- Что такое? Я уже отослал! - сказал Шутиков, нажимая кнопку звонка. - Так что вы говорите, Василий Захарович, что?
- Есть некоторые соображения, - ответил в трубке глухой голос Авдиева. - Да, кстати... Лопаткин освобожден, вы знаете? Это - раз...
- Верните материал, который утром... - сказал Шутиков вошедшей секретарше. - Узнайте в экспедиции и сейчас же мне... Что? - закричал он в трубку. - Василий Захарович, повторите!
- Приехал в Москву и уехал опять. Машину строит. Или уже построил...
- А на каком заводе, не знаете? А министерство? Тоже не знаете?
- Министерство - можно догадаться, - ответила трубка. - У них, по-моему, договор. Уже работает. По-моему, основные узлы уже в металле...
- А откуда узнали?
- Сведения верные.
- Очень приятно! - сказал Шутиков.
- Мне тоже, - ответил Авдиев. - Надо бы покалякать, Павел Иванович...
- Завтра должен Дроздов приехать, поговорим. Давайте созваниваться завтра с утра.
Он положил трубку, позвонил секретарше. Прошла минута, две - никто не появлялся. Он вышел в приемную - там никого не было. Он мягко просиял, что было у него на этот раз выражением растерянности, вернулся в кабинет. Через несколько минут появилась секретарша с бумагами в папке.
- Их не отправляли. Леонид Иванович хотел сам по приезде...
- Вот и прекрасно. Оставьте здесь.
Когда секретарша ушла, Шутиков раскрыл папку, и аккуратно исполненные бумаги, вид которых еще утром так приятно облегчил его, - эти бумаги сейчас испугали его своей ясностью, откровенно и любовно сделанным подлогом. Они были красивы красотой ядовитого гриба. Шутиков поворошил их и вернулся к первому листу, где красовалась его беспечная, сделанная наискосок подпись.
"Я направил эту стряпню в комитет!" - подумал он. Взял бумагу со своей подписью и положил ее отдельно на столе. "Хорошо. Ну, допустим, мы опоздали и все это ушло в комитет. Дроздов доложил, и новый стандарт, скажем, утвердили. Что дальше?" - "А дальше вот что, - тут же пришел ответ. - Становится известным, что есть машина Лопаткина, которая льет трубы точно по старому стандарту. И комитет говорит: отказать. Не к чему выбрасывать по два кило металла на каждой трубе! Но и это не все. Лопаткин, конечно, поднимет шум, напомнит, где сможет, что он предлагал свою машину нам и что это было восемь лет назад, и что мы возмутительно, безобразно, беспрецедентно... - как еще пишут в газетах?.." - и Шутиков не очень весело улыбнулся, стал смотреть в сторону, шаря при этом по столу. Ему сразу вдруг захотелось закурить.
"Постой! - вдруг ударила его новая мысль. - А шестьдесят тысяч тонн чугуна? Куда ты их теперь денешь?"
В ту же секунду он почувствовал нарастающее жжение в сердце, которое перешло в сильнейший укол. Застонав, он нажал кнопку звонка, быстро прошел к дивану и тяжело опустился на него.
Он лежал и, держась рукой за грудь, улыбался, сияя желтыми коронками. Секретарша, войдя, сразу поняла по этой улыбке, что Павел Иванович страдает - у него уже бывали приступы, и он всегда так скалился от боли. Она подбежала к телефону, позвонила вниз, в поликлинику, и через несколько минут в кабинет вошла женщина в белом халате и с чемоданчиком. Она потрогала лоб, пощупала пульс у Павла Ивановича, отвернула на нем шелковую рубашку и, обнажив его белую жирную грудь, осторожно прижала к ней мембрану фонендоскопа.
- Полежите часок, - сказала она, выслушав Шутикова. - Когда боль пройдет, пожалуйста - домой, в постель.
Взяла графин, налила полстакана воды, капнула туда из маленького пузырька и подала Шутикову. Павел Иванович выпил и лег. Но когда женщина в белом ушла, он сел на диван и рукой подозвал секретаршу.
- Машину...
Она тут же позвонила в гараж.
- Все эти бумаги мне в портфель, - сказал Шутиков, морщась, заправляя рубаху в штаны. - С собой возьму.
И он уехал домой.
Назавтра он приехал в министерство среди дня. Высокий парадный подъезд смотрел на него, как ловушка. Прошли сутки - гигантский срок! Павел Иванович знал, чего стоят сутки в _такое время_. Он быстро прошел на второй этаж и дальше, особым коридором, к себе в кабинет. Сразу же позвонил. Как только открылась вдали дверь из приемной, спросил: "Дроздов приехал?" И вздохнул с облегчением, когда секретарша сказала: "Он уже справлялся о вас".
Леонид Иванович вернулся из командировки ночью. В десять часов утра он уже был в своем министерском кабинете и снимал трубки телефонов. Ему с утра начали звонить. Через двадцать минут он узнал все то, что так испугало вчера Шутикова, и вдобавок кое-что такое, чего Павел Иванович еще не знал. Ему сообщили, что вся переписка Лопаткина воскресла и попала в Верховный суд, а оттуда в районную прокуратуру, к помощнику прокурора Титовой, которая проявляет к делу какой-то повышенный интерес. Сведения эти передал Дроздову по телефону испуганный шестидесятилетний старик, заведующий министерским бюро по изобретениям, который вчера давал объяснения Титовой.
- Ты, видно, еще мало жил на свете, - закрыв глаза, с раздражением сказал ему Дроздов. - Паникер! Чего ты испугался? На то они и прокуратура, чтобы копаться в наших дебрях. Искать наши прорехи. Ты говоришь, документы! У нас тоже есть документы. Мы тоже храним бумаги! Ну-ка, принеси мне все наши исходящие по этому делу, мы сейчас посмотрим...
"Да... - подумал Леонид Иванович и, выйдя из-за стола, принялся разгуливать по ковру. - Недооценил я товарища Лопаткина... А почему? Все из-за этого политика (так Леонид Иванович называл Шутикова). Дела затевает большие, а знать - ни шиша не знает. Куда тебе! Сук давно перегнил, а ты все на нем сидишь, ничего не понимаешь, только улыбаешься, когда надо бы на другой перелезть! Не-ет, рано или поздно все равно загремишь! В такую историю влез - и других еще тащит!"
Здесь надо заметить, что Леонид Иванович этим утром задумался об _истине_ в деле Лопаткина, о том, что можно было еще в сорок шестом году поддержать этого изобретателя, взять на себя какой-то риск, ударить с ним вместе на противников, в том числе и на Шутикова. "Нет, нет, нет! - сказал он тут же. - Тогда это лежало за пределами здравого смысла. Нельзя было. Проиграли бы вместе. Тогда - нет! А вот сейчас..."
В эту минуту к нему вошел заведующий бризом, неся перед собой семь папок. Он прикрыл дверь ногой и опустил папки на тот стол, который был придвинут к письменному. Леонид Иванович надел роговые очки и, держа руку в кармане, поставив колено на стул, закрыл глаза, солидно засопел.
- Ну давай, давай... Что тут у тебя...
Старик тоже достал очки, протер их платком и, посадив на нос, раскрыл папку с крупно намалеванными на обложке цифрами: "1945". У него была заранее заложена бумажкой нужная страница.
- Ну-ка, что здесь? - спросил Леонид Иванович.
- Мы, министерство, отвечаем вам, Леонид Иванович... Вы еще в Музге были. На ваш номер...
- Ага, помню. Он ведь у нас подавал заявку! Да, да, я отослал в министерство. Ты, давай, найди это. Это будет нужно!.. Так... Дальше. Или нет, давай так: отнеси машинисткам, и пускай скопируют все исходящие и мое отношение из Музги. В трех экземплярах. Давай поскорее.
Через час Леониду Ивановичу принесли копии всех нужных бумаг. Министерство, оказывается, не раз писало институту Гипролито о необходимости срочно спроектировать машину Лопаткина.
"Пожалуйста! Допрашивайте! - подумал Леонид Иванович, нажимая кнопку звонка. - У нас козырей хватит. Вот мы такого-то пишем. Вот напоминаем. Вот приказ министра..."
- Вызовите ко мне, - сказал он вошедшей секретарше, - вызовите, значит... да, вот: Бочарова Сергея Сергеевича, потом еще Графова и кого же третьего? Ну хотя бы Севрука. И скажите, чтоб принесли бутылок пять воды.
Бочаров - это был тот начальник отдела, который на узком совещании докладывал о перерасходе чугуна. Тихий человек этот пережил несколько полных составов коллегии министерства. Остальные двое были рядовыми и притом молодыми инженерами. К большому начальству их вызывали не часто. И поэтому, войдя в кабинет Дроздова, они сразу превратились в студентов.
- Садитесь, товарищи, - сказал Дроздов, и все трое сели. - Извините, жара начинается, - он показал на свой расстегнутый китель и кивнул на открытое окно, за которым светился и кричал автомобильными гудками сумасшедше яркий день. - Вы как, Сергей Сергеевич, свободны сейчас? - спросил он, становясь с каждой минутой все более строгим и как бы старея. - Я просил бы вас возглавить комиссию по расследованию ряда фактов. Вы что-нибудь знаете об изобретении Лопаткина?
- Что-то слышал, - поспешил ответить Севрук. - Он в каком отделе работает?
- Нет, это другой Лопаткин. Я специально пригласил вас, как людей нейтральных. Сергей Сергеевич, впрочем, должен знать о центробежной машине Лопаткина.
- Да, я вообще говоря, кое-что знаю... но видел я только одну машину конструкции Гипролито, о которой мы говорили...
- Очень хорошо. В таком случае я вас проинформирую. Инженер Лопаткин около восьми лет назад предложил нам конструкцию новой машины для центробежной отливки труб. Я сразу отослал его заявку в министерство - дело было еще в Музге. Восемь лет он пытался внедрить эту машину, и все время какая-то невидимая сила отбрасывала его назад...
Открылась дверь, и буфетчица внесла на подносе пять бутылок лимонада и стаканы. Откупорила бутылки, налила каждому и бесшумно удалилась. Леонид Иванович выпил стакан, налил еще и выпил. И инженеры скромно отхлебнули из своих стаканов.
- Четыре раза технический совет министерства принимал решение о проектировании машины, - продолжал Дроздов посвежевшим голосом. - Министр издал два приказа. Товарищ Шутиков и я много раз устно и письменно напоминали... Да что там говорить - вот некоторые документы, которые мы подняли. Вы ознакомитесь с ними. В вашу задачу входит установить виновников этой беспрецедентной в-волокиты. - Тут Леонид Иванович вышел из-за стола и принялся ходить по ковру. - Теперь о машине Гипролито. - Он прошел на другой конец кабинета и там остановился. - В то время как этот институт всячески тормозил изобретение Лопаткина, ряд его работников, совместно с нашими учеными-корифеями спешно проталкивали свою машину, ту самую, Сергей Сергеевич, которая вам причинила столько хлопот. Им удалось протолкнуть ее. Они ввели в заблуждение руководство министерства, дав неправильную оценку машине Лопаткина, а свою - расхвалили сверх меры, где могли, скрыв один существеннейший ее недостаток. Теперь из-за этого мы имеем перерасход металла порядка шестидесяти тысяч тонн.