- Вот видите, Василий Захарович, - сказал он. - Проектируем помаленьку... с вашего благословения...
- А чего ж это они тебя?.. "Посторонним воспрещается"... "Секретно"... Никогда не было такого. Чего это ты?
- Это комендант прибил. Генерал распорядился... Ты _узнай_ у него, поинтересуйся...
- Ха, чудак! - И Авдиев тряхнул желто-седыми кудрями. - Его спрашивают как человека... Комендант, говоришь? - Он покачал головой, постоял немного, глядя в пол. - Ну давайте действуйте...
И, махнув портфелем, вышел.
Что-то осталось после него в комнате - тяжелое чувство серьезности положения. Дмитрий Алексеевич понял: все, что он видел раньше, все это еще не было борьбой. Во всяком случае, для них - для Авдиева, Шутикова и Дроздова. Для них это были игрушки. А сейчас, когда эти люди, может быть первый раз в жизни, почувствовали настоящий крах и настоящую ненависть, - сейчас они поднимут и всю свою силу, тоже, может быть, первый раз в жизни. И, потемнев, он приготовился встретить это предельное усилие врага.
Крехов угадал мысли Дмитрия Алексеевича. Он подошел к нему и, водя пальцем но бумаге, вполголоса сказал:
- Закопошились!.. Скоро засвистит... - и он тихонько просвистел в точности так, как свистели немецкие мины.
Но похоже, что все это были ложные тревоги. Осень грязно текла к ноябрю, работа благополучно двигалась. В комнату были внесены еще два стола, за ними теперь работали копировщицы. Первый вариант шел к окончанию! И Надежда Сергеевна, которая этой осенью, как и Дмитрий Алексеевич, однажды услышала в вечном шуме желтых листьев грустный, предупреждающий упрек, - она чувствовала, что путь Дмитрия Алексеевича к людям, отмеченный бесконечными верстами, кончается. Скоро путник свалит с плеч ношу, и тогда Надя тихонько опять попробует разбудить его. А может быть, и сам он проснется - она видела однажды, как приоткрылись его глаза.
Она не надоедала ему своим присутствием: придет и уйдет, оставив у него на столе что-нибудь очень нужное: очередную находку, ради которой она по нескольку вечеров просиживала в Ленинской библиотеке. Дмитрий Алексеевич просил ее остаться. Он даже сказал ей как-то: "У меня никого нет, кроме старика и вот... вас". Но Надя уходила - для того, чтобы через несколько дней опять услышать, может быть, эти же самые слова. Кто-то упорный продолжал уверенно руководить ею.
На правах автора она теперь появлялась в комнате конструкторов и даже подписывала чертежи: сначала ее подпись, а ниже - подпись Дмитрия Алексеевича. На этом настаивал Лопаткин. Он как бы отвечал этим на намеки некоторых любопытствующих конструкторов. Не только здесь, в группе, но и в других комнатах института уже знали об интересном соавторе Лопаткина. И не раз уже Дмитрию Алексеевичу приходилось прямым взглядом, суровым словом останавливать неловких разведчиков.
Даже Антонович, человек щепетильный в таких делах, и тот не удержался и однажды осторожно коснулся тайны соавторства. Побледнев и даже задержав на миг дыхание, Дмитрий Алексеевич ответил:
- Раз навсегда, Андрей Евдокимович! Лучше нам не трогать этого. Чтоб вы поняли все, я должен рассказать шестилетнюю историю наших отношений. А это, знаете, долго и невесело...
Антонович, смущенный, отшатнулся и притих.
Подписывание чертежей вызывало у Нади легкое смущение. Раньше, когда Дмитрий Алексеевич рисовал для нее на бумаге _их_ машину, она все понимала и даже осторожно критиковала некоторые варианты. А сейчас, рассматривая листы проекта, где были вычерчены детали, как бы просвечивающие насквозь, а кое-где и рассеченные рукой опытного анатома Крехова, Надя с трудом угадывала знакомые части машины.
- Ничего, - успокоил ее однажды Крехов. - Вы мне можете напеть мелодию, а я ее запишу и даже аранжирую и нарисую вам таких нотных значков, что сам черт в них не разберется. Если, конечно, он не пианист. А сыграют - вы увидите, что мелодия ваша!
Надя была благодарна ему за эти рыцарские слова, но тут же, покраснев, задумалась: не отдают ли они фамильярностью, нет ли здесь тончайшего намека на отношения между соавторами? Не снимает ли этот интеллигентный старик шляпу перед нею, чтобы выразить этим свое уважение и одобрение ее спутнику? Осторожно, исподлобья она присматривалась к Крехову, заранее бледнея, готовая сейчас же встать и уйти. Но нет - это был бесхитростный, по-настоящему чистый человек.
Но все же ее ждало испытание. Оно пришло с другой стороны - неожиданно и грубо. Однажды, когда она заглянула на полчаса в институт, чтобы взять от Дмитрия Алексеевича какое-то поручение, в комнату боком ввалился располневший и румяный Максютенко и за ним - мускулистый, поджарый Урюпин. Оба они после Музги побывали на Кавказе, загорели и теперь, надев новые кители из серого коверкота, играющие свежим зеленым кантом, обходили отделы института.
- Привет! - коротко возгласил Урюпин и по-спортивному вскинул руку вверх - копченую, сухую руку с бледными ногтями, на которой были громадные черные часы.
Приветствие адресовалось Дмитрию Алексеевичу. Он встал, чувствуя, что сейчас придется выпроваживать посторонних. Но тут Урюпин, держа руку вверх, еще не закончив своего бодрого движения, вдруг почти рядом с собой увидел за столом Надежду Сергеевну. Густая, серая от седины, стоячая шевелюра его плавно передвинулась на лоб и отпрянула назад.
- Надежда Сергеевна? Не верю! Какими судьбами? - И, приложив руку к груди, он шагнул назад и наклонил голову. - Рад приветствовать ваше появление в этих стенах!
Надежда Сергеевна холодно посмотрела на него и чуть наклонила голову.
- Я смотрю, вы здесь прочно устроились, - сказал Максютенко, краснея и оглядываясь на Урюпина.
- Надежда Сергеевна наш автор, - заметил Крехов.
- Ха-ха-ха! - отчетливо захохотал Урюпин и осекся: он увидел на столике перед Надей форматку с чертежом, которую она только что при нем подписала.
- Ха! - озадаченно кашлянул он, двинув шевелюрой. - Валерий Осипович, глянь-ка на эту форматку. Ты видишь, что делается? Это действительно автор! Надежда Сергеевна, вот вы автор... Я вижу здесь... Не кажется вам?..
Это начинался уже экзамен. Надя посмотрела на Дмитрия Алексеевича и испугалась. Он как-то медленно, не сводя глаз с Урюпина, выходил из-за своего стола.
Но в дело неожиданно вмешался старый модник Антонович.
- Позвольте, товарищи, - он вышел из-за своего "комбайна", одетый в длинный пиджак с обвислыми плечами и застегнутый на одну пуговицу. - Минутку, товарищ Урюпин. Вы имеете разрешение заглядывать в секретные чертежи?
- Ага! Вот и Антонович! Ну, как вы с квартирой... - начал было Урюпин, но Антонович надвинулся на него и показал пальцем на дверь.
- Вы читали надпись на двери? Прочитайте, товарищи, там есть надпись. Да-да... Потрудитесь ознакомиться...
И как гости ни отшучивались, а пришлось им выйти в коридор.
Опять ровно потекли дни. Не чувствовалось в них напряжения, ничем они не угрожали, с удивительной четкостью проходили они, похожие один на другой, мирные осенние дни. Приезжали с курортов загорелые, веселые люди и окунались в московский мокрый, прозрачно-холодный воздух.
Как не верить в успех! Вот сидит Крехов в синих сатиновых нарукавниках и, поворачивая голову то вправо, то влево, переносит на ватман устройство, которое он сам придумал. Вчера он подошел к Дмитрию Алексеевичу и вполголоса, будто между прочим, спросил: не многовато ли места отведено для станины? Дмитрий Алексеевич изобразил на лице самое крайнее удивление: а куда девать качающийся стол? "Стол? - ответил Крехов. - А мы его разрежем на три части и поместим одну под другой... так, вот так и еще так - и пространство у нас будет покорено!" Старикан действительно сумел разрезать стол, придумал фокус с рычагами и противовесом, и станину решили после этого укоротить на целый метр! Вот он теперь сидит и чертит, довольный сам собой, и даже приговаривает:
- Настоящую машину узнаешь постепенно, как человека. Сначала нас поражает идея - мы снимаем шляпу перед автором. А потом, когда познакомишься подробнее с узлами, оказывается, она вся еще набита кой-какими мелочишками... Довольно небезынтересными! Конструктор тоже не дремал! Такую машину я признаю. Это действительно совершенство.
Ясно, о какой машине идет речь!
В последнее время Дмитрию Алексеевичу начало даже казаться, что он уже много лет работает в этой группе, с Надей, Креховым и Антоновичем. Однажды он вспомнил о своих прошлогодних посещениях консерватории и сказал в утренней рабочей тишине ни с того ни с сего:
- А не организовать ли нам, товарищи, вылазку? Как-нибудь взять, да и налететь на Малый театр всем косяком!
Группа дружно поддержала это предложение. Наде поручили достать билеты. Но тут набежало облачко. Дмитрий Алексеевич встретил на улице Вадю Невраева. Модно одетый, розовый от усердия, Вадя нес толстый портфель. Он шел на Дмитрия Алексеевича, смотрел ему в лицо дурными голубыми глазами и прошел мимо, как слепой. Дмитрий Алексеевич засмеялся и поймал его за ватное плечо.
- Не могу. В следующий раз, - сказал Вадя, вырвался и пошел дальше. Он шел до самого конца длинной улицы, ровно, как по доске, и не оглянулся.
Через час Дмитрий Алексеевич уже забыл, об этой странной встрече. А между тем резкая перемена в поведении Вади Невраева имела под собой серьезные основания.
За два дня до этой встречи заместителю министра Шутикову принесли несколько сколотых вместе секретных бумаг, которые заставили его прекратить все дела.
"Павел Иванович! Особые обстоятельства заставляют меня направить это на Ваше усмотрение. Полагал бы привлеч", - коричневым карандашом было написано на верхнем листке, вырванном из блокнота. Там, где должен был стоять мягкий знак, повис росчерк, похожий на кнут - подпись Дроздова.
Прочитав записку, Шутиков пожал плечами. Переходя к следующей бумаге, он уселся, поудобнее, и сразу же рот его открылся...
"Секретно. Начальнику Технического управления, тов. Дроздову Л.И., - прочитал он. - При сем препровождаю докладную записку инженеров Урюпина А.А. и Максютенко В.О. о преступном нарушении правил ведения секретного делопроизводства Лопаткиным Д.А. Произведенной мною проверкой изложенные факты в докладной подтвердились. О чем и докладываю на ваше распоряжение".