Дмитрий Алексеевич только крякнул от неожиданности. Он даже остановился. Но тут же взял себя в руки и ничего не сказал - пусть жизнь говорит. Она скажет еще свое слово и этому человеку.
После бесед с Креховым Дмитрий Алексеевич твердо понял, что конструкторы ничего ему не смогут предсказать. Они были уверены в его успехе.
Он и сам готов был поверить в благополучное окончание длинной истории с машиной, но одна неожиданная встреча приоткрыла ему глаза. Случилось это так. Он ехал утром в институт, покачивался на сиденье троллейбуса, смотрел в открытое окно, за которым мелькала яркая улица. И, как всегда, не видел ничего - только свою машину, один неподатливый ее узелок. Рядом с ним бежали по пыльному асфальту автомобили, и вот пепельно-серая "Победа" поравнялась с его окном.
- Товарищ Лопаткин! Изобретатель Лопаткин!
В этой "Победе" рядом с шофером сидел Галицкий. Он высунулся до половины в окно, кричал, махал рукой:
- Вылезайте, вылезайте! На остановке!
Дмитрий Алексеевич сразу же протиснулся к выходу и на остановке сошел на тротуар. Серая "Победа" уже стояла впереди и из нее махала ему длинная рука Галицкого. Они поздоровались.
- У меня нет времени, садитесь в машину, - приказал Галицкий. - Сейчас отвезем меня в мое министерство, потом вы поедете, куда вам надо. Садитесь и рассказывайте!
Дмитрий Алексеевич открыл дверцу, согнулся, упал на мягкое сиденье, и машина тронулась.
- Вы что, в министерстве работаете? - спросил он, с недоверием глядя на высокий детский затылок Галицкого, облитый черными, давно не стриженными волосами.
- Я член коллегии, - сказал Галицкий, не оборачиваясь. - Вы думаете, доктор наук не может быть членом коллегии? Говорите лучше вы. Вкратце. Имейте в виду, что кое-что и я знаю. Быстро!
Дмитрий Алексеевич, не переводя дыхания, отрапортовал ему обо всем, что произошло с ним за последние месяцы.
- Ясно, - сказал Галицкий. - Ни в коем случае не верьте им! Есть люди, которые полетят со своих мест, если вы осуществите проект. Вам это известно? Будьте уверены, вашу идею они поняли и оценили. Этот Урюпин добавит в нее что-нибудь свое, - чтобы не было похоже. Сделают уродца и будут его разрабатывать и "доводить" лет пять. Для этого нужен покой. А вы кричите, пишете. По логике вещей, они сейчас должны вплотную заняться вами.
- Может, Шутиков, как человек заинтересованный, понял, что мой проект лучше?
- Шутиков действительно заинтересован. Но он невинный младенец в технике. Он думает так: та машина, эта машина - один черт, лишь бы машина! Конструкция, идея - это, по его мнению, чепуха по сравнению с другими задачами, которые он считает важными. Он великий спец по устройству отношений между людьми. Здесь и надо искать... Но посмотрим. Посмо-отрим, - угрожающе протянул Галицкий. - Жаль, нет у меня сейчас времени...
Они молчали целую минуту. Галицкий, должно быть, все это время обдумывал свое расписание, искал свободные часы.
- Нет, пока не смогу, - сказал он наконец. - Вы небось думаете: "Копни, копни из личного запаса времечко! Копни, раз сам назвался груздем!" А? Негде копать! Люди вон говорят, что хорош тот руководитель, вокруг которого дело кипит, а сам он свободен, отдыхает. Я пока еще не научился так. И потом у нас столько еще прорех, что самый хороший руководитель, у которого все кипит, может найти себе работу... если он ее любит. До конца дней, наверно, ни черта ни разу не съезжу на охоту пострелять... - это он сказал с неожиданной досадой и умолк. Достал записную книжку, сердито черкнул в ней что-то, вырвал листок и через плечо подал Дмитрию Алексеевичу.
- Мой телефон. Когда определится судьба, звякните. Вот я уже и приехал. Шофер вас отвезет. До свидания...
Так шли дни Дмитрия Алексеевича, спокойные и тревожные. Проект быстро двигался к концу, а где-то за укрытием противник разворачивал войска.
Они были развернуты в полной тишине, и в последних числах июля начался разгром, которого по эту сторону фронта никто не мог предвидеть.
Все началось с телефонного звонка. Дмитрий Алексеевич снял трубку, сказал несколько слов, и Крехов увидел, как он весь словно чуть-чуть опустился.
- Подождите, Вадя, - сказал он. - Я ничего не пойму, какие трубы?
- Чугунные, - насмешливо зашипела трубка.
- Ну и что?
- Как что? Поздравляю вас с решением проблемы.
- Так мы же еще не реши...
- Дмитрий Алексеевич, если вас поздравляет референт замминистра, значит проблема решена. Можете убедиться. Грузовик скоро прибудет.
- Какой грузовик?..
- По-моему, трехтонный.
- Вадя, скажите мне яснее, в чем дело?
- Я все ясно говорю, - сказала трубка замирающим голосом. - Из Музги прибыл рапорт об успешном испытании машины, и первые трубы, сделанные товарищами... Погодите, я сейчас загляну в проект приказа... Сделанные товарищами Урюпиным и Максютенко...
- А что за приказ? - тихо спросил Дмитрий Алексеевич.
- Приказ голов не вешать, а идти вперед, Дима. Приезжайте, посмотрите заодно и приказ.
- Хорошо, еду, - сказал Дмитрий Алексеевич и бросил трубку. Упираясь большими кулаками в стол, он замер на несколько секунд и посмотрел вдаль, как будто не было перед ним желтоватой стены. Не совсем ясно, но он уже видел замысел своих врагов. Это было что-то новое и, кажется, неодолимое.
Конструкторы молча сидели и стояли у своих станков, только головы их наклонились ниже, чем нужно. Дмитрий Алексеевич прошел мимо них, у дверей спокойно сказал: "Еду в министерство часа на два", - и вышел.
Выпрыгнув из троллейбуса у громадного министерского здания, он сразу же увидел грузовик против главного подъезда. С этого грузовика рабочие снимали окрашенные черным лаком чугунные трубы и уносили их в подъезд. Дмитрий Алексеевич подошел, потрогал трубы. Да, отлиты центробежным способом и отлиты неплохо. "Неужели я просчитался?" - подумал он и почувствовал, что потеет.
- Фу, черт, жарко, - сказал он и опять стал рассматривать трубы. "Не я, так не я, - подумал он. - Жаль, правда, столько лет потеряно".
Нет! Ничего не было потеряно! У него ведь была лучшая машина! А эта... Она больше двадцати труб за час не даст. Отлить хорошую трубу можно и вручную. Не в этом дело!
И как бы в подтверждение его мыслям, рабочий нечаянно стукнул концом трубы об асфальт и выругался. От трубы отвалился косой черепок с серебристо-серыми кристаллами на изломе.
"Отбел, - подумал Дмитрий Алексеевич. - Да, они ведь охлаждают водой".
На втором этаже в приемной и кабинете Шутикова все двери были открыты настежь. Там гулял июльский ветер и приятно звучали веселые мужские голоса. Человек десять инженеров в белых кителях, юноши - секретари и референты - окружали в кабинете длинный стол для заседаний. На этом столе на зеленом сукне, как орудийные стволы, в ряд лежали пять или шесть труб - гладкие, блестящие, словно обточенные на станке. Здесь же, около труб, был, конечно, и Шутиков. Он сиял, похлопывал трубы, присев, просматривал их насквозь и успевал с радостным видом отзываться на сочувственные речи инженеров, которые пришли поздравить его с выдающимся достижением.
Когда Дмитрий Алексеевич входил в кабинет, до него донесся довольный голос Шутикова:
- Да, верно. За границей льют трубы так. Но, товарищи, мы применили новинку: сменность изложниц. Это дает колоссальный эффект. Колоссальнейший! А вот и товарищ Лопаткин пришел порадоваться с нами...
Все расступились. Шутиков вышел навстречу Дмитрию Алексеевичу, обнял его и подвел к столу.
- Вот наконец и итог нашего совместного труда. Посмотрите-ка, вы ведь специалист... Недурно, а?
Дмитрий Алексеевич заглянул внутрь трубы. Он не знал, что делать. Не радоваться? Но вот стоит вокруг стола народ... Среди них есть честные люди. Вот и рабочие подошли - эти радуются откровенно! Если не радоваться с ними вместе, они подумают, что вот соперник надулся, сразу видно - частник, ему даже победа коллектива нипочем!
Но радоваться Дмитрий Алексеевич не мог, несмотря ни на что. Ведь перед ним играла черным лаком труб, сияла золотом начальственных очков беда - тончайший обман всех этих доверчивых людей, которые всерьез думают, что решено большое государственное дело. Вот и сам Павел Иванович ходит - светло-серый, сияет больше чем следует. Труб не было - трубы есть! Об остальном беспокоиться нечего - Авдиев постарается разукрасить _результат своих исследований_. Павел Иванович не считает нужным скрывать свое торжество: окружающие не расшифруют. Все видят бескорыстного, неутомимого деятеля, который гордо отказался от заманчивого участия в разработке проекта. Все видят красивые блестящие трубы! Но сколько они будут стоить? На чью шею ляжет эта стоимость? Они же заметно утолщены, здесь явный перерасход чугуна! А отбел! Сколько труб будет разбито в дороге, на строительных дворах! А производительность труда? Ведь уже есть, есть более совершенная машина! Разве можно это допустить - чтобы она погибла?..
Лучше бы ему откровенно надуться! Он не догадался вовремя. А бледное лицо его между тем кривилось, борясь с улыбкой и с выражением отчаяния. И это произвело на людей самое худшее впечатление. Все внимательно посмотрели на изобретателя и переглянулись.
Шутиков понял это. Он взял Дмитрия Алексеевича под руку и повел по кабинету, как бы обсуждая с ним трубные дела. А сказал он ему вот что:
- Я вас понимаю, Дмитрий Алексеевич. Надо мужественно переносить. Переломите себя. Я надеюсь, что вы придумаете еще что-нибудь новенькое...
- Как новенькое! А машина?
- Министр распорядился прекратить работу над нею. Я, конечно, дам вам еще деньков пять, чтобы вы закончили проект, но на этом будет поставлена точка. Вы молоды, энергичны, вы не пропадете. У вас здесь кое-что имеется, - он ткнул себя пальцем в лоб. - А сейчас вас выручить может только чудо. Вы же не можете вот так: раз, два - и поставить здесь свою машину в готовом виде! Такую, чтобы она давала нам хотя бы на пять труб больше...
- Я напишу в Цека, - не дослушав его, сказал Дмитрий Алексеевич.
- Ну и что? Вы думаете, что каждый, кто пишет туда, бывает удовлетворен? Нет. Удовлетворен будет только тот, кто прав. Ваш вопрос сугубо специальный. Решить его без специалистов нельзя. И мнение их будет спрошено. А оно уже сейчас известно и мне и вам.