- Книги зачем жгете? Лагранж. Аналитическая механика. Она же деньги стоит... Вон: девять рублей...
- Ты, товарищ, поменьше разговаривай и занимайся делом, - сказал Максютенко.
Взял эту книгу из рук рабочего и протолкнул ее в топку. Книга вспыхнула, тут же погасла и задымилась.
- Что-то лампа не светит, - озабоченно прогудел вверху истопник. - Току, что ли, нет?..
- Ладно, слезай, помогай иди, - сказал ему Максютенко. - Вы, Антонович, давайте берите этот мешок или идите тот развязывайте...
- Ладно, я уж этот докончу, - с лихорадочным смешком проговорил Антонович. - Вот мы сейчас его с товарищем истопником...
Максютенко и молодой рабочий отошли ко второй топке. Там у них быстро наладилась работа. Охапки бумаги так и вспыхивали одна за другой.
- Ах, с-сатана! - вдруг зашипел Максютенко, отскакивая от топки: на его штанине сиял, расплываясь, красный уголек. - Понимаешь, хотел ногой подтолкнуть! Подпалил штаны! - заохал он, плюя на ладони и прихлопывая огонь на брюках.
- Огонь, он тоже разбирает, - сказал истопник, глядя в топку, шуруя железным прутом. - Книгу не хочет брать. Видишь, сколько книжек уже дымится, а все не берет. Вот так завсегда, я заметил: книжка не горит, пока ее не растреплешь как следует. А тебя, - он улыбнулся, - тебя вроде ничего... принимает!
- Такие штаны спалил! - ругал себя Максютенко. - Это ж от костюма!
В это время в шахте застучали по доске чьи-то четкие шаги. Это пришел Урюпин.
- Ну, что дело? Идет к концу? - спросил он бодро.
- Идет. Даже штаны начинаем жечь, - сказал истопник.
- Генерала сейчас встретил. Могу сообщить, товарищи, последнюю новость. Лопаткин получил восемь лет.
- За что же это? - спросил истопник.
- За разглашение государственной тайны.
Урюпин закурил, взял из мешка лист ватмана, положил его в стороне, на ящик с углем, и сел.
- Что, Антонович? Приходится быть и кочегаром? - сказал он благодушно.
- Чертова душа... такие штаны... - не мог успокоиться Максютенко.
- Мы видели этого Лопаткина... - задумчиво сказал молодой рабочий. - Секции меняли на втором этаже - помогать взялся... Говорит, работал на автозаводе...
- У нас все, - Антонович, облегченно вздохнув, поднялся - Товарищ председатель, вот пустой мешок.
- Вы далеко пойдете, Антонович. Это ведь я открыл у вас эти способности!
- Анатолий Иванович, я не знаю, какие способности вы имеете в виду, - вдруг холодно отрезал Антонович. - У меня есть определенные представления о порядочности. И я ими руководствуюсь. Всегда и во всем.
- Что ж, похвалить мы вас должны, - пропел Урюпин из "Евгения Онегина". И замолчал.
Потом быстро вскочил.
- Стоп! - и выхватил из рук молодого рабочего бумажку, которую тот читал, наклонясь к топке. - В огонь ее, в огонь, молодой человек! Ишь ты! Читать секретные бумаги!..
- Там не написано "секретно".
- Неважно, милый, неважно!
- Там про вас чего-то написано, - сказал слесарь не без удовольствия. - Крепко написано!
- Крепко, говоришь? - Урюпин бросил бумагу в огонь. - Трибунал покрепче может написать. Кому полагается. Кто болтает и кто нос сует. - Он сел и опять закурил. - Ну, что там у тебя, Максютенко? Давай закругляться, мне еще нужно-звонить генералу, он просил.
Вспыхнула последняя охапка бумаги. Истопник сказал: "Кажись, все", - выпрямился и стал пристально смотреть на Урюпина.
- Ну что ж, - бодро сказал тот, как бы не замечая его взгляда. - Поехали по домам! Спокойной ночи, товарищи истопники!
Никто ему не ответил. Только слышнее, отчетливее стало суровое гудение топок.
Когда Урюпин, Максютенко и Антонович вышли к лестнице, она вдруг загудела, застучала вся снизу доверху.
- Кто-то бежит сюда! - Максютенко, открыв рот, прислушался.
- Алло! - запрыгал вверху по маршам лестницы женский голос. - Кто там внизу? Там нет Урюпина?
- Я здесь! - закричал Урюпин, скалясь, тревожно заглядывая вверх.
- К генералу! Скорее!
- Что такое? Разве он не ушел? - и Урюпин, перехватывая перила, еле касаясь ступенек, громадными скачками понесся вверх.
Он поднялся на второй этаж, прошел через пустую приемную в кабинет директора. Генерал в расстегнутом кителе сидел за столом и, отхлебывая чай из стакана в подстаканнике, просматривал папку с текущей перепиской.
- Сожгли? - спросил он.
- Все готово.
- Вон, читай, - сказал генерал, подстаканником подвинув к Урюпину бумагу, лежавшую на зеленом сукне стола.
"Заявление, - прочитал Урюпин. - Прошу выдать мне папку с несекретной перепиской и несекретные чертежи, сделанные Д.А.Лопаткиным вне стен Проектного института и находящиеся в опечатанном прокуратурой шкафу по той причине, что у нас не было иного места для их хранения. Прилагаю копию доверенности. Дроздова".
- А где доверенность? - спросил Урюпин.
- Доверенность у нее. Заверена трибуналом. Вот копия.
- Поздно. Все уничтожено.
- Ответь ей, - и генерал, взяв коричневый карандаш, написал на заявлении Надежды Сергеевны от угла к углу: "Председателю комиссии тов.Урюпину. Разберитесь и решите по существу заявление тов.Дроздовой". - Какое сегодня число? - спросил он. Хмуро взглянул на Урюпина и, сильно нажимая на карандаш, поставил дату: "4 ноября 49 г." - И расписался.
"Часы надо бы проставить", - подумал Урюпин, усиленно двигая шевелюрой.
- Товарищ генерал. Как же разбираться - мы же сожгли... - начал было он.
- Ничего не знаю. Я еще не имею акта. - И генерал спокойно посмотрел ему в глаза. - Завтра возьмешь у секретаря и ответишь ей. Коротко, но обстоятельно. Кто-то научил ее - видишь, она сдала заявление через окошко экспедиции. Значит, под расписку. Еще вчера. Ты серьезно к этому отнесись...
- Все сгорело, чего тут разводить! - Урюпин неуверенно засмеялся. - Комиссия не нашла в бумагах Лопаткина таких документов, которые могли бы, так сказать... которые бы не имели...
- Ну вот, я же знаю, ты мастер. Вот так и сделай.
Все же, выйдя от генерала, Урюпин потемнел лицом. "Генерал, генерал, а уже испугался! - подумал он. - Дорожит папахой!"
Тут же он прикинул в уме ответ комиссии на заявление Дроздовой: "Уважаемая тов. Дроздова! Комиссия рассмотрела Ваше заявление, а также документы, чертежи и прочие материалы из архива быв. конструкторской группы Лопаткина. Комиссия не находит возможным передать Вам просимые документы, так как все они содержат сведения, не подлежащие оглашению и тем более передаче в частные руки..."
"Вот так и отвечу, - сказал он себе. - Чего пугаться! Пугаться-то нечего!" И он еще больше помрачнел. ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 1
Прошло полтора года... Удар, нанесенный Лопаткину, оказался как раз тем предельным усилием его противников, которого он опасался и ждал. Изобретатель исчез с горизонта. Его словно столкнули на ходу в ночной океан, и богато иллюминованный корабль, полный жизни, дыша теплом человеческих страстей, пронесся мимо него.
Через несколько дней после суда в отделах Гипролито еще можно было услышать споры о деле Лопаткина. Разноголосица была страшная. Одни говорили, что это талантливая, но не менее удачно пресеченная авантюра. Кое-кто видел в истории Лопаткина простой подкоп под авторитет Василия Захаровича Авдиева. У идола дерзнули вынуть изо лба его алмаз, и грянул гром... Большинство конструкторов молчало, но и молчание иногда можно класть на чашу весов.
А через месяц о Лопаткине забыли вообще. Затем в газетах появились статьи Шутикова и Дроздова о новой победе отечественной техники - машине для отливки труб центробежным способом. Авторы обеих статей писали, что новые машины запущены в серийное производство и скоро ими будут оснащены два новых завода.
Наконец-то и Леонид Иванович дождался этой чести - подписал статью, которую для него сочинил тот же Невраев. Но - странное дело! - став автором газетного подвала, Леонид Иванович не освободился от того чувства, которое вызывало на его лице чуть заметную, презрительную усмешку. Дело в том, что фамилия заместителя министра П.И.Шутикова в это же время стала появляться в длинных списках лиц, присутствовавших на том или ином торжественном приеме. Правда, фамилия Шутикова стояла в отчетах одной из последних, после него шли уже писатели и журналисты, но тем не менее... и Леонид Иванович чуть заметно разочарованно улыбался.
А время шло. В середине пятидесятого года в газетах напечатали информацию в несколько слов о том, что П.И.Шутиков с группой инженеров едет за границу для ознакомления с промышленностью некоторых стран и обмена опытом. Он пробыл за границей месяц с лишним, потом вернулся из путешествия, и две недели целый отдел института Гипролито и несколько специалистов, вызванных из Ленинграда и с Урала, писали для него отчет о его впечатлениях и мыслях по поводу заграничных машин.
Леонид Иванович смотрел на все это спокойно, только, может быть, чуть-чуть пристальнее, чем следует. И та же нелегкая усмешка таилась в его глазах. Вот если бы ему поручили съездить за границу и взглянуть на тамошнюю технику!.. Посадив за отчет столько людей, он, по крайней мере, хоть составил бы для них тезисы! Высказал бы свое отношение к увиденному, отметил бы слабые и сильные стороны зарубежной техники, то, чего там нет, и то, чему следует нашим инженерам поучиться. Кое-что он и сам написал бы. А _этот_ роздал ленинградцам и свердловчанам привезенные каталоги промышленных фирм и велел изучать и писать! Подобрал он, конечно, толковых людей. Люди были с головой. Но тем более - кто же из этих ребят пойдет на такое разделение труда: я буду путешествовать, а ты за меня трудись, читай со словарем каталоги! Пиши, показывай свою эрудицию, свой слог, а я подпишу! Не сделать ли наоборот?
Так рассуждал Леонид Иванович. Это были горькие рассуждения недовольного человека наедине с самим собой. Кое-что Дроздов даже сгустил. Но когда отчет был составлен, Леонид Иванович по просьбе Шутикова охотно взялся просмотреть его, нет ли где ляпсуса. Отчет был пространный, под него подвели научную и историческую основы, и Леонид Иванович не нашел в нем погрешностей. "Здорово, черти, знают свое дело", - подумал он о составителях. Правда, в двух местах у него возникли сомнения, их следовало проверить и устранить. Но для этого нужно было взять литературу и заняться делом всерьез. И Леонид Иванович, поглядев некоторое время в сторону, усмехнулся и сам себе сказал, что это мелочи, чепуха.