Они стелили постель, а принц, еще всхлипывая, спрашивал:
- А почему все меня, у-это, сбороли? Я раньше всех борол, а теперь меня... Может быть, у-это, у вас не так, как у нас, земля притягивает?
- Да не в тяготении, друг, дело. Ты не огорчайся, я тебе правду скажу. Просто они все там, во дворце у вас, поддавались тебе. Ты же принц - их и заставляли прыгать покороче тебя, и как борьба - так ложиться сразу. Вот ты их и борол. Вот тебе и все притяжение, соображаешь?
Принц всхлипнул и кивнул головой. Некоторое время он молча расстилал простыни, подбивал подушки. Потом сказал тихо:
- Бабашура... Я, у-это, бабушку свою так называл. Бабашура меня учила, у-это, играть русские шашки... Там тоже так бывает. Играют, у-это, так поддамки.
- Только не поддамки, а поддавки, - сказал Юра. - А так правильно говоришь. Они и с тобой в поддавки все играли. А у нас ты тут окрепнешь, натренируешься, совсем другой разговор будет, по чести и совести.
Уже сыграли давно отбой в лагере и улеглись по-вечернему волны на море. Лишь легкий шорох гальки доносился с пляжа. Но напрасно фкультурница Екатерина Васильевна ждала у ворот служебного корпуса вожатого Юру, который обещал прокатиться с ней вдоль моря на велосипедах по шоссе. Не мог Юра оставить в этот трудный час принца. Дэлихьяр уже лежал и вот-вот готов был заснуть, но все открывал в темноте глаза, находил руку Юры, стискивал ее крепко и спрашивал:
- А как я, у-это, теперь дальше тут буду?
- И очень просто, - успокаивал его в десятый раз Юра. - Подумаешь, большое дело - тень! Вот на горло когда наступают - это паршиво... А завтра соберу я вас всех троих: и Бобунова, и Пашухину вместе с тобой. Друг перед другом винитесь, и конец всему. Все трое виноваты - значит, и упрямиться тут нечего. Но это, конечно, если ты сам утром койку заправишь.
- Заправлю, - сказал принц. - Я подушку буду бить вот так. - Он сел на кровати, кулаками поколотил с боков подушку, повернул ее уголком к себе.
- Ладно тебе, - сказал вожатый. - Заправлять утром будешь, а сейчас, раз постель раскрыта, что полагается?
- У-это, спать.
- Значит, спи.
Фкультурница Екатерина Васильевна дождалась все-таки Юру в этот в.. Луна еще не зашла и, когда они катили вдвоем, рядом на велосипедах, светила им сперва в лицо, а потом сзади, когда пришло время возвращаться домой.
И они ехали - тесно, педаль к педали - прямо по своим теням, которые егозили, то сливаясь, то раздваиваясь перед ними, на облуненном асфальте шоссе. Глава VII. "ДИКАРЬ" И "НИЧЬЯ".
Утром принц заправил свою койку уже сам. И она теперь выглядела образцово - так аккуратно было выстлано легкое одеяло, так крепко взбиты подушки и все прибрано вокруг и на ночном столике. И полотенце висело там, где полагается. Тут и явились по вызову вожатого Тараска с Тонидой. Но Тонька и на этот раз показала свой скверный хара
- С чего это я буду виниться? - пробормотала она. - Ему можно драться, раз он принц, а ты уж и сдачи не ответь.
- При чем тут принц? - рассердился вожатый Юра. - Кто бы ни был на его месте, а порку устраивать ты не имеешь права.
- Я его не порола, - проокала Тонида, - поддала разок.
- Три раза, - уточнил принц.
- А я не подсчитывала, - не сдавалась Тонида.
- Стыдно, - сказал вожатый. - Приехал человек колониальной страны, борющейся против угнетателей, слышал там, что у нас самые справедливые порядки, что никогда никого пальцем не трогают в смысле фических наказаний, а ты - бац-бац... Что человек подумает?
- А ему можно Тараску бац-бац?
- Так он же раскаивается, - сказал Юра. - Ты ведь, Дэлихьяр, раскаиваешься?
- А как, у-это, раскай-вай-ваешься?
- Ну, ты жалеешь, что так получилось нехорошо?
- У-это, нехорошо. - Принц отвернулся. - Только пускай и они тоже раскай-вай-ваются!
- Ну вот, - сказал вожатый. - Дэлихьяр считает сам, что поступил нехорошо. Значит, он раскаивается. Тарас тоже зря дразнился. Правда, зря?
- Правда, - выдавил себя Тараска. - Только я пошутил, а не дразнился. Я же ему не на ногу наступил, а на тень только.
- Ну ладно, ладно, - поспешил вожатый Юра. - Словом, все ясно. А уж рукоприкладство Пашухиной было совершенным безобразием. Короче говоря, протяните друг другу руки, вот давайте их сюда... - Вожатый взял сперва за руку Тараску, потом Тониду, свел их руки вместе, а сверху положил руку принца и накрыл своей ладонью. - Вот так. Раз, два, три! Все повинились, все поняли. А теперь гоните на пляж.
Все трое, не глядя друг на друга, побрели к дверям и, выйдя них, быстро пошли в три разные стороны, ни разу не обернувшись, На одной аллей, которая вела к морю, принца нагнал Гелька Пафнулин.
- Плюнь ты на нее, - сказал он, имея в виду, должно быть, Тониду, - на нее вообще у нас никто не обращает внимания. Она грубая, невоспитанная, хуже всякого хулигана, детдома потому что. Ну, это как у вас приют, понимаешь? Ни роду, ни племени - подкидыш.
Принц хмуро слушал его и продолжал шагать к берегу.
Пафнулин семенил чуточку позади.
- Слушай, давай поддерживать друг дружку, если хочешь, - приставал Гелька. - Знаешь, чего я тебе скажу? Подари мне твой транзистор, и я тебе все обеспечу. У меня тут везде свои ходы, со мной беды знать не будешь. А?
Принц решительно замотал головой.
- Что, жалко стало? Тебе же еще дворца новый пришлют. Эх ты, жадина...
- Я не джадина, - рассердился принц, - ты сам джадина. У-это, так не говори...
- Ну ладно, - примирительно сказал Гелька, - там видно будет. Ты от меня, в общем, не отдаляйся, не советую. Тут, знаешь, компания не очень подобралась, я тебе честно скажу. Я бы мог, понимаешь, отдыхать индивидуально, но маме порекомендовали, чтобы я в коллективе лето провел. Сказали, что коллектив способен воздействовать. Ну и пусть себе воздействует. Тебя ведь, наверное, тоже прислали, чтобы коллектив воздействовал. А ты им не поддавайся, ты плюнь. А хочешь, так сделаем, ты меня при всех сборешь на обе лопатки? И сразу покажешь себя. Только тогда уж определенно гони мне твой транзи Тебе же все равно новый подарят. А ты меня можешь сбороть при всех, пожалуйста...
- А я тебя, у-это, и так сборю, - сказал с ненавистью принц и вдруг яростно кинулся на Пафнулина.
Ему был уже отвратителен этот хлипкий, гнусавый мальчишка с заискивающими глазами. Принц кинулся тем приемом, который ему показал вчера вожатый Юра, неожиданно для самого себя опрокинул Гельку на песок аллеи.
Пафнулин поднялся, отряхиваясь.
- Ну и что? - загундосил он. - Все равно тебе никто не поверит, что ты меня взаправду сборол. Скажут, что я нарочно поддался. А мне плевать до лампочки! Они меня тут все равно подлой дразнят. Я им скажу, что поддался тебе.
И верно, никто не поверил. Ребята, которые шли к морю и все видели дали, остановились теперь на аллее, крича:
- Что, уже прилип? Подполз, стелешься, поползень... Но уже вконец разъяренный Пафнулин заорал:
- Стану я к нему прилипать, очень мне нужно, подумаешь! К кому прилипать-то? Кокос-абрикос, желторылый туземец, дикарь!..
Принц было рванулся к нему, но, что-то, видно, вспомнив, сдержался.
Он только тихо сказал:
- Не смей, у-это, так говорить. Так только мерихьянго говорят. Плохой человек... И ты тоже плохой.
- А ты дикарь, дикарь, дикарь! - не унимался Пафнулин. - Вождишка дикого племени!..
Ребята сгрудились вокруг них. И уже решительно проталкивался вперед Ярослав Несметнов, приговаривая на ходу;
- А ну, Гелька, кончай, кончай живо! Вдруг откуда-то появилась Тонида:
- Эй ты, Граф Нулин, не больно-то дразнись! Там твои родители приехали на собственной персональной. Так и сказали вахтеру дяде Косте у ворот: "Позовите нашего сыночка, скажите ему, что мы приехали вольным порядком и обосновались тут на денек дикарями". Так что ты-то и есть самый настоящий этот дикарь, природный дикарь.
- А ты, подумаешь, хи!.. Принцесса, - не сдавался Пафнулин.
Тонида двинулась угрожающе на него:
- Уж не знаю, кто я, только вот не виновата, что твои папочка с мамочкой сами себя дикарями объявляют. Гелька решил бить по самому больному:
- Вот именно, что ты - не знаю кто. Слышали? Ловко! Сама сказала. За мной дикарями не дикарями, а приехали, а за тобой никто не пригонит. Потому что ты безродная, - подкидыш!.. Именно - "не знаю кто". Ты же ничья...
И вдруг Тонида, всегда готовая отбрить любого обидчика, вспыхнула вся, беспомощно посмотрела на ребят... Одной рукой она схватилась за плечо, словно ее больно ушибли и зажала в сгибе локтя закушенные губы.
Тараска посмотрел сперва на нее, потом на Гельку. - Ты чего говоришь?! Это ты всегда сам ничей - ни вашим ни нашим... поддавашка!
- Не хочу я с тобой связываться, рахитик, - надменно рек Гелька, с опаской поглядывая на окружавших их ребят и побежал к воротам парка, за которыми его ждали приехавшие родители.
Ребята, потоптавшись возле Тониды, которая продолжала стоять, уткнув лицо в сгиб руки, медленно побрели к морю. И только принц Дэлихьяр остался. Он тихонько подошел к Тониде, покашлял. Снова отошел. И опять приблился.
- У-это, - почти шепотом начал он, - ты не надо... У-это, я тоже, как ты, тоже нет папа-мама. Тоже ничей, как он сказал. Маму, у-это, плохие убили. Она была против очень мерихьянго, они ей давали пить, у-это, яд... отравляли. Я слышал потом, люди тихо сказали, у-это... тихо сказали, а я все слышал...
Тоня медленно отняла от лица словно затекшую руку, подняла голову. Она стояла, отвернувшись от Дэлихьяра, чуть скосив назад через плечо взгляд.
- А я его правда положил, сборол, - опять заговорил принц. - Честная правда, клянусь солнцем и луной! Я его сильно так - и поклал. Мне Юра покажет еще прием, я буду сильный самый... Хочешь, я его бац-бац, если он тебе плохо скажет?
Тонида медленно обернулась и долго смотрела на принца. Длинные брови ее перестали тесниться. И лицо как будто стало доверчиво приоткрываться. Она все смотрела на принца.
Вот он как родился, так уже был тем и знаменит. А она долго даже не знала, где родилась, у кого. А в общем-то, они оба оказались чем-то схожими. Как ни странно, а этот смуглый, грустноглазый мальчишка далекой заморской страны, родившийся во дворце, но тоже почти не знавший, что такое слово и ласка матери, был сейчас чем-то блок и странно родствен ей.