундатора.
- Математика доказала, что божий день не очень ясен, - возразил Галицкий, стуча мелом по доске.
- Петр Бенедиктович, вы не хотели бы? - спросил генерал, привстав.
- Что же, собственно, тут говорить, - академик открыл свои старческие мутно-голубые глаза - Дело-то ясное. Действительно, как божий день. Если строить машину - значит триста тысяч отвалить на эксперимент. А наше дело - не экспериментировать, а строить. Я бы рекомендовал научный спор перенести в стены соответствующего института. Там можно проделать все эксперименты на существующих установках. Не следует пренебрегать и имеющимися на сегодня данными. Лично я склонен думать, что безжелобное литье - фикция. Да... - он покачал головой. - Очередная попытка решить сложную задачу с налета, не больше.