- Залазь! - приказала Тоня.
Король, перегнувшись через борт, свалился на дно лодки.
А Тоня уже сидела на передней банке и круто, двумя движениями весел в противоположные стороны, табаня одним и громадя другим, развернув лодку носом в море, упруго привстала и, откидываясь, гребла. Крылатый взмах, еще раз, еще! - и лодка пружинисто, в такт движению тяжелых весел, прядала, легонько подаваясь вперед.
Пространство между бортом ее и берегом росло легкими рывками, как бы вздуваясь, отодвигая берег и словно выпрямляя его постепенно. Казалось, что каждый гребок накачивал туго и постепенно распирал пространство между лодкой и берегом. А если оглянуться назад, то там, за носом, горонт оставался таким же недосягаемым и бесконечным.
Тогда тщетными выглядели в сравнении с этой неодолимой далью копошения весел. И туда, к горонту, уходил корабль.
- Садись рядом, подсобляй, громадь! - скомандовала Тоня, слегка отодвигаясь в сторону. - Громадь! Вот так, подавайся назад больше... Ох ты, горе мое... Что же ты весло-то выворачиваешь? Ну громадь, громадь, прошу тебя...
Но куда было ему угнаться за широким и стремительным махом волжанки, легко отводившей назад весло и сноровисто, полуопрокидываясь, посылавшей длинный гребок...
А волна колыхалась, медленная и серая, как спина огромного слона. И лодку мерно покачивало. Вот и сбылся сон. Только не играла музыка, не слышно было праздничных кликов народа. И нестерпимо ломило все тело, зудели руки, вспухли, налились снова болезненные мозоли на нежных ладонях короля.
Однако корабль, державший курс на мысок, как будто бы шел теперь на сближение. Он был уже хорошо виден, хотя сумерки все плотнее ложились на морскую гладь. Еще, еще немного, и лодка должна была встретиться с кораблем, оказаться на его пути.
Тоня гребла что есть сил. Она уже задыхалась от усилий, гоня тяжелую лодку.
- Помаши им... покричи, - сказала она.
- Фари йор!.. - Король вскочил и, сложив ладони рупором, стал кричать что-то по-джунгахорски.
Лодку качало, и он еле держался на ногах, махал и кричал.
И там, на корабле, наконец, должно быть, заметили их.
У трубы корабля забилось белое облачко пара, а потом донесся короткий приветливый гудок.
В ту же минуту корабль, круто повернув, взял курс прямо к горонту, в открытое море. Верно, там решили, что просто кто-то на лодке вышел проводить джунгахорцев, отплывающих на свою родину.
И Тоня бросила грести.
Оба долго и безнадежно смотрели на уходящий в море корабль. Ветер уже развеял дым, крутой дугой плывший в небе, а может быть, тьма, напиравшая на море с гор, стерла эти дымные следы.
Все дальше и дальше уходили огни корабля.
И скоро уже только мерцало и чуть-чуть искрилось там, на горонте, а потом и вовсе стало темно и пусто. Глава ХVIII. В ЗОНЕ ИГЛ.
Только тут заметили ребята, что они отплыли очень далеко от берега. Жуть безбрежного одиночества прокралась к ним в души. Огни порта и города были, казалось, уже не многим ближе, чем горонт, за которым скрылся корабль. Громады гор вставали там, на оставленном берегу, да и они выглядели теперь уже далекими и не столь огромными, как прежде. И оттуда, с гор, вдруг порывами задуло, понесло сыростью, мраком и холодом. Ветер был резкий и сильный, и с каждым мгновением все чернее становилось небо, все выше, тяжелее гряды зыби.
Когда Тоня разворачивала лодку носом к берегу, их чуть не положило совсем на борт. Волна захлестнула шлюпку, и ребята разом промокли. На дне шлюпки заплескало.
- Вот попали мы с тобой, Дэлька, - сказала Тоня. - обратно, громадь, подсобляй. Ох, втянула я тебя в дело гиблое... Нет, брось громадить, лучше я одна. руками, ладонями черпай воду, а то затопит нас.
И король обеими руками принялся выплескивать, загребая ладонями со дна лодки, воду. Но ее набиралось все больше и больше. И волны теперь уже не колыхались по-слоновьи, а, как огромные злые псы, мурзились, рычали, выгибали хребет, припадали на передние лапы, отползая немного, чтобы снова кинуться, захлебываясь в ярости и пене, клыкастые, лютые в своем зияющем оскале. Волны катили навстречу от берега и отгоняли маленькую шлюпку с ребятами все дальше и дальше в море. Неслись над головой сползшие с гор стремительные тучи и наваливались всей своей тяжестью на луну, которая пыталась подняться над горонтом и выбраться всей этой страшной катавасии. Ветер ломил черной стеной, слепил, законопачивал тьмой все окрест, всвистываясь в ноздри и уши, туго забиваясь в рот... Приходилось каждый раз отворачиваться, чтобы хоть немножко перевести дыхание.
Потом от берега, заслонив его собой, понеслась стена ливня. Молниеподобные колючки струй, засверкавшие в отблесках выглянувшей луны, прорезали темень.
- У-это, иголыки!.. Иголыки мерихьянго! - закричал в ужасе король.
Ему показалось, что это те самые иголки, которые запущены в космос и хищно опоясали землю, теперь нвергаются прямо на их лодку. От их уколов все тело начинало жгуче зудеть.
- А солнца уже не будет никогда! - проговорил он тоскливо.
- Чего?! - прокричала сквозь ветер и темноту Тоня.
- Я говорю, - что есть силы крикнул король, - солнца, у-это, не будет! Утро не будет. Темно всегда будет.
- Помолчи ты, Дэлька... В самом деле, городишь... Перестань. Черпай, черпай воду лучше.
Но у короля уже не было сил выплескивать коченевшими руками воду. Еще когда-то на побережье Джунгахоры он схватил желтую тропическую малярию, она чуть не убила его в раннем детстве и нет-нет да и напоминала о себе. И вот сейчас, видно, у него начинался приступ. Ему казалось, что тысячи иголок впиваются в его тело. Это кололи его иглы мерихьянго, злые иглы, опоясавшие мир и отгородившие от него луну, солнце, людей...
А Тоня, выбиваясь уже сил, кашляя, сдувая залеплявшую лицо воду, продолжала грести, редка поглядывая через плечо, не стал ли хоть немножко ближе берег. Но он оставался таким же далеким.
И когда казалось, что уже нет больше сил двинуть веслом, оттуда, со стороны берега, вдруг ударил в морскую мутную темень длинный и упругий луч. Он качнулся в одну сторону, махнул в другую, пошарил вдали между гребнями высвеченных им волн, метнулся рывком в полнеба обратно, пал на море совсем рядом с лодкой. Еще мгновение - все на шлюпке вспыхнуло нестерпимым голубым, льдистым сиянием. Засверкавшие иглы ливня стали, казалось, хрустальными и, раскалываясь, посыпались в разные стороны, словно отгоняемые потоками тугого света. А вскоре затарахтел все ближе и ближе м И катер моряков-пограничников, подлетев к лодке, круто обогнув ее и как бы отрезав разом от всех бед, которыми кишело черное пространство до самого горонта, резко застопорил. Крючья багров вцепились в борт шлюпки. Лодка и катер поочередно взлетали и опускались резко вн, как взлетали, качались брови у Дэлихьяра, когда он показывал ребятам свой фокус... Но сейчас он сам уже и бровью двинуть не мог.
Какие-то фигуры соскочили с борта катера на лодку, крепкие руки подхватили ребят и вознесли их куда-то вверх, снова качнули вн, подбросили мягко опять в вышину, где было много огней, где раздавались желанные человеческие голоса и двигались сильные люди. Из темноты донеслась команда:
- Смирно! Ваше королевское величество, катер "М-18", высланный за вами, прибыл по назначению. Командир катера капитан-лейтенант Моргунов.
Но король уже не мог ни принять рапорта, ни сам устоять на взлетевшем борту катера.
В маленькой каютке командира человек в белом халате склонился над королем, уложенным на койку. И король, приоткрыв глаза, увидел блко, прямо над собой, сверкнувшую иглу.
- Иголыки!.. Не хочу!.. Не дам иголыки!.. - Он забился, отодвигаясь к стене, отталкивая ладонями руку человека в белом халате.
Но тот плотно прижал руки короля к койке.
Это была совсем не злая игла. Она уколола лишь на какой-то миг. А потом стало очень хорошо. Это была последняя игла, которую видел бедный король, впадая в забытье. Глава XIX. В ЭТОМ КОРОЛЬ НЕ ВЛАСТЕН.
Утром в отдельной палате берегового госпиталя, где теперь лежал король, появились приехавшие ночью начальник лагеря "Спартак" Михаил Борисович Кравчуков и чрезвычайный посол Джунгахоры.
Пыталась пробраться в палату к королю и Тоня, которую приютила у себя на время Майя Лазаревна Белецкая - главный врач госпиталя, румяная, полнощекая и очень подвижная толстуха. Но Тоню попросили обождать в коридоре. А ей надо было тотчас же непременно свидеться с королем и сообщить ему все, что она узнала ночью в кубрике пограничного катера, спасшего вчера их обоих. А Тоня слышала, засыпая на рундуке, как моряки говорили друг другу о том, что новые власти Джунгахоры схватили вернувшегося в трудный для народа час на родину Тонгаора и он приговорен к смерти.
Казнь могла состояться каждый час, надо было спешить.
Увидев входившего в палату посла, на котором болтался чересчур большой для него белый халат, король рывком повернулся к стене и натянул одеяло на голову. Всем видом своим он показывал, что не желает иметь дело с послом Дамбиала, этого противного родственника, который вечно допекал его еще дома в Джунгахоре всякими замечаниями насчет хороших манер и ни за что не хотел, чтобы Дэлихьяр поехал в советский пионерский лагерь.
- Ваше королевское величество... - начал было посол, но король задергал лопатками, задрыгал ногами, взбивая ими одеяло, и вжался еще глубже лбом в подушку, не желая ничего слушать.
- Позвольте, господин посол, мне... - вмешался тут Михаил Борисович Кравчуков.
Услышав голос начальника "Спартака", король приподнял голову над подушкой и недоверчиво поглядел себе за спину.
У начальника невольно сжалось сердце, когда он увидел эти запухшие, нареванные глаза под гибкими, сейчас как бы жалко обвисшими бровями.
- Не хочу, у-это, к нему! Я хочу к вам! - Король заплакал и, не оборачиваясь, пряча лицо в подушку, стал вслепую хватать рукой за полу халата, который был наброшен на плечи Кравчукова.
- Михаил Борисович! Вы ему скажите про Тонгаора, - раздался громкий шепот от дверей палаты.